Егерская слобода (Петергоф)

Егерская слобода — неофициальный исторический район Петергофа, возникший в 1826 году к югу от Английского парка после переноса туда зверинца. В 1850 году зверинец был перенесён в Гатчину, где также возник район, называемый егерской слободой. Находится в непосредственной близости (к югу) от железнодорожной станции Старый Петергоф.

По проекту архитектора И. И. Шарлеманя на территории слободы в 1840 году выстроен военный госпиталь, а в 1848 году здания Присутственных мест, то есть уездная управа, уездное казначейство, уездный суд и уездная тюрьма, и дом А. А. Авенариуса, который в 1850 году он отдал в аренду под гостиницу «Дармштадт», прекратившую работу только в начале XX века. Однако, в 1868—1878 годах в этом доме вместо гостиницы была ещё одна петергофская тюрьма. В 1875 году здесь появилась деревянная Церковь Святых Петра и Февронии Муромских, перестроенная в кирпиче в 1897 году архитектором А. И. Семеновым (храм был упразднён в 1922 году). В 1879 году здесь появляется богадельня, построенная по проекту Н. Л. Бенуа. В 1904 году на Гостилицкой улице было построено здание уездной женской тюрьмы, которое до 1905 года использовалось как один из корпусов военного госпиталя.

Активная застройка Егерской слободы продолжается в XX веке, именно тогда в черту Петергофа фактически попадает Старо-Гостилицкое шоссе. В конце 70-х—80-х годах южная часть слободы перестроена, часть улиц утрачена.

Исторические постройки

• Военный госпиталь  Объект культурного наследия РФ № 7802023000  памятник архитектуры (памятник местного значения)
• Уездные Присутственные места  Объект культурного наследия РФ № 7801176000  памятник архитектуры (памятник местного значения)
• Богадельня  Объект культурного наследия РФ № 7802022003  памятник архитектуры (памятник местного значения)
• Дача К. Н. Калмыкова  Объект культурного наследия РФ № 7802021003  памятник архитектуры (памятник местного значения)
• Дом А. А. Авенариуса (Петергофская ул., 9/2)
• Здание женской тюрьмы (Гостилицкая ул., 2)

Исторические улицы

• Улица Веденеева (в 1890—1960-х годах Баумгартенская улица)
• Переулок Ломоносова (в 1890—1920-х годах Богаделинская улица)
• Петергофская улица (в 1934—1993 годах улица Луначарского)
• Бульвар Красных Курсантов (в 1871—1920-х годах бульвар Юркевича)
• Гостилицкая улица
• Старо-Гостилицкое шоссе

Полностью вошедшие в застройку в 1980-х годах

• Александринская улица
• Улица Крупской (в 1890—1920-х годах Мариинская улица)
• Октябрьская улица (в 1890—1920-х годах Николаевская улица)
• Бабигонская улица
• Бабигонское шоссе
• Южная улица
• Гостилицкий проезд
• Связной переулок

Отрывок, характеризующий Егерская слобода (Петергоф)

Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.