Донки Конг

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Донки Конг
Донки Конг-старший
ドンキーコング
Donkey Kong

Донки Конг из Donkey Kong Jungle Beat
Игровая серия

Donkey Kong / Mario

Первое
появление

Donkey Kong (1981)

Идея

Сигэру Миямото

Озвучивание

На английском:
Супи Сэйлс
(Saturday Supercade)
Гэри Чалк
(Captain N: The Game Master)
Ричард Йервуд
(мультсериал)
Кевин Бейлис
(игры, 1999)
Айзек Маршал
(игры, 1997—2001)
Декс Мэнли
(игры, 2003—2005)
Кори Бертон
(игры, 2006―2013)
На японском:
Такаси Нагасако
(2004 — наст. время)
Коити Ямадэра
(мультсериал)

Дополнительная информация
Возраст

Неизвестно

Вид (раса)

горилла

Место рождения

Джунгли Конго

До́нки Конг (яп. ドンキーコング Донки: Конгу, англ. Donkey Kong) — вымышленная горилла из игровой вселенной Nintendo. Персонаж был создан Сигэру Миямото в 1980 году как антагонист одноимённой игры 1981 года, завоевавшей большую популярность и положившей начало серии, включающей в себя более двадцати видеоигр. В последующих играх серии Донки Конг выступает в качестве протагониста. Он также появляется и в некоторых играх серии Марио, традиционно выступая в роли противника главного героя.





Донки Конг и Марио

Несмотря на противостояние Донки Конга и Марио, они являются закадычными друзьями и регулярно появляются в совместных играх, в основном спортивных. Они вместе катаются на картах (Super Mario Kart), играют в теннис (Mario Power Tennis), футбол (Mario Strikers Charged Football), бейсбол, баскетбол и т. д. Однако в играх Mario vs. Donkey Kong персонажи предстают врагами.

В серии Mario Party, Донки Конг выступает в качестве положительного антипода Боузера.

Создание персонажа

В 1981 году Nintendo попыталась приобрести лицензию на создание игры по серии комиксов «Попай». Получив отказ, компания решила создать собственные персонажи, которые можно было бы использовать в будущих играх[1][2]. Миямото перебрал множество персонажей и сюжетных линий, но в конце концов остановился на любовном треугольнике «плотник-девушка-горилла», взяв за основу соперничество Попая и Блуто за Олив Ойл[3]. Миямото заменил Блуто на обезьяну под влиянием сказки о красавице и чудовище и фильма 1933 года «Кинг-Конг»[4]. Желая представить персонаж глупым в глазах американской аудитории, он дал обезьяне имя Донки-Конг, пытаясь выразить словом Донки (англ. donkey — осёл) глупость и упрямство, в то время как Конг должно было вызвать ассоциацию с гориллой[5][6]. Предложив это имя в Nintendo of America, он вызвал всеобщий смех, однако имя персонажа прижилось[5].

Напишите отзыв о статье "Донки Конг"

Примечания

  1. De Maria, Wilson, 2004, p. 238.
  2. Tom East. [www.officialnintendomagazine.co.uk/13484/donkey-kong-was-originally-a-popeye-game/ Donkey Kong Was Originally A Popeye Game] (англ.). Official Nintendo Magazine (25 November 2009). — «Согласно Миямото, главной обезьяны Nintendo могло и не возникнуть»  Проверено 19 апреля 2014.
  3. Kohler, 2005, p. 39.
  4. Kohler, 2005, p. 36.
  5. 1 2 [web.archive.org/web/20120208160424/www.miyamotoshrine.com/theman/interviews/051601.shtml Interview with Miyamoto, E3 2001] (англ.). Miyamoto Shrine (16 May 2001). Проверено 19 апреля 2014.
  6. [replay.web.archive.org/20080512170117/www.quartertothree.com/features/e3_2001/miyamoto.shtml Tom Chick at the Miyamoto interview] (англ.). Quarter To Three (16 May 2001). Проверено 19 апреля 2014.

Ссылки

  • Chris Kohler. Power-up: How Japanese Video Games Gave the World an Extra Life. — Indianapolis, Indiana: BradyGAMES, 2005.
  • Rusel De Maria, Johnny L. Wilson. High Score!: The Illustrated History of Electronic Games. — 2. — New York: McGraw-Hill/Osborne, 2004.

Отрывок, характеризующий Донки Конг

– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.