Бесы (фильм, 2006)
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| Бесы | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях |
Юрий Колокольников |
| Композитор | |
| Страна | |
| Оригинальный язык |
русский |
| Количество сезонов |
1 |
| Количество серий |
8 |
| Производство | |
| Продюсер |
Юрий Мацюк |
| Режиссёр | |
| Оператор |
Александр Карюк |
| Сценарист |
Павел Финн |
| Хронометраж |
312 мин. |
| Студия |
ООО Кинокомпания «Телефильм» |
| Трансляция | |
| На экранах |
с 2008 |
| Ссылки | |
| IMDb | |
«Бе́сы» — 8-серийная экранизация романа Ф. М. Достоевского «Бесы». Режиссёры фильма — Валерий Ахадов и Геннадий Карюк.
Произведено по заказу Правительства Москвы кинокомпанией «Телефильм». В России фильм был впервые показан телеканалом «Столица» в конце 2008 года.
«Бесы» — роман-предсказание, роман-предостережение, наиболее точно и безжалостно описавший «трагедию русской души». Эпиграфом к роману служат отрывок из стихотворения А. С. Пушкина «Бесы» и цитата из Евангелия об изгнании бесов Иисусом.
Хоть убей, следа не видно Сбились мы, что делать нам? В поле бес нас водит видно Да кружит по сторонам .......................... Сколько их, куда их гонят, Что так жалобно поют? Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают?
— А. Пушкин[1]
Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло. Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням. И вышли жители смотреть случившееся, и пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся.— Евангелие от Луки. Глава VIII, 32-36[2]
События, происходящие в обычном губернском городе, удивительным образом точно отражают происходящее во всей стране. С бесами сравнивает Достоевский молодых представителей интеллигенции — прототипов революционеров конца девятнадцатого века. В их деятельности, мыслях, поступках заключены вся нечистота, вся мразь, все бесы, накопившиеся в России за века — перефразированые слова Степана Трофимовича Верховенского перед своей смертью.
Содержание
Сюжет
Маленький губернский город встретил очередную осень. Теперь колокольный звон местного моныстыря разливался над потемневшими от дождей и ветров деревянными долмами, кирпичными стенами, и пустынными улицами. В одном из окон монастыря теплится свет от горящих свечей. Это келья Тихона, высокого, худощавого монаха лет пятидесяти пяти. В домашнем подряснике он стоит на коленях перед старинным Евангелием и читает почти про себя. А в это время во двор монастыря зашёл красивый молодой человек с лицом, напоминающим маску. Служка провел его к Тихону. «Вы знаете меня?», — спросил пришедший на исповедь, — «Много сходства с Вашей родительницей — внутреннего, духовного». Молодой мужчина протянул монаху исписанные листы. Тихон читал: «Я, Николай Ставрогин, отставной офицер, четыре года назад жил в Петербурге, предаваясь разврату, в котором не находил удовольствия…» Рассказ о событиях, потрясших доселе ничем не примечательный город, поведёт юноша. Он называет себя Хроникером, хотя наблюдения его весьма далеки от непроницаемой бравурности газетных страниц. Он любил и страдал, а посему является живейшим участником и как никто другой право имеет на это повествование.
Отъезжающий от железнодорожной станции экипаж привлек к себе чрезвычайное внимание. В город приехали двое — человек необыкновенной красоты с лицом, напоминавшим маску — Николай Ставрогин, и Петр Верховенский, его завистник и почитатель. Их приезд и есть начало событий, ставших впоследствии легендами. Однако для полноты картины Хроникер рекомендует воротиться несколько назад. Город ещё живёт обычной жизнью. В гостиной у Степана Трофимовича Верховенского собралось местное общество. В городе передавали, что кружок этот — рассадник вольнодумства и безбожия… Степан Трофимович, обожавший своё положение «гонимого» и, так сказать, «ссыльного», утверждает, что всю жизнь зовет к труду, говорит, что Россия — это слишком великое недоразумение, и предлагает тост за тех, кто сумел пострадать за свой народ. Его слова возмущают Шатова — бывшего студента, человека скромного, о причинах угрюмости которого нам предстоит узнать позже. Здесь же Виргинский и Лямшин, Липутин и Кириллов и, конечно, Хроникер, как же без него? Небесполезно нам будет также познакомиться с матерью Николая Ставрогина — Варварой Петровной, женщиной нравственной, но властной. Когда-то она изменила жизнь Степана Трофимовича, предложив ему за вполне приличный пансион принять на себя воспитание её единственного сына, в качестве высшего педагога и друга. Тогда имя молодого ученого произносилось чуть не наряду с именами Чаадаева, Белинского, но деятельность его окончилась почти в ту минуту, как и началась. В это самое время воротилась из Швейцарии вечно пребывающая в дурном расположении духа давняя приятельница Варвары Петровны — Прасковья Ивановна Дроздова и привезла с собой воспитанницу Ставрогиной — Дашу, якобы та стала причиной её размолвки с дочерью Лизой. Говорит, Ставрогин стал разговаривать с Дашей, а Лиза — давай беситься. «Не мог Nikolais увлечься Дарьей», но план уже созрел. Учинив допрос девушке, спустя час, Варвара Петровна мчится по мокрому городу, чтобы приказать Степану Трофимовичу жениться на Даше. — «Никогда не думал, что Вы выдадите меня за другую женщину»… — Но мы верим Хроникеру, утверждающему, что «самая тонкая и деликатнейшая связь соединила эти два столь замечательные существа навеки». В маленьком городе слухов не утаить. И вот мерзкий Липутин, чем-то напоминающий сыщика, доносит пожилому человеку, что женят его на чужих грехах, несмотря на то, что основой для сплетен стали всего лишь предположения Прасковьи Ивановны. Степан Трофимович впадает в истерику, вспоминает свою вину перед сыном своим — Петром Верховенским. Весь город уже кричал о красоте Лизаветы Дроздовой. Хроникер как раз убеждал Степана Трофимовича в безумии его предположений, когда в костюме амазонки верхом на коне им встретилась Лиза в сопровождении спутника. Вдогонку пьяный Лебядкин, влюбленный в неё, как и все в этом городе, ревет ей на всю улицу сумасбродные стихи. Нашему Хроникеру наконец-то посчастливилось быть представленным красавице, хотя он и тешит себя мыслями, что его ослепление продлится недолго. Он берется помочь ей найти знающего человека для весьма оригинальной затеи — собрать любопытные газетные статьи в хронику города. В качестве знатока печатного дела был представлен Шатов, но узнав о том, что Ставрогин также давал о нём рекомендации, Шатов наотрез отказался помогать Елизавете. Прослышав от Шатова, что проживает он в доме Филиппова рядом с Лебядкиными, Лиза отчаянно просит устроить ей встречу с хромой сестрой Лебядкина. Хроникер не в силах ей отказать. Он отправляется к Лебядкиным, и Шатов заводит его в гости к Марье. Блаженная, она проявляет ко всем бездну любви: «Странно мне всех вас смотреть, не понимаю я, как это люди скучают. Тоска не скука. Мне весело». Она тоскует по своему то ли рождённому, то ли нерожденному ребёнку — розовенькому, с крошечными ноготочками. «Маврья Лебядкина — помешанная, восторженная идиотка, — звучит на исповеди Ставрогина, — влюбленная в меня втайне, ныне законная жена моя…»
Краткое содержание фильма
Серия 1
Хмурая и дождливая осень 1872 года выдалась для небольшого губернского городка непохожей на другие. О тех страшных событиях повествует их молодой очевидец. Он называет себя Хроникером, но для полноты рассказа начинает несколько издалека: В монастырскую келью зашёл красивый молодой человек с лицом, напоминавшим маску. Николай Ставрогин принес монаху мелко исписанные листы — свою исповедь, где сознавался во всяческом разврате и непомерной злобе, хотя сожалел, похоже, только об одной маленькой девочке… «Вы видите его?» — спросил монах. «Кого?», — удивился Ставрогин. — «Беса».
Город пока ещё жил обычной жизнью. У Степана Трофимовича Верховенского, чьё имя тогда произносилось чуть не наряду с именами Белинского, Чаадаева, собиралось местное общество. В городе передавали, что кружок этот — рассадник безбожия… Среди единодушных вольнодумцев выделялся, пожалуй, только Шатов — бывший студент. Ему предстоит сыграть во всей истории особую роль. Мать Ставрогина, Варвара Петровна — женщина нравственная, но властная — когда-то полностью переменившая жизнь Степана Трофимовича, предложив за приличный пансион взять на себя воспитание её сына, теперь снова вмешивалась в его судьбу. Её воспитанницу Дарью обвинили в тайной связи со Ставрогиным. Решив выдать Дашу замуж за Степана Трофимовича, Варвара Петровна положила начало множеству скандалов, приведших к весьма плачевной развязке… Весь город кричал о красоте дочери Дроздовых — близких приятелей Ставрогиных — Лизе. Она скачет на коне в костюме амазонки, мечтает составить книгу о городе из газетных происшествий и тоже влюблена в Ставрогина. Воздушную и эксцентричную, её беспокоит только одно — хромая сестра Лебядкина, городского мещанина, и она страстно желает с ней встречи. Марья Лебядкина — « помешанная, восторженная идиотка, втайне влюбленная в меня», — скажет на исповеди Ставрогин, — ныне законная жена моя".
Серия 2
События, ставшие впоследствии легендой, начались по приезде в город Ставрогина и Верховенского — его завистника и почитателя, о котором говаривали, что он революционер и был притянут к делу. О Ставрогине ходили странные слухи. Однажды, четыре года назад, появившись в дворянском собрании, он оттаскал за нос одного из старейшин, некоего Гаганова в ответ на привычку того приговаривать: «Нет-с, меня за нос не проведут!» Или, вот, ни с того ни с сего укусил прежнего губернатора за ухо, когда тот доверчиво подставил его в ответ на свои нравоучения. Все объяснилось разом. Ставрогин был болен, лечился, и теперь вновь в здравии внял уговорам матери вернуться. Варвара Петровна, поджидая гостей, заехала помолиться в церковь. Там набеленная и нарумяненная её внимание привлекла Марья Лебядкина. Что-то дрогнуло в груди Варвары Петровны, и она забрала блаженную к себе домой — отогреть и угостить кофеем. Но чем дальше, тем более становилась понятно, что Лебядкина не простая нищенка и много тайн стоит за её появлением. О некоторых мы узнаем сразу — как, например, живя в Петербурге, Ставрогин защитил её от господ, и она полюбила его, как за обязанность свою почел он взять убогую на содержание. После того, как Ставрогин отвез Марью домой разговор в гостиной стал ещё острее. Петр Верховенский нарочно обронил, что отец его, Степан Трофимович, писал к нему в Швейцарию: «Женят, мол, меня „на чужих грехах“, выручай». С позором Степан Трофимович был изгнан из дома Варвары Петровны. Ставрогин наблюдал за происходившим с улыбкой. И тогда Шатов совершил для себя роковой поступок. Стремительно пройдя через комнату, он наотмашь ударил Ставрогина по лицу. "Убьет его Ставрогин, — скажет позднее Хроникер Степану Трофимовичу, — «но таинственно». Вечером того же дня Ставрогин посоветует Верховенскому: «подговорите четырёх членов кружка укокошить пятого, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабами вашими станут».
Серия 3
Утром Ставрогин отправился к Шатову предупредить о том, что его могут убить. Они говорили долго. Шатов старался напомнить Ставрогину его же мысли о величии русского народа, но в результате сам не смог ответить на вопрос, верит ли он в Бога.
Марья Лебядкина ждала Ставрогина весь день — набелилась и нарумянилась. Он предлагал ей ехать с ним жить в Швейцарию, но блаженная перестала узнавать Ставрогина, обвиняя его в измене самому себе и почему-то уверяя, что не боится его ножа. В бешенстве Ставрогин покинул её. «Нож, нож», — уходя, бормотал он. На мосту его поджидал Федька каторжный — бывший крепостной Верховенского. Федька ограбил и убил церковного сторожа и теперь предлагал свои услуги Ставрогину. Рассердившись, Ставрогин с силой бросил его о землю. В федькиной руке блеснул нож. Вдруг настроение Ставрогина изменилось, он посоветовал Федьке грабить и убивать ещё. И тогда Федька намекнул ему, что может и Лебядкиных убить, только денег надо. Ставрогин, неожиданно расхохотавшись, бросает в него пачкой банкнот. Дома Ставрогина поджидает Даша. Она все просит «кликнуть» её, желая любви, но, всматриваясь в его лицо, замечает в нём нечто странное. А Ставрогину все чудится светло-голубой дом в Петербурге и девочка лет десяти… Днями в городе появился Артемий Гаганов — сын оскорбленного Ставрогиным дворянина, единственной мечтой которого было отомстить. Он отправляет Ставрогину гневное письмо. Дуэль была назначена на рассвете. Но Ставрогин был нечеловечески спокоен и стрелял нарочито мимо, чем окончательно вывел из себя несчастного Гаганова. Хотя этого он совсем не хотел.
Серия 4
В Дворянском собрании живо обсуждали дуэль Ставрогина, всячески одобряя его. Надо сказать, что в целом в городе наступила «странная развеселость», в моде был «некоторый беспорядок умов». Однажды утром было обнаружено, что разбито стекло у иконы Богоматери, а за ним мечется мышь. Народ реагировал по-разному — кто-то смеялся, подъехавшая Лиза пожертвовала храму бриллиантовые серьги. На площади арестовали книгоношу, продававшую Евангелие. У неё в мешке были обнаружены фотографии неприличного характера. Похоже, только Хроникер заметил убегавшего Лямшина, который фотографии эти подбросил. В гостиной Юлии Михайловны, жены губернатора, образовался сам собою интимный кружок, где в правило вошло делать всякие шалости. Одной из невероятных идей Юлии Михайловны было устройство бала для гувернанток в свете беспокойства о судьбах обездоленных. Пригласили Степана Трофимовича прочесть какую-нибудь лекцию. Это предложение оскорбило Степана Трофимовича, и он решил «опровергнуть» все это собрание, но главное — на глазах Варвары Петровны. Их объяснение было тяжёлым. Варвара Петровна снова предлагала ему содержание, но с условием жить вдалеке, но Степан Трофимович предпочел отказаться. Верховенский, не сумев договориться с Шатовым о сдаче типографии, которая была ему доверена тайным обществом, доносит на него губернатору. Затем заходит к Кириллову, чтобы вытребовать у него предсмертную записку и признание в убийстве Шатова. Все ему определенно удается. Ставрогина мучают видения — Матреша является ему, грозя своим детским кулачком.
Серия 5
Верховенский уговорил Ставрогина посетить местное тайное общество — «наших». Он надеется, что Ставрогин станет для них идолом и просит «сочинить себе физиономию», но Ставрогин остается равнодушным. В гостиной Виргинских слышна брань, но с появлением Ставрогина и Верховенского все замолкают. Однако вопреки всеобщим ожиданиям собрание никто не начинает. Верховенский требует коньяку и принимается стричь ногти. И только когда речи доходят до абсурда, Верховенский вдруг задает решающий вопрос: «Если бы каждый из нас знал о замышленном политическом убийстве, пошел бы он донести?» Все такую возможность отрицают, и только Шатов поднимается и уходит. За ним уходит и Ставрогин. Верховенский, догнав Ставрогина, то упрекает его, то соблазняет перспективой возглавить движение. «Вы что, меня преступлением связать хотите?» — Ставрогин с силой бросает Верховенского о землю, но тот поднимается и предлагает Ставрогину привезти Лизу. В темноте кабинета Ставрогину вновь является образ девочки. Он вспоминает, как Матреша что-то напевала, сидя в его комнате, как мать часто била её, а он смотрел, как однажды она зашла в чулан, и в щёлку он увидел раскачивающиеся над полом детские ножки. Монах Тихон все слушал Ставрогина, старался убедить его в возможности прощения, затем упал перед ним на колени: «Никогда вы, бедный, погибший человек, не стояли так близко к самому ужасному преступлению!»
Серия 6
Новый губернатор, если верить Хроникеру, — «вобравший в себя лоск новейшего либерализма», суровых порядков поначалу не заводил, полагая, что нет ничего прочнее губернаторской власти. Однако волнения в городе приобретали все больший масштаб. На площади у губернаторского дома собрались рабочие. Но, постояв немного, они разошлись не в состоянии выразить своих требований. Лембке был вне себя. Неприятностей не избежала даже жена губернатора Юлия Михайловна. Лембке требовал, чтобы она разогнала безбожный кружок, а женский вопрос закрыла. Но к балу было уже все готово. Большая зала наполнилась гостями и грянула музыка с хоров. Но очень скоро все пошло как-то не так. Речь Степана Трофимовича о Шекспире и Рафаэле закончилась упреками и скандалом. Разные бесчинства приобретали все больший размах. Публика изрядно выпила и носилась по дому, появились люди в масках, музыканты от кадрили перешли к непристойному канкану. Вдруг зала озарилась заревом. Это горел город. Пожарные лили воду всю ночь, но дома Замоскворечья очень обгорели. Более других пострадал дом Лебядкиных. Вынесли два обугленных трупа. Позже говорили, что перед тем, как сгореть, они были зарезаны, причём женщина отчаянно сопротивлялась.
Серия 7
Верховенский сдержал слово — эту ночь Лиза была у Ставрогина. Утром они объяснились — более между ними не было никаких чувств. В ответ на известие о смерти Лебядкиных Ставрогин произнес, что не убивал их, но знал о том, что это случится. Услышав это, Лиза помчалась на пожарище. Подойдя к дому поближе, она наткнулась на толпу озлобленных рабочих. Её обступили. Через несколько минут она была мертва. Для организаторов поджога развязка наступила неожиданно — за доносами последовали аресты. Действовать надо было решительно, и Верховенский говорит о необходимости убить Шатова. Шатов как раз спал, когда в его двери постучала Марья — неожиданно вернувшаяся к нему жена. Вот-вот она должна была родить. Обезумевший от неожиданности и счастья Шатов помчался искать повитуху. Виргинская, накануне принимавшая у себя собрание, согласилась помочь. Она была цинична и груба, но они не думали о том, что отцом ребёнка был Ставрогин. Они были готовы принять своё новое счастье. В двери постучали. Юный Эркель пришёл известить Шатова, что «наши» ждут его в парке.
Серия 8
Держа фонарь и пересвистываясь с компаньонами, Эркель вел Шатова через парк. Меж тем Верховенский внушал неокрепшим революционерам, что отступать поздно. Не выдержал Шигалев. Только безразличие, написанное у него на лице, избавило его от пули Верховенского. Встретившись на тропинке с Шатовым и Эркелем, он молча прошёл мимо. Несмотря на неопытность убийц, все окончилось скоро. Труп бросили в воду. Расходились по одному. Верховенский направился к Кириллову, чтобы получить признание и предсмертную записку. Кириллов все подписал, и, следуя своей теории свободы, пустил себе пулю в лоб. Проснувшись от выстрела, Марья поняла, что муж её убит. К полудню она впала в беспамятство, и скончалась дня через три. Простуженный ребёнок умер ещё раньше. На месте убийства был найден картуз Шатова. Очень скоро Лямшин отвечал на допросе, а Верховенский вновь покинул Россию. Степан Трофимович остался верен своему решению и отправился путешествовать. Терпя всевозможные лишения, очень скоро он заболел и слег. За ним ухаживала повстречавшаяся ему в пути когда-то арестованная Книгоноша. Казалось, она стала его последней отрадой. И даже ревность Варвары Петровны, которая отыскала его в одной из российских деревень, не омрачила его ухода. Исповедавшись, он обрел мир в душе. В отличие от Степана Трофимовича, Ставрогин не находил покоя. Все бродил он в раздумье по парку своего загородного дома. Приехав к нему, Варвара Петровна с Дашей находят его повесившимся.
В ролях
|
|
Съёмочная группа
- Сценарист — Павел Финн
- Режиссёры-постановщики — Валерий Ахадов, Геннадий Карюк
- Режиссёр — Феликс Шультесс
- Оператор — Александр Карюк
- Композитор — Юрий Красавин
- Художник-постановщик — Екатерина Татарская
- Художники по костюмам — Юрий Хариков, Ирина Милакова
- Директор съёмочной группы — Юлия Корчагина
- Продюсер — Юрий Мацюк
Съёмки
Декорации к фильму были выстроены в 8-м павильоне «Мосфильма».
Все декорации построены по проекту художника-постановщика Екатерины Татарской: грот в парке, где происходит убийство студента Шатова; мост, на котором встречаются Ставрогин и Федька Каторжный; дом-скворечник — загородная резиденции Варвары Петровны, где Ставрогин покончит с собой; аллея, по которой он прогуливался в детстве, когда казалось, что мир — в полном порядке… Декорации грота и дома-скворечника имеют реальные прототипы. Грот, в немного уменьшенном виде, — копия грота в парке Московской Сельскохозяйственной Академии, где в 1869 году действительно произошло убийство студента Ивана Иванова, послужившее формальным поводом к написанию романа Достоевского «Бесы». А прообразом для дома-скворечника стал охотничий домик загородной усадьбы состоятельной муромской семьи XVIII века.
По словам художника-постановщика Екатерины Татарской, «весь фильм по изначальному замыслу предполагалось снимать именно в камерной, замкнутой атмосфере, где „бесы“ мечутся в своих страшных и безумных идеях», поэтому натурных съёмок было очень немного.
Экранизация «Бесов» очень близка к литературному оригиналу. По словам режиссёра: «Сценарист Павел Финн чрезвычайно трепетно отнёсся к тексту Достоевского, добавляя собственные слова и сцены только для драматургической связки. Фактически все диалоги в фильме — это стопроцентный Достоевский. Ощущение книги было не утрачено».
Отзывы о фильме
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 1 сентября 2012 года. |
Дословное цитирование Достоевского без понимания сути его произведений — очень характерное явление в современной российской кинематографии. Всё выверено, чётко, все сцены прописаны, все актёры подобраны, все декорации выстроены… но нет Достоевского. Нет его фантасмагорического мира, нет надломленности сознания его героев, нет многоголосицы и полифоничности его произведений. Всё хорошо, придраться не к чему. Но это иллюстрация к книге Достоевского. Просто картинка, которую можно просматривать при прочтении книги. Это не погружение в мир Достоевского, не осмысление его, а простое ученическое повторение вызубренных глав.
Напишите отзыв о статье "Бесы (фильм, 2006)"
Примечания
Ссылки
- [www.nsad.ru/articles/serial-luchshij-format-dlya-dostoevskogo Ирина Купченко о съёмках фильма «Бесы»]
- [www.rg.ru/2006/06/02/besi.html/ «Российская газета» о съёмках фильма «Бесы»]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Бесы (фильм, 2006)
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.
После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
