Бахрушин, Алексей Александрович
Бахрушин, Алексей Александрович (31 января 1865—7 июня 1929) — русский купец, потомственный почётный гражданин, мануфактур-советник, меценат, собиратель театральной старины, создатель частного литературно-театрального музея.
Содержание
Биография
Молодость
Родился в Москве в семье купца Александра Алексеевича Бахрушина; имел двух старших братьев — Владимира и Сергея, и трёх сестёр — Клавдию, Веру и Марию. С ранних лет родители привили ему любовь к искусству, к театру. Его дед Алексей Фёдорович писал стихи, отец свободно владел иностранными языками. Многие родственники увлекались коллекционированием. Бахрушины слыли в старой Москве известными благотворителями. Будущий знаток театральной старины уже с шестилетнего возраста стал завсегдатаем Большого театра, потом — поклонником труппы Малого театра, а впоследствии сам пробовал играть на сцене Перловского театрального кружка.
Известно, что в 1876—1879 годах Алексей Бахрушин учился в частной гимназии Ф.Креймана (III—IV классы). В 1888 году включился в семейное дело — «Товарищество кожевенной и суконной мануфактуры Алексей Бахрушин и сыновья» и до 1890 года активно занимался торгово-промышленной деятельностью. Увлекшись собирательством, Бахрушин посвящал ему все больше времени и постепенно отошёл от дел. Однако после смерти старшего брата, он был вынужден возглавить, до 1917 года, семейное дело. За свои промышленные достижения он удостоился нескольких золотых медалей и ордена Св. Анны 3-й степени.
Важной стороной его деятельности была также общественная: членом Московского биржевого общества, членом Совета Русского театрального общества, почётным членом Совета Якиманского городского попечительства о бедных, членом Совета больницы и родильного приюта имени братьев Бахрушиных.
Также он был гласным Московской городской думы (1900—1916), в которой возглавлял комиссию по народным развлечениям. Комиссия приняла решение открыть в Москве 12 народных домов, заведовать которыми в 1915 году был уполномочен А. А. Бахрушин. Первым народным домом, открывшемся в декабре 1904 года — Введенским, — Бахрушин заведовал ещё с 1906 года; его усилиями в нём был создан постоянный театральный коллектив, в котором работал Иван Мозжухин.
В 1904—1913 годах семья Бахрушина снимала дачу Н. Д. Телешова в Малаховке, где по инициативе и при финансовом участии А. А. Бахрушина была создана гимназия. В мае 1913 года Бахрушин стал владельцем собственного подмосковного имения: была куплена благоустроенная усадьба Афинеево в Верейском уезде. Перестройкой усадебного дома в ней занимался И. Е. Бондаренко. В 1916 году дом сгорел и Бахрушины снимали дачу рядом — в деревне Малые горки.
Семья
Жена: Вера Васильевна Носова (1875—1942), дочь купца В. Д. Носова. Венчание состоялось 19 апреля 1895 года в храме Троицы Живоначальной в Кожевниках.
Дети:
- Юрий (1896—1973), балетный историк
- Александр (1902—1905)
- Кира (1906—1968), в замужестве Сёмина.
Коллекционирование
Коллекционировать он начал под влиянием двоюродного брата, страстного собирателя Алексея Петровича Бахрушина. «Коллекционерские интересы лиц, бывавших у Алексея Петровича, передались и ему — он захотел обязательно собирать, что, почему, как — безразлично, но собирать — изучать и создать себе серьёзный интерес в жизни», — писал позднее его сын Юрий Алексеевич Бахрушин.
Первоначально Алексей Александрович собирал «восточные редкости» и реликвии эпохи Наполеона. Однажды в компании молодежи двоюродный брат Алексея Александровича С. В. Куприянов хвастался собранными им разного рода театральными реликвиями — афишами, фотографиями, сувенирами, купленными у антикваров. Этот случай привёл Алексея Бахрушина к главному делу его собирательской деятельности:
30 мая 1894 года владелец впервые показал своё театральное собрание ближайшим друзьям, а 29 октября того же года представил его для обозрения театральной общественности Москвы. С этого дня и началась биография первого московского литературно-театрального музея.
Музей
Среди многочисленных коллекционеров своего времени Алексей Александрович Бахрушин отличался самостоятельностью в поисках. Он не довольствовался тем, что предлагали торговцы или другие собиратели раритетов. «Коллекционировать только через антикваров, — говорил он, — не выискивая самому, не интересуясь глубоко, — занятие пустое, неинтересное, а если собирать старину, то только при условии глубокого личного интереса к ней». Таким личным глубоким интересом к реликвиям театральной жизни Бахрушин обладал в самой высокой мере. Он целенаправленно вел поиски, чтобы представить в своей коллекции всю историю отечественного театра, от зарождения до современности.
Собиратель раз в неделю обязательно бывал на Сухаревке, часто наведывался в антикварные лавки Н. Г. Африканова и В. И. Лекатто, регулярно переписывался с петербургским антикваром М. М. Савостиным. Благодаря Савостину он приобрел много реликвий деятелей петербургских театров, в частности, получил архив актёра и театрального собирателя И. Ф. Горбунова.
В поисках экспонатов Алексей Александрович Бахрушин не раз совершал длительные путешествия по России, из которых привозил не только театральные раритеты, но и произведения народного искусства, мебель, старинные русские костюмы.
Бывая за границей, Алексей Александрович непременно обходил антикварные магазины. В начале XX в. он трижды предпринимал специальные поездки для пополнения разделов по истории западноевропейского театра. Из-за границы он привез личные вещи французской актрисы Марс, коллекцию масок итальянского театра комедии, многие редчайшие музыкальные инструменты.
Одним из основных источников пополнения коллекции были дары. «Лицедействующей братии», по словам антиквара М. М. Савостина, идея Бахрушина о создании театрального музея так пришлась по душе, что многие «безданно и беспошлинно» присылали ему в подарок редкие фотографии, автографы, мемориальные вещи. Притоку даров способствовали и снискавшие немалую популярность в театральных кругах Москвы «Бахрушинские субботы». На «огонек» к Бахрушину собирались известные актеры и режиссёры: здесь бывали А. И. Южин, А. Л. Ленский, М. Н. Ермолова, Г. Н. Федотова, Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко. По сложившейся традиции сюда являлись не с пустыми руками. Так, прославленная актриса Малого театра Гликерия Николаевна Федотова передала Бахрушину все свои реликвии и памятные подарки, полученные за годы сценической жизни.
Свой музей Алексей Александрович Бахрушин называл литературно-театральным. В обширном и многообразном его собрании выделялись три раздела — литературный, драматический и музыкальный.
В литературном разделе были собраны редкие издания пьес Я. Б. Княжнина, А. П. Сумарокова, А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского. Немалый интерес представляли и сочинения по истории театра, театральные альманахи, журналы, сборники. Здесь были письма, записные книжки, дневники известных деятелей отечественной культуры: А. С. Грибоедова, И. И. Лажечникова, М. М. Хераскова, Н. В. Гоголя, А. Н. Верстовского, А. Ф. Писемского, П. А. Каратыгина, Н. Г. Помяловского. Коллекция рукописей включала свыше тысячи наименований.
В драматическом разделе были собраны декорации, афиши и программы, портреты и скульптурные изображения актёров и драматургов, предметы театрального быта. Среди произведений декораторов хранились работы двух крупнейших театральных художников конца XIX — начала XX в. — К. А. Коровина и А. Я. Головина. Были здесь и народные картинки с изображениями «бесовских потех».
Особую ценность представляли личные вещи многих прославленных актеров, в частности В. Н. Асенковой, А. П. Ленского, М. С. Щепкина, знаменитого антрепренёра и актёра П. М. Медведева. У Бахрушина была полная обстановка кабинета В. Ф. Комиссаржевской, гримерная К. А. Варламова. Изюминка собрания — коллекция балетных туфелек со времен Тальони до Павловой. А также подношения актерам: юбилейные венки, поздравительные ленты, адреса, бенефисные подарки. В драматическом разделе находилась, кроме того, изумительная по богатству портретная галерея: здесь рисунки, гравюры, литографии, живописные и скульптурные произведения, большая коллекция фотографий, причем не только отдельные портреты актеров, но и большое число запечатленных фотографами сцен из спектаклей.
Театральный быт представлен предметами, сопутствующими завзятым театралам, в том числе — уникальной коллекцией зрительских трубочек и театральных биноклей. Музыкальный отдел состоял из инструментов разных времен и народов: славянские гусли, румынская кобза, европейская мандолина, китайская флейта и даже африканские трубы.
Бахрушинское собрание приобрело широкую известность. К нему обращались ученые, историки театра, издатели, режиссёры. И все получали здесь необходимые материалы и советы. Свою коллекцию Алексей Александрович не раз представлял на выставках — к юбилею П. С. Мочалова (Москва, 1896), Всемирной выставке в Париже (1900), Первой русской театральной выставке в Петербурге (1908), Второй русской театральной выставке в Москве (1909). Когда в 1899 г. в Ярославле отмечалось 150-летие русского театра, выставка, подготовленная к этому юбилею, почти на треть состояла из экспонатов бахрушинского собрания.
Музей размещался в особняке владельца на Лужнецкой улице, построенном в 1896 году по проекту архитектора К. К. Гиппиуса. Еще при закладке дома хозяин предусмотрел для размещения коллекций три полуподвальные большие комнаты. Однако когда строительство было завершено и музейные комнаты заполнились экспонатами, то вскоре и все остальные помещения полуподвала оказались переполненными театральной стариной. «Затем дело дошло до жилого верха, постепенно превращавшегося в музей, — вспоминал сын коллекционера, — потом начали сворачиваться служебно-хозяйственные комнаты, за ними последовали детские апартаменты, был занят коридор, буфетная и, наконец, даже конюшня и каретный сарай. Не надо забывать при этом, что с 1913 года дед отдал в распоряжение отца соседний дом, в котором когда то я родился, и он был также забит вещами, книгами и прочими материалами».
Верным помощником в собирательской деятельности Алексея Александровича Бахрушина была его жена Вера Васильевна. Она приводила в порядок газетные вырезки, афиши, программы, помогала отбирать вещи на выставки, устраивать экспозиции.
Собрание Бахрушина стало столь обширным, что владелец начал задумываться о его дальнейшей судьбе. Алексею Александровичу хотелось сделать его достоянием Москвы. «Как гласный Думы он предложил передать свой музей в собственность Московского городского самоуправления. Но маститые отцы города, лишь заслышав об этом, стали всячески отмахиваться от этой напасти. „Что вы?! Мы с третьяковским и солдатенковским собраниями достаточно горя хлебнули. А тут вы еще с вашим! Увольте, Христа ради!..“ Отец был в отчаянии — огромное собрание, уже тогда стоившее сотни тысяч, предлагаемое бесплатно государственным учреждениям, оказывалось никому не нужным. Сломить чиновничью косность оказалось невозможным», — вспоминал Ю. А. Бахрушин.
К счастью, в 1909 году бахрушинской коллекцией заинтересовалась Академия наук. 25 ноября 1913 года состоялся торжественный акт передачи собрания Академии наук. Было создано Правление музея во главе с жертвователем, признававшимся пожизненным почётным попечителем музея. В 1915 году жертвователь был удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени.
Музей, созданный Алексеем Александровичем Бахрушиным, существует и поныне (ул. Бахрушина, д. 31/12). Он, как и прежде, располагается в старом здании. Это одна из немногих коллекций старой Москвы, уцелевшая до наших дней.
Смерть
Алексей Александрович Бахрушин оставался во главе музея и после 1917 года, до самой смерти. Бахрушин умер в подмосковной усадьбе Малые Горки близ станции Апрелевка Киевской железной дороги 7 июня 1929 г. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
Напишите отзыв о статье "Бахрушин, Алексей Александрович"
Литература
- Бахрушин Ю. А. Воспоминания. — М., 1994
Ссылки
- [dic.academic.ru/dic.nsf/es/70227/%D0%91%D0%90%D0%A5%D0%A0%D0%A3%D0%A8%D0%98%D0%9D БАХРУШИН Алексей Александрович]
- [www.okipr.ru/encyk/view/291 «Энциклопедия российского купечества»], okipr.ru (Проверено 15 августа 2016)
- [moskvoved.narod.ru/bahrushiny.htm Бахрушины]
- [cultcalend.ru/event/373/ «Алексей Александрович Бахрушин»], cultcalend.ru (Проверено 16 марта 2009)
Отрывок, характеризующий Бахрушин, Алексей Александрович
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
