Дадли, Генри

Генри Дадли
англ. Henry Dudley
Дата рождения:	ок. 1531
Дата смерти:	10 августа 1557(1557-08-10)
Место смерти:	близ Сен-Кантен, Королевство Франция
Отец:	Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Мать:	Джейн Гилфорд
Супруга:	Маргарет Одли

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ге́нри Да́дли (англ. Henry Dudley; ок. 1531—1557) — английский военный, один из сыновей Джона Дадли, герцога Нортумберленда.

Генри, как и другие дети Дадли, был втянут в интриги отца, пытавшегося посадить на английский трон свою невестку Джейн Грей, за что Генри вместе с семьёй оказался в Тауэре в начале правления Марии I. Он был освобождён из заключения осенью 1554 года и вскоре поступил на военную службу к испанскому королю Филиппу II. Он был убит в битве при Сен-Кантене в 1557 году.

Биография

Генри Дадли родился приблизительно в 1531 году и был пятым сыном из тринадцати детей в семье Джона Дадли, будущего герцога Нортумберленда, и его жены Джейн Гилфорд. По отцу Генри принадлежал к семейству Дадли, чья родословная восходит к роду Роланда из Саттона, сына Харви, который унаследовал ленные владения и подати с Саттона, как потомок одного из бретонских завоевателей, последователей Алена Рыжего. В начале XIV века семейство Саттонов, чьим потомком через деда по отцу был Генри, получило титул барона Дадли. Его дед Эдмунд Дадли, будучи советником Генриха VII, был казнён вскоре после смерти короля. Через свою бабушку по отцу, Элизабет Грей, баронессу Лайл, Генри был потомком героев Столетней войны Ричарда де Бошана, графа Уорика, и Джона Толбота, графа Шрусбери.

На момент рождения Генри его отец был рыцарем; в 1537 году Джон Дадли стал вице-адмиралом, позднее лорд-адмиралом, а в 1542 году он унаследовал титул матери — виконта Лайла. В начале правления Эдуарда VI отец Генри получил титул графа Уорика, в 1550 году он возглавил Тайный совет, а ещё через год Джон получил титул герцога Нортумберленда. Мать Генри служила фрейлиной при королевах Анне Болейн и Анне Клевской. При дворе Болейн она заинтересовалась реформистской религией и с середины 1530-х годов семейство оказалось в евангелистских кругах; своих детей Дадли воспитывали в духе ренессансного гуманизма. Среди учителей Генри значился математик и герметист Джон Ди. При дворе Генри, как и его братья, вёл весьма активную жизнь.

В январе 1553 года король Эдуард VI заболел и к началу июня его состояние было безнадёжно. К этому времени имперский посол Жан Схейве уже больше года был убеждён, что отец Генри занимался неким «большим заговором», целью которого было надеть на голову одного из Дадли корону. Находясь в поисках признаков заговора, посол предполагал, что Джон Дадли собирается подтолкнуть к разводу старшего сына, чтобы затем тот заключил брак с принцессой Елизаветой. В действительности, потенциальным носителем короны из семейства Дадли мог быть только младший брат Генри Гилфорд, который незадолго до этого женился на любимой кузине короля — Джейн Грей, которая в свою очередь через месяц после свадьбы была названа наследницей престола в обход единокровных сестёр короля Марии и Елизаветы. 21 июня 1553 года представители знати подписали патентное письмо, которое передавало английскую корону Джейн Грей. Король Эдуард VI скончался 6 июля. 10 июля молодая королева и её супруг торжественно въехали в Тауэр; в этот же вечер в Лондон прибыло письмо от принцессы Марии, в котором она называла себя королевой и требовала подчинения Тайного совета.

14 июля отец и двое братьев Генри выступили против Марии, в это время сам Генри прибывал вместе с матерью в Тауэре. 20 июля Мария при поддержке Тайного Совета и лондонского самоуправления была провозглашена королевой. Генри вместе с матерью, невесткой и братом был арестован; через несколько дней почти все Дадли оказались в Тауэре. Суд над Генри, его братьями Гилфордом и Амброузом, женой Гилфорда, Джейн, и архиепископом-реформатором Кранмером состоялся 13 ноября под председательством убеждённого католика Ричарда Моргана. Осуждение Джейн и братьев Дадли стало юридической формальностью (все они уже были лишены гражданских и политических прав и не отрицали своей вины); главной целью судилища была расправа над Кранмером. Все обвиняемые, как и ожидалось, были приговорены к смерти: мужчины к повешению, потрошению и четвертованию, Джейн — к сожжению заживо или обезглавливанию, на усмотрение королевы. Старший брат Генри, Джон, был осуждён 18 августа 1553 года в Вестминстер-холле вместе с отцом и маркизом Нортгемтоном. Отец Генри был казнён 22 августа, за день до этого он был доставлен в церковь Святого Петра в оковах, где он публично причастился по католическому канону.

Несмотря на казнь Джона Дадли, королева не спешила казнить остальных арестантов, однако после восстания Уайетта, 12 февраля 1554 года, были обезглавлены Гилфорд Дадли и Джейн Грей на Тауэрском холме. Генри и трое его братьев всё ещё находились в заключении. На стенах своей камеры братья вырезали свои имена и геральдические эмблемы. Во второй половине 1554 года мать Генри и его зять Генри Сидни занялись обретением связей в окружении супруга королевы Филиппа Испанского как в Англии, так и в Испании. В октябре их стараниями Генри и двое его братьев, Джон и Роберт, обрели свободу; они были перевезены в дом Сидни в Кенте, здесь же скончался Джон Дадли. Вскоре после освобождения ещё одного брата, Амброуза, братья вернулись ко двору, где принимали участие турнирах, которые устраивал Филипп Испанский в ознаменование дружбы между Англией и Испанией.

Имущество Дадли было конфисковано во время судов в 1553 году. В 1554 году королева Мария возвратила матери Генри часть личного имущества и даровала ей право пользования домом её покойного супруга в Челси, где Джейн Дадли умерла 15 или 22 января 1555 года. Генри, который был лишён всех имущественных прав, как и его братьям было позволено принять наследство матери. При дворе же братьям Дадли были рады только тогда, когда там присутствовал супруг королевы; позднее в 1555 году Дадли было предписано покинуть Лондон, а в следующем году, после мятежа дальнего родственника Дадли Генри Саттона Дадли, французский посол Антуан де Ноай писал, что правительство пытается задержать «детей герцога Нортумберленда», которые, по всей видимости, находились в бегах. В начале 1557 года ситуация изменилась: в январе братья получили личный контингент для сражений за Филиппа Испанского, который теперь стал королём Испании. Генри с братьями Амброузом и Робертом вместе с испанскими войсками участвовал в битве при Сен-Кантене в 1557 году, в которой и был убит.

Брак

Жена: ранее 1557 Маргарет Одли (ок. 1539 — 9 января 1564), дочь Томаса Одли, 1-го барона Одли из Уолдена, и Элизабет Грей. Детей не было. После смерти мужа Маргарет вышла замуж вторично — за Томаса Говарда (10 марта 1538 — 2 июня 1572), 4-го герцога Норфолка.

Генеалогия

Предки Генри Дадли

16. Джон Саттон, 1-й барон Дадли               8. Джон Саттон Дадли из Этерингтона                       17. Элизабет Беркли из Биверстоуна               4. Эдмунд Дадли                             18. Джон Бремшот               9. Элизабет Бремшот                       19. Кэтрин Пэлам               2. Джон Дадли, 1-й герцог Нортумберленд                                   20. Эдвард Грей               10. Эдвард Грей, 1-й виконт Лайл                       21. Элизабет Феррерс, 6-я баронесса Феррерс из Гроуби               5. Элизабет Грей, 6-я Баронесса Лайл                             22. Джон Талбот, 1-й виконт Лайл               11. Элизабет Талбот                       23. Джоан Чеддер               1. Генри Дадли                                         24. Джон Гилфорд               12. Ричард Гилфорд                       25. Элис Уоллер               6. Эдвард Гилфорд                             26. Джон Паймп               13. Энн Паймп                       3. Джейн Гилфорд                                   28. Ричард Уэст, 7-й барон де Ла Варр               14. Томас Уэст, 8-й барон де Ла Варр                       29. Кэтрин Хангерфорд               7. Элеанор Уэст                             30. Хью Мортимер из Мортимер-холла               15. Элизабет Мортимер                       31. Элеонор Корнуолл

Литература

• Adams, Simon. [books.google.ru/books?id=-Nn5UY-RilEC Leicester and the Court: Essays on Elizabethan Politics]. — Manchester University Press, 2002. — 420 p. — ISBN 0719053250, 9780719053252.
• Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8156 John Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8160 Robert Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Beer, Barrett L. [books.google.ru/books?id=VlVnAAAAMAAJ Northumberland: The Political Career of John Dudley, Earl of Warwick and Duke of Northumberland]. — Kent State University Press, 1974. — 235 p. — ISBN 0873381408, 9780873381406.
• Chamberlin, Frederick Carleton. [books.google.ru/books?id=l3_SAAAAMAAJ Elizabeth and Leycester]. — Dodd, Mead, 1939. — 487 p.
• Chapman, Hester. Lady Jane Grey. — Jonathan Cape, 1962. (OCLC 51384729)
• French, Peter J. [books.google.ru/books?id=qw0RIVqh81sC John Dee: The World of an Elizabethan Magus]. — Psychology Press, 1987. — 243 p. — ISBN 074480079X, 9780744800791.
• Ives, Eric. [books.google.ru/books?id=3aHajwEACAAJ Lady Jane Grey: A Tudor Mystery]. — Wiley, 2009. — 392 p. — ISBN 1405194138, 9781405194136.
• Lisle, Leanda de. [books.google.ru/books?id=ndfJm1Wr3TQC The Sisters Who Would Be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey: A Tudor Tragedy]. — Random House Publishing Group, 2009. — 384 p. — ISBN 0345516680, 9780345516688.
• Loades, David. [books.google.ru/books?id=9H505keQWgYC John Dudley, Duke of Northumberland, 1504-1553]. — Clarendon Press, 1996. — 333 p. — ISBN 0198201931, 9780198201939.
• Loades, David. [www.oxforddnb.com/index/8/101008156/ John Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Loades, David. [books.google.ru/books?id=zijpWwVtv8oC Intrigue and Treason: The Tudor Court, 1547-1558]. — Pearson Education, 2004. — 326 p. — ISBN 0582772265, 9780582772267.
• MacCulloch, Diarmaid. [books.google.ru/books?id=Y_tNHK0J4A0C The Boy King: Edward VI and the Protestant Reformation]. — St. Martin's Press, 1999. — 283 p. — ISBN 0312238304, 9780312238308.
• Wilson, Derek A. [books.google.ru/books?id=RmgJAAAAIAAJ Sweet Robin: A Biography of Robert Dudley, Earl of Leicester, 1533-1588]. — H. Hamilton, 1981. — 355 p. — ISBN 0241101492, 9780241101490.

Отрывок, характеризующий Дадли, Генри

Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.