Донские славяне

Донские славяне — племя или группа восточных славян, населявшая в IX—X веках верховья Дона. Племенная принадлежность славян донского региона подлинно не известна. Существуют предположения, что они относились к вятичам (соседям на севере) либо к северянам (соседям на западе), однако в силу отсутствия однозначных данных, их выделяют в отдельную группу, связанную с роменско-борщевской культурой.

На северо-востоке донские славяне граничили с мещерой, на востоке с мордвой. С южной стороны начинался степной кочевой мир, где появлялись тюрки и аланы-ясы. Земли донских славян в конце X века оказались в зоне набегов и передвижений печенежских орд. Поэтому часть славян стала казаками, часть переселилась в рязанское Поочье. К моменту написания Повести временных лет донские славяне, по-видимому, перестали существовать как отдельная этнографическая группа и в перечень славянских племён не попали.

Согласно некоторым полевым исследованиям, славянское население верхнего Подонья не исчезало полностью вплоть до XIII векаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Литература

• Седов В.В. Волынцевская культура. Славяне на юго-востоке Русской равнины // [www.archaeology.ru/Download/Sedow/Sedow_1995_Slaviane_v_rannem_srednevek.pdf Славяне в раннем средневековье]. — М.: Научно-производительное благотворительное общество "Фонд археологии", 1995. — 416 с. — ISBN 5-87059-021-3.
• Григорьев А. В. Славянское население водораздела Оки и Дона в конце I — начале II тыс. н. э. — Тула: Репроникс, 2005. — 207 с.: ил.; 26 см, Библиогр.: с.196—204. — ISBN 5-85377-073-X
• Цыбин М. В. Древнерусское Шиловское поселение на р. Воронеж // Археологические памятники эпохи железа восточноевропейской лесостепи. — Воронеж, 1987 — С. 5-36;
• Цыбин Н. В. Древнерусские памятники второй половины XIII–XIV вв. в Среднем Подонье // Археологические памятники эпохи железа восточноевропейской лесостепи — Воронеж, 1987 — С. 36-51;
• Цыбин М. В. Юго-Восточная окраина Руси в XII–XIV вв. (по данным археологии). Автореферат канд. дисс. — Киев, 1987.

Отрывок, характеризующий Донские славяне

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.