Зенгер, Григорий Эдуардович

Григорий Эдуардович Зенгер<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
министр народного просвещения Российской империи
11 (24) апреля 1902 — 23 января (5 февраля) 1904
Монарх:	Николай II
Предшественник:	Ванновский, Пётр Семёнович
Преемник:	Глазов, Владимир Гаврилович
Вероисповедание:	православный
Рождение:	25 марта 1853(1853-03-25) село Кречевицкие Казармы, Новгородский уезд, Новгородская губерния
Смерть:	7 июля 1919(1919-07-07) (66 лет) Петроград
Дети:	Мария Григорьевна Зенгер (в замужестве Ашукина, 1894—1980) Татьяна Григорьевна Зенгер-Цявловская (1897—1978)

Григо́рий Эдуа́рдович Зе́нгер (13 (25) марта 1853, село Кречевицкие Казармы Новгородского уезда и губернии — 7 июля 1919, Петроград) — филолог-классик, член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (1907), государственный деятель Российской империи.

Биография

Из дворян. Родился в семье полковника, в дальнейшем генерал-майора Лейб-гвардии Драгунского полка Русской императорской армии, Георга Эдуарда (Эдуарда Фёдоровича) Зенгера, владетеля майората в Царстве Польском. Учился в Пажеском корпусе. В 1874 году окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Преподавал древние языки в 5-й петербургской гимназии, одновременно состоял стипендиатом университета для подготовки к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории.

С 1877 года читал лекции по древнеримской истории и словесности в Нежинском историко-филологическом институте, исполняя дела экстраординарного профессора. С 1885 года преподаёт в Варшавском университете, вначале исполняя обязанности доцента, затем — доцент и профессор по кафедре всеобщей истории. С 1896 года декан историко-филологического факультета, в 1897—1899 годах — ректор Варшавского университета. В 1900 году назначен попечителем Варшавского учебного округа. С 1901 — товарищ (заместитель) министра народного просвещения, с 1902 — министр; в 1904 уволен из министерства и назначен сенатором.

Научно-литературная деятельность Зенгера посвящена преимущественно критике текста древнеримских поэтов. Сюда относятся его магистерская диссертация «Критический комментарий к некоторым спорным текстам Горация» (Варшава, 1886, 2-е изд., 1894), которую Зенгер защитил в 1886 году в университете св. Владимира в Киеве, после чего был утверждён в степени магистра римской словесности. Официальным оппонентом выступил Ю. А. Кулаковский. Степень доктора римской словесности (honoris causa) Зенгер получил в 1894 году от Московского университета. Автор ряда научных статей и книг: «Филологические заметки» (СПб., 1886); «Заметки к латинским текстам» (10 больших статей в «Варшавских Университетских Известиях», 1886—1893); «Заметки к Этне и Стациевым Сильвам» («Журнал Министерства народного просвещения», 1903), «Заметки к латинским текстам» (ib., 1904—1905). Из работ Зенгера в области древнеримской истории важнейшая «Еврейский вопрос в древнем Риме» (Варшава, 1889). Несколько особняком стоит сочинение «Заметки к описаниям Петроковского избирательного сейма 1492 г.» («Сборник в честь В. И. Ламанского». СПб., 1905). Как филолог-классик в часы досуга переводил на латинский язык стихи русских и европейских поэтов («Метрические переложения на латинский язык». СПб., 1904), в частности выполнил перевод «Евгения Онегина» (не опубликован). Некоторое время Зенгер состоял постоянным сотрудником в журнале «Филологическое обозрение», который издавался в городе Москве.

Во время управления Министерством народного просвещения Зенгер собирался провести реформу как средней, так и высшей школы. В 1902 году на имя Зенгера был дан Высочайший рескрипт, которым определялись главные черты реформы. В конце 1902 он созвал под своим руководством большую комиссию по выработке нового университетского устава. Результатом работ этой комиссии стали пять больших томов, представляющих обширные материалы по университетскому вопросу в России и за её пределами. Однако реформа не была осуществлена, поскольку Зенгер в 1904 году был заменен генералом В. Г. Глазовым.

1 октября 1917 года становится нештатным служащим в Отделении филологии Российской публичной библиотеке, где и проработал до конца жизни.

Старшая дочь Зенгера Мария Григорьевна (в замужестве Ашукина, 1894—1980]) — литературовед, вместе с супругом Николаем Сергеевичем Ашукиным составила книгу «Крылатые слова: Крылатые слова, литературные цитаты, образные выражения» (М., 1988. — 4-е изд.). Младшая дочь Зенгера Татьяна Григорьевна (в замужестве Цявловская, 1897—1978) — литературовед-пушкинист, в частности, автор книги «Рисунки Пушкина» (М., 1983. — 3-е изд.), супруга пушкиниста Мстислава Александровича Цявловского (1883—1947), редактора и комментария многих собраний сочинений Пушкина, в том числе академического 1937—1959 гг. Сын Николай Григорьевич (1897—1938?) работал в отдел фарфора Эрмитажа; был репрессирован, приговорён к расстрелу.

Сочинения

• 1882 — «Дополнительные разъяснения спорных текстов Горация». Киев.
• 1886 — «Критический комментарий к некоторым спорным текстам Горация». Варшава (2-е изд. в 1894).
• 1886 — «Филологические заметки». СПб.
• 1886—1893 — «Заметки к латинским текстам» / «Варшавские Университетские Известия», вып. 1-10).
• 1889 — «Еврейский вопрос в древнем Риме». Варшава.
• 1903 — «Заметки к Этне и Стациевым Сильвам» / «Журнал Министерства народного просвещения»
• 1904 — «Метрические переложения на латинский язык». СПб.
• 1905 — «Заметки к описаниям Петроковского избирательного сейма 1492 г.» / «Сборник в честь В. И. Ламанского». СПб.
• 1906 — «Заметки к текстам Сенеки». Киев.
• 1909 — «Критические заметки о некоторых римских и средневековых текстах». СПб.
• 1912 — «Заметки к латинским текстам». Одесса.

Литература

• Господарик Ю. Министры предреволюционной эпохи: Григорий Эдуардович Зенгер // Высшее образование в России. — 2002. — № 4. — С. 148—152.
• Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения 1802—1902 гг. — СПб., 1902.
• Фролов Э. Д. Русская наука об античности: историографические очерки. — СПб., 1999.
• Пучков А. А. Юлиан Кулаковский и его время: из истории антиковедения и византинистики в России. 2-е изд., перераб., исправ. и доп. — СПб., 2004. — С. 30-33, 66-67, 188—209 и след.
• Зенгер, Григорий Эдуардович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50512.ln-ru Профиль Григория Эдуардовича Зенгера] на официальном сайте РАН
• [www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=200 Зенгер Григорий Эдуардович] // Биографический словарь «Сотрудники РНБ — деятели науки и культуры».
• [isaran.ru/isaran/isaran.php?page=fond&guid=D8B8913E-D4FD-0D71-50B4-9BA6E886E86C&ida=1&sid=ir6snvu2kpp9m1c9blvv740d66 Фонд Зенгера Григория Эдуардовича] на сайте Архива РАН
• [archive.org/details/saenger Метрические переложения нa латинский язык Григория Зенгера —. СПб, 1904.]

Предшественник: Пётр Семёнович Ванновский

Министр народного просвещения Российской империи 1902—1904

Преемник: Владимир Гаврилович Глазов

Отрывок, характеризующий Зенгер, Григорий Эдуардович

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.