Голощёкин, Филипп Исаевич

Филипп Исаевич Голощёкин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Главный государственный арбитр при СНК СССР
1933 — 1939
Предшественник:	Василий Владимирович Шмидт
Преемник:	Всеволод Николаевич Можейко
Секретарь Казахстанского крайкома ВКП(б)
12 сентября 1925 — февраль 1933
Предшественник:	Виктор Иванович Нанейшвили
Преемник:	Левон Исаевич Мирзоян
Рождение:	26 февраля 1876(1876-02-26) Невель, Витебская губерния
Смерть:	28 октября 1941(1941-10-28) (65 лет) посёлок Барбош, Куйбышевская область
Партия:	Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)

Фили́пп Иса́евич Голощёкин (настоящее имя Исай Исаакович) 26 февраля 1876, Невель, Витебская губерния — 28 октября 1941, посёлок Барбош, Куйбышевской области) — российский революционер, большевистский и советский деятель, председатель Самарского губисполкома, секретарь Казахского крайкома ВКП(б). Участник борьбы за установление советской власти на Урале и в Сибири. Восстанавливал хозяйство Самарской губернии, пострадавшей в результате Гражданской войны. Один из организаторов расстрела царской семьи. Считается одним из главных виновников голода в Казахстане в 1932—1933 годах. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1924—1927). Член ЦК ВКП(б) (1927—1934).

Семья

Из семьи еврейского подрядчика. В различных источниках в качестве настоящих имён указываются Исай (на идише: Шая или Шай) и Исаак, отчества Исаевич, Исаакович, Ицкович. Партийный псевдоним — Филипп.

Супруга, Берта Иосифовна Перельман, родилась в 1876 году в семье ремесленника. Была арестована и отправлена в ссылку в Нарымский край. В ссылке Берта Перельман вышла замуж за Филиппа Голощёкина. Умерла в 1918 году.

Деятельность до революции

Окончив зубоврачебную школу в Риге, работал зубным техником. В 1903 вступил в РСДРП, большевик. Вёл революционную работу в Петербурге, Кронштадте, Сестрорецке, Москве и других городах. Участник Революции 1905—1907 годов. С 1906 член Петербургского комитета РСДРП, с 1907 — ответственный организатор и член Петербургского исполнительного комитета РСДРП. С 1909 работал в Московском комитете РСДРП, руководил им. В 1909 арестован и сослан в Нарымский край, в 1910 бежал. В 1912 на 6-й (Пражской) конференции РСДРП (был её делегатом от Москвы) избран членом ЦК и его Русского бюро. Тогда же повторно арестован и выслан в Тобольскую губернию, в город Туринск, откуда переведен в село Демьянское Тобольского уезда. В декабре 1912 года бежал. В 1913 вновь арестован и выслан в Туруханский край в Сибири и освобождён только после Февральской Революции. В письме из ссылки к жене Яков Свердлов, близко сошедшийся с Голощёкиным в ссылке, так описывал его характер: «Он стал форменным неврастеником и становится мизантропом. При хорошем отношении к людям вообще, к абстрактным людям, он безобразно придирчив к конкретному человеку, с которым приходится соприкасаться. В результате — контры со всеми… Он портится, создает сам себе невыносимые условия существования. Скверно, что у него почти нет личных связей…».

Деятельность после Февральской революции 1917 года

После Февральской революции 1917 года представитель ЦК в Петербургском комитете большевиков, делегат 7-й (Апрельской) конференции РСДРП(б). В мае Яков Свердлов, посылая Голощёкина на Урал, сообщал местным большевикам: «К вам на Урал поехал т. Филипп… Человек… очень энергичный, с правильной линией» («Ленинская гвардия Урала», Свердловск, 1967. с. 196). Член и секретарь Пермского комитета РСДРП(б), затем член и секретарь областного комитета. Делегат 6-го съезда РСДРП(б) (2 июля — 3 августа). Был членом Пермского, затем Екатеринбургского Советов, членом исполкома Уральского области Совета. Формировал и возглавлял Красную Гвардию.

В сер. окт. в качестве делегата II-го Всероссийского съезда Советов РСД прибыл в Петроград. Вошёл в Петроградский ВРК, участвовал в Окт. вооруж. восст. На II-м съезде Советов РСД избран членом ВЦИК. Участвовал в переговорах ВЦИК с Викжелем. Голощёкин вспоминал, что перед его отъездом на Урал В. И. Ленин ориентировал на оттягивание созыва и последующий разгон Учредительного Собрания (см. «От Февраля к Октябрю», М., 1957, с. 112-14).

Деятельность после Октябрьской революции 1917 года

Деятельность в Екатеринбурге

По приезде в ноябре 1917 года в Екатеринбург добивался ликвидации созданного здесь объединённого Комитета Народной Власти из представителей ряда социалистических партий. Участвовал в ликвидации прежних местных государственных структур. С декабря член Екатеринбургского комитета РСДРП(б). Один из организаторов расстрела царской семьи в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года и уничтожения тел убитых.

Деятельность в Самаре

С октября 1922 года по 1925 год Ф. И. Голощекин являлся председателем Самарского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, председателем самарского губисполкома и членом губкома РКП(б). Возглавил губернскую комиссию по борьбе с последствиями голода — «губпоследгол».

23 октября 1922 г. Голощекин отменил военное положение в Самарской губернии, введенное в связи с голодом, эпидемиями и разрухой^[4].

При нём в городе и губернии активно развивался НЭП, в рамках которого восстанавливали дореволюционные и создавали новые промышленные предприятия, возрождали транспорт, через рынки налаживали экономику села, организовывали систему ликбеза (ликвидации безграмотности) и культурных учреждений (музеев, театров и т. д.).

Деятельность в Казахстане

С октября 1925 по 1933 занимал должность первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Первым мероприятием в Казахстане была конфискация, проведённая осенью 1928 года. Под конфискацию попали 700 хозяйств, у которых было отобрано около 150 тысяч голов скота (в переводе на крупнорогатый скот). По признанию самого Голощёкина, первоначальные замыслы были вдвое масштабнее, и собирались конфисковать хозяйства от 1500 голов (всё далее, согласно статистике 1920-х годов, в переводе на крупнорогатый скот), и общее число «баев-полуфеодалов» должно было составить 1500 хозяйств. Но при утверждении плана конфискации в ЦК ВКП(б) и ВЦИК СССР, Голощёкина одёрнули, и установили другие нормы: 400 голов — кочевые хозяйства, 300 — полукочевые, 150 — оседлые. Общее число хозяйств снизилось до 700. Жертвами политики стали до 1 млн казахов (по официальной переписи населения). В 1931 году откочевало 1 млн. 30 тысяч человек, в том числе 616 тысяч безвозвратно, сотни тысяч бежали в Китай. В 1954 году в Китае был даже образован приграничный Или-Казахский автономный округ (ИКАО) с центром в Кульдже.

Этот голод, получивший в народе название «Ашаршылык», документально описан в книге В. Ф. Михайлова «Хроника великого джута». Согласно Всесоюзной переписи населения СССР 1926 года, население Казахской ССР насчитывало 6 503 000 человек, а в 1939 году согласно переписи 1939 года — всего 6 151 102 человек. То есть за период с 1926 го по 1939 годы после Голощёкинских реформ численность населения Казахской ССР по официальным данным сократилось на 5,5% (с учётом миграции за границы СССР и в другие республики)

Историк революции В. Л. Бурцев, знавший Голощёкина, сказал о нём:

Это типичный ленинец. Это человек, которого кровь не остановит. Эта черта особенно заметна в его натуре: палач, жестокий, с некоторыми элементами дегенерации. В партийном быту он отличался высокомерием, был демагогом, циником. Казахов он вообще за людей не считал. Не успел Голощёкин появиться в Казахстане, как заявил, что советской власти тут нет и надо устроить «Малый Октябрь»

Заявления, что за 7 лет он ни разу не выезжал за пределы столицы и не интересовался, как живут люди не соответствуют действительности, в частности — в апреле 1931 года Голощёкин лично объехал десять районов. О проведении под его руководством коллективизации и раскулачивания в Казахстане вспоминают со смешанным чувством ненависти и ужаса.

Главный государственный арбитр СССР

В 1933—1939 — Главный государственный арбитр СССР.

Арест и расстрел

Голощёкин был арестован 15 октября 1939 года и два года провел в следственном изоляторе. Его обвиняли в сочувствии к троцкизму, подготовке террористического акта, перегибам в деле коллективизации и пр.. Арестованный в апреле 1939 года бывший нарком внутренних дел Н. И. Ежов в своих признательных показаниях от 24.04.1939 упоминает Ф. И. Голощекина в качестве одного из своих гомосексуальных партнёров. В октябре 1941-го был переведен в Куйбышев в связи с подходом Вермахта к Москве. 27 октября 1941 года Голощёкин, вместе с другими арестованными был вывезен на Барбашину (Барбошину) Поляну в посёлке Барбош под Куйбышевом (ныне в черте города) и там расстрелян.

Имя Голощёкина дважды упоминалось в изданном в 1938 г. Кратком курсе истории ВКП(б) (в составе списков ЦК и Русского бюро ЦК большевистской партии), но после его ареста было снято (наряду с именем Ежова).

Реабилитирован в 1961 году.

Память

Внешние изображения
	[i2.vkonline.ru/8998B34D-GAQhBCIEHg.jpg Памятник расстрелянным под Самарой](недоступная ссылка с 05-03-2016 (2974 дня))

• Под Самарой на месте расстрела установлен памятный знак, на котором начертано: «Установлен на месте захоронения жертв репрессий 30-40-х гг. Поклонимся памяти невинно погибших…».

См. также

• Коллективизация в Казахстане
• Расстрел царской семьи
• Голод в Казахстане в 1932—1933 гг.
• Барбошина поляна
• Большой террор
• Враг народа
• Расстрелы заключённых НКВД и НКГБ (1941)
• Репрессии в СССР
• Сталинские репрессии

Литература

• Бузунов В., Моисеева Е., Талантливый организатор, в кн.: Ленинская гвардия Урала, Свердловск, 1967;
• Плотников И. Ф., Во главе рев. борьбы в тылу колчаковских войск. Си6.(Урало-Сиб.) бюро ЦК РКП(б) в 1918-20 гг., Свердловск. 1989.
• Шишанов В. Фамилия с открытки // Витебский проспект. 2006. № 51. 21 дек. С.3.

Отрывок, характеризующий Голощёкин, Филипп Исаевич

– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.