Василий (Богоявленский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Василий и фамилией Богоявленский.

Архиепископ Василий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Черниговский и Нежинский
12 мая 1911 — 6 мая 1917
Предшественник:	Антоний (Соколов)
Преемник:	Пахомий (Кедров)
Рождение:	1 февраля 1867(1867-02-01) село Старое Сеславино, Козловский уезд, Тамбовская губерния
Смерть:	27 августа 1918(1918-08-27) (51 год) Пермь
Принятие священного сана:	архиепископ

Архиепископ Василий (в миру Василий Дмитриевич Богоявленский; 1 февраля 1867, село Старое Сеславино, Тамбовская губерния — 27 августа 1918, Пермь) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Черниговский и Нежинский.

В 2000 году причислен к лику святых Русской православной церковью.

Биография

Родился третьим по счёту (из десяти) ребёнком в семье священника село Старое Сеславино Дмитрия Ивановича Богоявленского и его жены Елизаветы Александровны. Предположительно дальний родственник митрополита Владимира (Богоявленского).

Окончил Тамбовскую духовную семинарию в 1888, Казанскую духовную академию в 1900 со степенью кандидата богословия. Магистр богословия (1907, тема диссертации: «Вторая книга Маккавейская. Опыт исагогического исследования»).

Священник и монах

20 сентября 1888 года был рукоположён во диакона, был учителем одноклассной церковно-приходской школы. Женился на девушке из купеческой семьи рукодельнице Елизавете (по свидетельству их единственной внучки Тамары Дмитриевны Богоявленской, в семье долго хранился портрет её бабушки кисти Ильи Репина, на нём Елизавета Богоявленская была изображена в искусно вышитой ею сорочке).

11 марта 1890 года рукоположён во священника к церкви села Овсянки, Кирсановского уезда Тамбовской епархии. В этой должности состоял до 1896 года, будучи, одновременно, заведующим и законоучителем церковно-приходской школы. Неизлечимая болезнь жены заставила его расстаться с родной епархией и переселиться в Казань, где он учился в академии и продолжил священническое служение в кафедральном соборе, церкви Троице-Феодоровского женского монастыря и в кладбищенской церкви. Был законоучителем ряда учебных заведений.

После кончины супруги продолжил воспитание их единственного сына Дмитрия, в 1908 году принял монашеский постриг в Свято-Троицкой Александро-Невской Лавре и вскоре назначен ректором Черниговской духовной семинарии с возведением в сан архимандрита.

Архиерей

26 июля 1909 года хиротоносан во епископа Сумского, викария Харьковской епархии. Руководил благоустройством Куряжского Преображенского монастыря.

С марта 1911 года — епископ Новгород-Северский, викарий Черниговской епархии.

С 12 мая 1911 года — епископ Черниговский и Нежинский. По его инициативе была издана книга-альбом «Картины церковной жизни Черниговской епархии». Построен Николаевский епархиальный дом с величественным храмом, залом для религиозно-просветительских целей и целым рядом благотворительных епархиальных учреждений при нём. Созданы два новых обширных странноприимных дома для паломников, пребывавших на поклонение к мощам святителя Феодосия. Организован туберкулёзный санаторий для воспитанников духовной семинарии. О нём отзывались как о прекрасном администраторе и умелом хозяйственнике.

5 октября 1916 года возведён в сан архиепископа.

Был членом Святейшего Синода, исполнял обязанности председателя Издательского совета при Синоде.

В начале 1917 года дважды арестовывался революционными властями Черниговской губернии, подвергся обвинениям в симонии со стороны части черниговского духовенства. По распоряжению Временного правительства в числе других архиерев был освобождён от присутствия в Св. Синоде. 6 мая был отправлен на покой как «не соответствующий революционному духу времени» в Николаевскую Теребенскую пустынь Тверской епархии, а 11 августа 1917 г. был назначен настоятелем Московского Заиконоспасского монастыря.

Участвовал в деятельности Поместного Собора, откуда в 1918 был командирован в Пермь во главе комиссии для расследования обстоятельств убийства архиепископа Андроника (Никольского). В состав комиссии входили также делегаты Собора: архимандрит Матфей (Померанцев), ректор Пермской духовной семинарии и Алексей Данилович Зверев, мирянин Московской епархии, миссионер.

После произведения следствия Владыка с другими членами комиссии выехали из Перми, однако их поезд 27 августа 1918 года был остановлен между Пермью и Вяткой. В вагон ворвались красноармейцы, вывели членов комиссии из поезда и расстреляли их (стонавших раненных прикончили штыками). Тела, по одной версии, сбросили с Камского моста в реку, позже их захоронили местные крестьяне. По другой версии, тела на лодке вывезли сами красноармейцы и тайно закопали. Когда к могиле архиепископа Василия и других убиенных начались паломничества, большевики выкопали тела и сожгли их.

Канонизация

В 1981 году решением Архиерейского Собора Русской православной церкви заграницей канонизирован в лике священномученика со включением Собор новомучеников и исповедников Российских (без установления отдельного дня памяти).

Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания. Одновременно были канонизированы и погибшие вместе с ним члены соборной комиссии. Ежегодная его молитвенная память 14 (27) августа.

Ссылки

• [arh-gavriil.bsu.edu.ru/calendar/Life/life4772.htm Биография]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5280 Василий (Богоявленский)] на сайте «Русское православие»
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?5_9464 Алексей Данилович Зверев] на сайте «Русское православие»

Отрывок, характеризующий Василий (Богоявленский)

– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.