Изгнание из рая

Изгна́ние из ра́я Адама и Евы  — эпизод библейского предания (Книга Бытия), последовавший за грехопадением.

В переносном смысле — изгнание из идеального места за совершённый проступок.

Первоисточники и комментарии

Согласно апокрифической Книге Юбилеев, до грехопадения Адам и Ева прожили в раю семь лет.

Книга Бытия описывает проклятия Всевышнего после вкушения от (плодов) Дерева познания Добра и Зла
(см. Грехопадение):
* Змею: «Проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.»
* Еве: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.»
* Адаму: «Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.»

После чего следует изгнание из Эдема:

И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни. (Быт. 3:22-24)

Сказал рабби Аба бар Кагана: Открыл ему Святой, благословен Он, двери раскаяния. «И теперь?..» — как бы вопрос «А что теперь?». Бог намекает, что ситуация ещё обратима, ожидая, что человек выразит раскаяние. На что Адам отвечает отрицательно и потому ему запрещено есть от Древа жизни. Лишь отказавшись от раскаяния (а не после самого греха) Адам перестал быть достойным вечной жизни.

После изгнания «сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их». Чтобы человек более не мог вкусить от Дерева жизни, «поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».

В христианской традиции

Ангел с огненным мечом

Иногда принято считать, что вооруженным мечом херувимом был архангел Михаил. В частности, этот сюжет включается в его житийных клеймах в православных иконах. На ряде икон нимб архангела Михаила состоит из растительного орнамента, что символично указывает на то, что он небесный страж, стоящий у врат рая.

Джон Мильтон в своей поэме «Потерянный Рай» следует той же трактовке, посылая Михаила во главе с отрядом херувимов выполнить миссию удаления прародителей из рая.

Архангел вмиг пустился в путь,

С ним Херувимов блещущая рать,

И каждый Херувим — четверолик,

Как Янус двоекратный; все бойцы —

Многоочиты; их тела везде

Усеяны глазами без числа

Исток этой традиции не очень ясен. В «Евангелии от Никодима» Михаил упоминается как тот, кто явился у врат рая Сифу, но не пишется что он страж райских врат. Про явление Михаила Сифу также есть в «Золотой легенде».

Кроме того, следует упомянуть, что согласно Преданию православной Церкви охранять Рай после грехопадения и изгнания Адама Богом был поставлен архангел Уриил, чье имя означает «Огонь Божий». По иконописному канону Православной церкви, этот архангел «изображается держащим в правой руке против груди обнаженный меч, а в левой огненный пламень».

В ряде преданий в качестве ангела, изгнавшего прародителей из рая и приставленного охранять древо познания добра и зла, называется архангел Иофиил.

В средневековой символике символом Изгнания из рая были ворота.

В православии

В Русской Православной Церкви Прощёное Воскресение (последнее воскресенье перед Великим постом) имеет также название «Воспоминание Адамова изгнания». В этот день в песнопении за всенощной поется о том, как сидел Адам напротив рая и оплакивал своё грехопадение, оплакивал уже запоздалыми слезами.

В Библии мы читаем: Господь облёк людей в кожаные ризы и изгнал их из Рая. Что это такое? Как это понять — «изгнание из Рая»? А это вот как раз и началось наше спасение. Но, что это за «кожаные ризы»? А опустите глаза и посмотрите сами на себя. Наше тело — это и есть те самые ризы. Нынешнее тело человека совершенно иное по сравнению с тем, духовным тонким телом, в которое был облечен первый Адам, так пишут святые отцы Церкви. А теперь заглянем в свою душу… Мы увидим её, наполненную страстями и грехами. Оказывается, то, что мы телесно и духовно из себя представляем, — это и есть состояние «изгнания из Рая». А находясь в Эдеме, человек имел совершенно иное тело и иную неповрежденную душу.

Мессианское пророчество

В этом эпизоде фигурирует наиболее древнее ветхозаветное пророчество о Христе:

...и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15)

Эта фраза толкуется как осуждение Господом дьявола, и утешение прародителей обещанием, что когда-нибудь «Потомок жены» (то есть Христос) поразит саму «главу» змия-дьявола, их соблазнившего. Но при этом и сам Потомок жены пострадает от змия, который как бы будет «жалить Его в пяту», то есть причинит ему физические страдания (см. Страсти Христовы). Христианские богословы подчеркивают тут наименование Мессии «Семенем Жены», что, по их мнению, уже указывает на его необычайное рождение от Жены, которая зачнет Мессию без участия мужа (то есть Дева Мария, см. Благовещение). «По свидетельству таргумов Онкелоса и Ионафана (древних толкований-пересказов книг Моисея), евреи всегда относили пророчество о Семени жены к Мессии». Как считается в христианстве, это пророчество исполнилось, когда Иисус Христос, пострадав на кресте своей плотью, поразил дьявола — этого «древнего змия», то есть отнял у него всякую власть над человеком.

В изобразительном искусстве

В итальянском искусстве ренессанса наиболее знаменитой оказалась фреска Мазаччо в капелле Бранкаччи, не только потому, что он был первым в свою эпоху, осмелившимся написать обнаженные фигуры, но и благодаря чрезвычайной эмоциональной выразительности и мимике своих персонажей.

В эпоху зрелого ренессанса трактовку этого сюжета создал Микеланджело на стенах Сикстинской капеллы.

В православной иконописи этот сюжет можно найти в клеймах икон на ветхозаветные сюжеты, например, иконе Архангела Михаила (см. выше) и Троицы Ветхозаветной, а также во фресковых циклах соборов. Место «Изгнанию из рая» в иконостасе было на дьяконских дверях, где оно располагалось вместе с другими ветхозаветными сюжетами, напоминающими об утерянном рае (сотворение мира, райские обители с лоном Авраама, Богородицей, Благоразумного разбойника).

Встречалась эта тема и в персидской миниатюре, питаемой изложением сюжета в Коране.

Графические листы с «Изгнанием из рая» создавались лучшими мастерами-граверами: как Дюрером, так и Доре.

Французские художники-академисты XIX века трактовали этот сюжет в духе легкого эротизма, благодаря возможности написать обнаженное тело Евы (Кабанель).

В русском искусстве XX века стоит отметить картины Гончаровой, Шагала, Петрова-Водкина.

Не обошёл его своим вниманием и Илья Глазунов.

В массовой культуре

• «Изгнание из рая» — название, которое часто выбирают для своих книг писатели (Павел Загребельный, Елена Благова). Это название имела и пьеса Серебряного века, поставленная, по свидетельству Ахматовой, в «Бродячей Собаке».
• «Изгнание из рая» — фильм 1994 г.; под тем же названием нудистская лента 2004 г. чешского режиссёра Веры Хитиловой.
• «Изгнание из рая» — нудистский перформанс современного «художника» Андрея Устинова

Ссылки

• [www.maranat.de/agr_01_02.html Рассказ о некоторых изображениях грехопадения и изгнания из рая], Марина Аграновская

Отрывок, характеризующий Изгнание из рая

Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.