Анна (жена Романа Галицкого)

Анна

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Анна или Мария («Великая Княгиня Романова»; род. до 1188 - ум. не ранее 1253) — гипотетическое монашеское имя, второй жены князя Галицко-Волынского и Великого князя Киевского Романа Мстиславича - матери Даниила Галицкого и Василько Волынского. После гибели мужа поддерживала своих сыновей в борьбе за Галицко-Волынское княжество.

Версии происхождения

Роман Мстиславич женился вторично около 1197 г. Галицко-Волынская летопись не указывает имя его жены, называя её «Великая Княгиня Романова». Вывод о том, что её монашеское имя было Анна, сделан историками исходя из того, что её внук волынский князь Мстислав Данилович основал на её могиле церковь в честь Святых Иоакима и Анны. Согласно другой версии в монашестве её звали Марией (а Иоаким и Анна считались её покровителями как родители Богородицы).

В настоящее время выдвинуто три версии происхождения второй жены Романа Галицкого:

1. Н.И. Костомаров считает её названой сестрой венгерского короля Андраша II
2. Украинский исследователь Н.Ф. Котляр делает предположение, что Анна приходилась родственницей (возможно, сестрой) одному из «великих» волынских бояр, Мирославу. Отчасти это основано на летописном известии, в котором Мирослав назван «дядькой» Даниила Романовича
3. Российский историк, профессор А.В. Майоров на основании исследования византийских и других иностранных источников доказал, что Анна была Евфросинией Ангелиной, дочерью византийского императора Исаака II Ангела и сестрой жены Филиппа Швабского

Большинство исследователей в настоящее время поддерживают третью версию (среди прочих, Л. В. Войтович, Д. Домбровский, который называет вторую жену Романа Марией).

Аргументы в пользу версии византийского происхождения Анны

Согласно версии византийского происхождения Анны, она могла быть рождённой около 1186/1187 года дочерью императора Исаака II Марией или Евфросиньей. Рождение первенца (Даниила), таким образом, датируется 1201 годом (когда принцессе было 14-15 лет). Логичным аргументом является появление именно после второго брака в роду волынских Изяславичей (Романовичей) нехарактерных (преимущественно, греческого происхождения) имён: Ираклий, Лев, Шварн (сыновья Даниила) и т. д. Эта версия объясняет и связи жены Романа с венгерским королём, за помощью к которому она обратилась после гибели мужа: её отец Исаак был женат вторым браком на сестре Андраша II Маргарите (которая могла быть либо матерью, либо мачехой Анны).

Союз Романа с дядей Анны византийским императором Алексеем III Ангелом мог быть заключен на рубеже XII-XIII веков и скреплен этим браком галицко-волынского князя. Смещённый крестоносцами в 1203 г. император вместе с семьёй бежал в Восточную Европу. Согласно А. В. Майорову, после августа 1203 и до апреля 1204 годов, когда Алексей III находился в Болгарии с целью поиска военных союзников против крестоносцев, у него было достаточно времени и возможностей для прямых контактов с Романом Мстиславичем и даже для личного посещения Галича.

В пользу этого могут свидетельствовать данные о военном и династическом союзе Алексея и Романа, а также традиционно активная роль Галича в поддержке претендентов на византийский и болгарский престолы. Кроме того, вторжение Романа Галицкого в Польшу, в ходе которого он погиб, могло быть частью похода в Саксонию против Оттона Брауншвейгского в поддержку мужа сестры Анны Филиппа Швабского в их борьбе за власть в Священной Римской империи после смерти императора Генриха VI.

Аргументы против версии византийского происхождения Анны

1) Старшая дочь Исаака II Ангела - Евфросиния Ангелина (1174/79 - 1 октября до 1208), монахиня с 1183 - не могла быть "Анной", так- как в синодике шпеерского кафедрального собора, упоминается вклад внесённый Ириной (Марией} Ангелиной, которая поминает свою сестру Евфросинию в числе умерших.

2) Гипотеза Войтовича - не выдерживает никакой критики, по его домыслам - "Анна (Елена) Ангелина", дочь Исаака II Ангела и Марии Венгерской. Но Мария Венгерская родилась в 1175, а гипотетическая "Анна (Елена)" - самое раннее 1189/90 (и умерла, по его словам в 1289 - в 100 лет!) и уже в 1201 (в 11-12 лет !) родила Даниила.

3) Ономастика мужских имён императорских фамилий: Дук, Комнинов, Ангелов и Палеологов на 95 % ограничивается десятком имён: Алексей, Андроник, Дмитрий, Исаак, Иоанн, Константин, Мануил, Михаил, Никифор и Фёдор. Существовала устойчивая традиция, наречения потомков в определённом порядке: 1-го ребенка именем деда/бабушки, 2-го именем старшего дяди/тётки и т.д. Имена: Шварн, Лев и Ираклий, на протяжении 915 - 1453 годов, в императорских семьях не встречаются ни разу. В любом случае - эти имена не имеют абсолютно никакой связи с родом Ангелов.

4) Примечательно, что столь исключительно экзотическое имя - Шварн (Не раз упоминаемое в летописях в середине 12 - начале 13 века) - не могло не привлечь внимания историков. Но, почему-то исследователи происхождения "Анны", закрыли глаза на эту явную взаимосвязь. С 1176 упоминаются три сестры - во главе с женой Всеволода Юрьевича Большое Гнездо - Марией Шварновной - дочерью чешского князя. Тема столь же загадочная, как и личность самой "княгини Романовой"

5) Имея (гипотетически) сестру - Ирину (Марию) Ангелину, жену одного из сильнейших государей европы, германского короля Филиппа Швабского - "Анна" бежавшая из-за мятетежа бояр из Галича почему-то скитается с детми по дворам европы - но не обращается к "родной сестре". В 1206 г. она находит убежище в Польше, у Лешека Белого, а затем в Венгрии у Андрея II.

После смерти мужа

Роман погиб летом 1205 г., попав с небольшим отрядом в засаду поляков под городом Завихостом. После этого его вдова Анна заключила в Саноке соглашение с королём Андрашем II о размещении венгерского гарнизона в Галиче для защиты её семьи. Предпринятая в том же году попытка Великого князя Киевского Рюрика Ростиславича вместе с Ольговичами и половцами овладеть Галичем провалилась. В 1206 г. в преддверии их нового похода княгиня увезла детей во Владимир-Волынский, и избежать нападения союзников (к которым присоединились и поляки) на Волынь удалось только благодаря приходу Андраша с войском. Волынские бояре, в частности Вячеслав Толстый, Мирослав и Демьян, помогали княгине и Романовичам.

Однако вскоре в Галиче, а затем и во Владимире по приглашению вернувшихся в Галич бояр Кормиличичей сели новгород-северские Игоревичи из Ольговичей, которые потребовали выдать им семью Романа. Анна с детьми бежала и нашла убежище в Кракове, у Лешека Белого, в борьбе с которым погиб Роман, хотя ранее они были союзниками. После вмешательства Лешека и Андраша Анна вместе с младшим сыном Васильком были приняты на княжение в Берестье (1208). Затем мать Василька попросила Лешка отдать её сыну ещё земли: «Александр, — говорила княгиня, — держит всю нашу землю и отчину, а сын мой сидит в одном Бресте». В итоге они получили от её племянника Александра Всеволодовича Белз, который тот отобрал обратно в спустя 4 года. Тогда Анна с Василько и боярами уехали в Каменец (1212).

После развёрнутых Игоревичами против галицких бояр репрессий венгры, поляки и волынские князья посадили на княжение в Галиче Даниила (1211), но вскоре после ухода покровителей княгиня была изгнана боярами, а 10-летний Даниил, плакавший о её отъезде, ранил мечом коня под тиуном, посланным вернуть его. В следующем году Андраш вернул в Галич княгиню и Даниила, но они вновь были вынуждены бежать в Венгрию после приведения боярами в Галич Мстислава пересопницкого, двоюродного дяди Романовичей. Тогда Андраш вступил в соглашение с захваченным им Владиславом Кормиличичем, и тот, будучи боярином, стал княжить в Галиче. Тогда княгиня с Даниилом уехала от Андраша к Лешеку, и тот провёл поход на Галич: Владислав с его венгерскими и чешскими контингентами был разбит, но смог отстоять сам Галич. Тогда же к владениям Романовичей на Волыни добавились Тихомль и Перемиль.

Разрыв между Андрашем и Лешеком сменился союзом, заключённым в Спиши, в результате которого был осуществлён известный призыв Лешека: «Не есть лепо боярину княжити в Галичи, но поими дщерь мою за сына своего Коломана и посади и в Галичи» (1214). 5-летний Коломан с согласия папы Иннокентия III стал «королём Галицким», Перемышль при этом достался Лешеку, а Любачев Пакославу, при содействии которого Лешек посадил Романовичей во Владимире-Волынском, выгнав оттуда Александра.

В 1219 г., после достижения сыновьями совершеннолетия, княгиня, возможно, по принуждению бояр, ушла в монастырь под именем Елена или Анны, однако и в дальнейшем принимала участие в политической жизни княжества. В Галицко-Волынской летописи сообщается, что в 1253 г. она давала совет сыну Даниилу по поводу принятия королевской корону от Папы Римского.

Также есть версия, что как «монахиня Елена» она была упомянута в 1288 на похоронах князя Владимира Васильковича, а другой её внук князь Мстислав Данилович построил в 1289 часовню Святых Иоакима и Анны на её могиле сразу после её смерти.

Похоронена в городе Владимир-Волынский. ©

Дети:

• Даниил Романович Галицкий (1201—1264), князь Галицко-Волынский, король Руси с 1254
• Василько Романович (1203—1269) — князь Белзский 1207—1211, Берестейский 1208—1210, 1219—1228, Перемышльский 1209—1218, Пересопницкий 1225—1229, Луцкий 1229—1238, Владимиро-Волынский с 1238

Литература

• Войтович Л. В. [litopys.org.ua/dynasty/dyn37.htm Княжеские династии Восточной Европы]
• [litopys.org.ua/oldukr/galvollet.htm Галицко-Волынская летопись]
• Grala H. Drugie małżeństwo Romana Mscisławowicza. // Slawia Orientalis, 1982
• Dąbrowski D. Genealogia Mścisŀawowiczów. Pierwszepokolenia (do początku XIV wieku). Kraków, 2008
• Костомаров Н. И. [www.magister.msk.ru/library/history/kostomar/kostom07.htm Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей]
• Котляр Н. Ф. Даниил, князь Галицкий — СПб: «Алетейя»; Киев: «Птах», 2008
• Майоров А. В. [www.drevnyaya.ru/vyp/2008_4/hist-1.pdf Из истории внешней политики Галицко-Волынской Руси времен Романа Мстиславовича]//Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 4 (34)
• Майоров А. В. Русь, Византия и Западная Европа. Из истории внешнеполитических и культурных связей ХII–ХIII вв. СПб., 2011
• Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. — М.: Эксмо, 2009

Отрывок, характеризующий Анна (жена Романа Галицкого)

Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.