Северцы

Северцы (греч. Σέβερεις, болг. севери, северци) — славянское племя, проживавшее в VII веке на землях к югу от нижнего Дуная.

Северцы переселились на Дунай в начале VII века, после поражения византийского императора Маврикия от славян в 602 году. До этого здесь уже проживали славяне, поселившиеся на Балканах в V—VI веках. Название племени может указывать на связь с восточнославянским племенем Северян.

История

Земли Дунайской Болгарии северцы начали осваивать тогда, когда там еще жили фракийцы. Часть фракийцев была убита, а некоторые бежали в горы. В 680 году эти земли захватил хан Аспарух, где и основал Первое Болгарское царство.

В результате завоевания северцы были частично вытеснены из области Добруджи и переместились на Восток, к побережью Черного моря. Северцы стали союзниками Аспаруха и его потомков, признавали их суверенитет и были свободны от уплаты дани. Этому славянскому племени было поручено защищать южные границы царства от Византийского вторжения императора Константина IV.

В 767 году хан Паган начал переговоры с Византией о мире и лично встретился с императором Константином V. Примечательно, что в переговорах принимал участие изгнанный хан Сабин, которого император планировал посадить на трон Болгарского царства и через него влиять на болгар.

Формально, мир был восстановлен. Однако, сразу же после этого, византийский император направил секретную миссию во Фракию, целью которой был захват князя северцев Славуна. План Константина V удался: Славун был схвачен и публично казнён. После чего византийцы успешно перешли горы и вторглись в земли Болгарии северо-восточнее Старой Планины. Они сожгли несколько болгарских военных лагерей, и достигли реки Тича (сегодня Камчия). Затем, однако, встретили сильное сопротивление и отступили.

Некоторые северитские князья занимали высокие посты в правительстве Болгарии до завоевания столицы г. Преслав византийцами в 971. Одним из самых известных правителей был Семир — жупан земель около Рациарской крепости во времена князя Бориса I.

Из-за численного славянского превосходства над булгарами в созданном государстве в течение последующих двух веков произошла славянизация правящего класса и слияние славянского племени северцев с остальными народами Болгарского царства, что привело к появлению болгар — народа, разговаривающего на славянском языке.

См. также

• Северяне
• Союз семи славянских племён
• Паган (хан Болгарии) — о захвате северитского вождя
• Приход славян к Византии
• Переселение славян на Балканы

Литература

• Фасмер М. [www.poliglos.info/dict.php?who=fasmer&rus=%F1%E5%E2%E5%F0 Север] // Этимологический словарь русского языка. Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева / под ред. и с предисл. Б. А. Ларина. — М.: Прогресс, 1987. — Т. 3 (Муза — Сят). — С. 588–589.
• John Van Antwerp Fine. [books.google.be/books?id=Y0NBxG9Id58C&printsec=frontcover&hl=en The Early Medieval Balkans: A Critical Survey from the Sixth to the Late Twelfth Century]. — Ann Arbor: University of Michigan Press, 1991. — ISBN 0472081497.  (англ.)
• Wasilewski T.. Historia Bułgarii. — Wrocław: Ossolineum, 1988. — ISBN 83-04-02466-7.  (польск.)
• Георгиев Павел За произхода на северите // «България, земя на блажени…» In memoriam Professoris Iordani Andreevi. / Отг. ред. Иван Лазаров. — Велико Търново, 2010.

Ссылки

[www.karty.by/2011/06/30/europ-7-8 Этнографическая карта Центральной и Восточной Европы. Конец 7-8 века]

Отрывок, характеризующий Северцы

– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.