Венденский договор

Венде́нский догово́р — союзный договор между Великим княжеством Литовским и Ливонским орденом, заключённый во время войны 1500—1503 годов и направленный против Великого княжества Московского. Союз согласован в Вильне 3 марта 1501 года на встрече магистра Ливонского ордена Вальтера фон Плеттенберга с принявшим его в своей резиденции великим князем литовским Александром. Договор подписан 21 июня 1501 года в Вендене (Ливония; ныне Цесис в Латвии) — резиденции магистра Ордена.

Предпосылки договора

Несмотря на заключение в 1494 году мира, на рубеже XV—XVI веков в отношениях между Русским государством и Литвой вновь нарастает напряжённость. Почвой для новой войны с Литвой, которую Иван III Васильевич начал в 1500 году, стали попытки Александра Ягеллончика склонить православное население Великого княжества Литовского к унии с католиками, а также религиозные притеснения Ягеллончика в отношении дочери самого Ивана III, которая с 1495 года приходилась князю Литовскому законной супругой. Английский историк Бейн также называет стремление литовского двора обратить Елену в римскую веру среди важнейших причин русско-литовской войны 1500—1503 годов.

Выдача Елена Иоанновны (1476—1513) замуж за Ягеллончика была одним из условий русско-литовского мирного договора 1494 года. При этом будущий супруг, католик, обязался сохранить за женой «греческий закон», православную веру, и гарантировал, что не будет принуждать её принять католичество. Однако когда Елена попросила Александра построить для неё церковь в Виленском замке, Ягеллончик отказал ей, сославшись на старый запрет времён Ягайло строить в Литве новые православные храмы. В год своей свадьбы с русской великой княгиней (1495) Ягеллончик назначил митрополитом Макария — «всецело преданного православию киевского митрополита». После того, как весной 1497 года Макарий был убит возле Мозыря отрядом крымских татар, на его место Ягеллончик назначил Иосифа Болгариновича — поборника принятия православными Флорентийской унии 1439 года.

Своим местопребыванием новый митрополит киевский избрал Вильну, откуда в 1500 году открыто известил папу Александра VI (1431—1503) о якобы готовности православных в Литве принять Флорентийскую унию. Этот опрометчивый шаг Иосифа дал повод католическим прелатам Литвы и Польши усугубить ситуацию. Заявив, что они против условий Флорентийской унии (которые позволяли православным сохранять свои традиционные обряды), католики, по существу, потребовали от православных Литвы и Польши полного перехода в католичество. Усилилось давление и лично на Елену Иоанновну с целью принудить её перейти в «латинство»; и в 1501 году она уступила. Сам Александр, как считает Д. Стоун, видел для себя в этом династическом браке прежде всего возможность предъявить, при возможности, претензии на московский трон, а саму Елену рассматривал лишь как заложницу выполнения Москвой условий договора 1494 года.

24 июля 1499 года Ягеллончик и его брат, польский король Ян I Ольбрахт (1459—1501) актуализировали старинную Городельскую унию 1413 года. Установив в новой Городельской унии, что польский король не может быть избран без согласия со стороны княжества литовского, и наоборот, братья проложили дорогу к последующему совмещению этих должностей, видя в этом способ укрепления «вертикали власти».

В виду усиления натиска католической церкви на православную часть населения польско-литовского государства, некоторые из проживавших там русских князей православного вероисповедания стали переходить на сторону Москвы «со своими волостями и городами».. В их числе в начале 1500 года принял московское подданство князь Семён Иванович Бельский, с которым под контроль Москвы отходили и его владения — город Белый к юго-западу от Твери. Протест, который Ягеллончик отправил в Москву с послами, Иван  III отверг. Следом за Бельским аналогичное желание перейти на московскую службу изъявили князья Семён Иванович Стародубский-Можайский и Василий Иванович Шемячич Новгород-Северский. В их владении находились такие русские города, как Новгород-Северский, Рыльск, Радогош, Стародуб, Гомель, Чернигов, Карачев, Хотимль.

Это означало немалые территориальные и стратегические потери для тех, кто подчинил древнерусские княжества. Переход православных князей на службу государю московскому грозил карательной польско-литовских войск и против «перебежчиков», и против Москвы. В предвидении такого исхода Иван III принял превентивные меры. В апреле 1500 года дьяк Иван Иванович Телешов и Афанасий Шеенок отправились в Вильну для объявления войны Литовскому государству и приёма перебежавших князей с землями в состав Московского государства. После этого Литва двинула свои войска на защиту своих границ. Началась новая русско-литовская война. Уже в первом её сражении — Ведрошской битве 14 июля 1500 года — литовскому войску был нанесён определённый удар. На поле боя пали или были взяты в плен некоторые командиры литовского войска. 6 августа был взят Путивль; 9 августа — Торопец, а затем и вотчина князя С. И. Бельского — город Белый, который уже успели к тому времени занять литовские войска.

Литовские дипломаты развернули широкую кампанию по поиску и привлечению союзников для борьбы с Москвой. Среди тех, кто с охотой откликнулся и оказал Литве наиболее существенную помощь, был магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг. Договор был заключён в резиденции магистра в Венденском замке 21 июня 1501 года.

Исполнение договора

Первая антирусская акция со стороны ордена в контексте заключённого с Литвой договора была осуществлена Ливонией не на поле боя, а в торговом Дерпте, некогда принадлежавший русским под именем Юрьев. Там были арестованы сразу 150 псковских купцов, якобы в связи с кражей. Псков и был целью совместного выступления Ливонии и Литвы, которое планировалось на 25 июля. Однако за 4 дня до подписания договора, 17 июня 1501 года в Торуни внезапно умер брат Ягеллончика — король Польши, и план кампании был, видимо, изменён.

Первое столкновение воинства Великого княжества Московского с войсками Ливонской конфедерации произошло 27 августа 1501 года на реке Серице близ Изборска, что на середине пути между Ливонией и Псковом. Под личным командованием магистра Вальтера фон Плеттенберга ливонцы, хорошо вооружённые современным огнестрельным оружием — полевыми пушками и ручными пищалями, взяли реванш.

Окрылённый победой, одержанной ливонцами над русскими ратниками в одиночку, без помощи литовских ратников, Плеттенберг попытался взять крепость Изборск, а затем занять броды через реку Великую. Однако здесь воинская удача изменила магистру; псковичи отбили его атаки, а литовцы так и не подоспели. Раздосадованный Плеттенберг повернул на юг, и 7 сентября разорил город Остров, где погибло до 4 тыс. мирных жителей, после чего поспешил в Ливонию, куда вернулся уже 14 сентября. (Уже после отхода ливонцев опоздавшие отряды литовцев безуспешно штурмовали крепость Опочку, после чего также отступили).

Осенью 1501 года русские войска перешли в наступление как на земли Ливонской конфедерации, так и на Литву. Д. В. Щеня отомстил за Остров опустошением северо-восточной Лифляндии и части Эстляндии; с честью для русских воинов завершились сражение у замка Гельмед с немцами и битва под Мстиславлем с литовцами (впрочем, сам город не был взят).

В кампании 1502 года Плеттенберг решил повторить попытку взять Псков. Узнав о том, что основные силы русских увязли в осаде Смоленска, ливонский ландмейстер вновь бросил своё войско в поход.

2 сентября он безуспешно штурмовал Изборск. Оставив в тылу неподатливую крепость, Плеттенберг двинулся к Пскову, и уже 6 сентября его 25-тысячное войско встало под стенами этого города. Сил осаждать этот город у него хватило только на 3 дня, после чего Плеттенберг повернул армию на зимние квартиры. На этот раз новгородские наместники князья Д. В. Щеня и В. В. Шуйский решили преследовать отступающих ливонцев, и направили свои полки в погоню.

13 сентября у озера Смолина 12 тысяч русских ратников настигли 5-тысячный ливонский контингент, которым командовал сам Плеттенберг. Восприняв тактическую перегруппировку хорошо обученного войска как бегство, русские воины поддались эйфории и нарушили порядок в полках. Тем временем перестроившиеся ливонцы пошли в контратаку — и сражение у озера Смолина закончилось разгромом более чем вдвое превосходящих сил русского воинства.

Успехи русских войск на других фронтах сражений заставили Ягеллончика отказаться от продолжения кампании на следующий год, и 25 марта 1503 года король Польши и великий князь Литовский подписал с Москвой Благовещенское перемирие сроком на шесть лет. В 1506 году Александр Ягеллончик скончался, после чего заключённый им Венденский договор утратил силу де-факто.

Отдельное перемирие с Ливонской конфедерацией как стороной конфликта Москва подписала 2 апреля 1503 года, гарантировав на будущее нерушимость границ Ливонии. Гарантия оказалась долгосрочной и продлилась на протяжении двух поколений: в следующий раз русские сошлись с ливонцами на полях боёв только во время Ливонской войны, начавшейся в 1558 году.

Литература

• Алексеев Ю. Г. [choragiew.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=16&Itemid=52 Походы русских войск при Иване III]. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. — С. 463 + [3] отд.л.карт. – Указ.личных имен: C. 436-449. - Указ.геогр.названий: с. 450-459. — 1000 экз. — ISBN 5-288-04191-4.
• Волков В.А. [old.portal-slovo.ru/download/history/Volkov1.pdf Войны и войска Московского государства] (pdf). — М.: Эксмо, 2004 ISBN 5-699-05914-8. Проверено 18 сентября 2010. [www.webcitation.org/67woOYwC5 Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
• Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1569 года / Перевод Г. И. Ефремова. — М.: Batrus, 2005. — Т. I. — ISBN 5-94953-029-2.
• Борисов Н.С. [www.e-reading.org.ua/bookreader.php/91803/Borisov_-_Ivan_III.html Иван III]. — Жизнь замечательных людей. — М.: Молодая гвардия, 2000. — ISBN 5-235-02372-2.
• Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. — Л.: Наука, 1975.
• Карташёв, А. В. Очерки по истории Русской Церкви. — М.: Наука, 1991. — Т. 1. — С. 567. — ISBN 5-02-008639-8.
• Разин Е.А. [militera.lib.ru/science/razin_ea/index.html История военного искусства XVI-XVI вв]. — СПб.: Полигон, 1999. — С. 653. — ISBN 5-89173-040-5.

Отрывок, характеризующий Венденский договор

– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.