Капелла Скровеньи

Капелла Скровеньи (Капелла дель Арена) (итал. Cappella degli Scrovegni) — небольшая церковь в Падуе, область Венеция, Италия, прославившаяся благодаря фресковому циклу работы Джотто.

Церковь

Эта капелла посвящена Богоматери и её официальным названием было церковь Святой Марии Милосердной (итал. Santa Maria della Carità). Она была заложена в 1300 г., объявленном папой Римским юбилейным, и освящена в день Благовещения в 1303 г., который остался её главным праздником в последующие годы. Прозвание капелла дель Арена или Скровеньи она получила, так как её построили на землях «Арена ди Падова», принадлежавших Энрико Скровеньи, и с использованием в качестве фундамента остатков древнеримского театра.

Донатор

Энрико Скровеньи, на средства которого была построена капелла, был богатым купцом и членом рыцарского ордена Гауденти, который заказал домовую церковь рядом со своим палаццо.

Эта земля была приобретена им в феврале 1300 года у некоего Манфредо Далесманини. Согласно документам, несохранившееся здание, к которому примыкала капелла, было достаточно обширным: помещение для горячих бань, конюшни, два донжона, двое входных ворот, выходящих на монастырь эремитов и реку.

Церковное разрешение на строительство ораториума (часовни) было выдано 31 марта 1302 года. Часовня планировалась как сооружение приватного (частного) характера и, по заявлению епископа Падуи, большого наплыва публики в ней не ожидалось. Однако после строительства она была открыта для посещения. Прихожанам капеллы папской буллой от 1 марта 1304 года отпускались грехи.

Украшение интерьера капеллы владелец поручил Джотто, первому художнику Италии того времени. Встречается предположение, что Энрико построил церковь в искупление грехов своего ростовщика-отца — Реджинальдо, которого даже Данте поместил в 7-й круг Ада в своей «Божественной комедии» (XVII, 64-75). Занимался ростовщичеством и сам Энрико — папа Бенедикт XI отпустил ему этот грех.

Энрико обязал наследников в своем завещании делать пожертвования этому храму. Его могила с мраморным портретным изображением во весь рост находится в апсиде, а портретное изображение — в сцене Страшного суда на противоположной стене, где он преподносит модель капеллы Богоматери. Искусствоведы причисляют это живописное изображение к числу первых портретов в западноевропейской живописи. Он предшествует даже портрету Иоанна Доброго. Дополнительная тонкость — фигура донатора Скровеньи выполнена в тех же пропорциях, что и сакральные фигуры, которым он предстоит, без какого-либо иератического соподчинения с уменьшением его в масштабах. Исследователи отмечают особое внимание, которое художник уделил образу донатора: пятнадцать блаженных за спиной Скровеньи написаны за один рабочий день, исполнение портрета Энрико заняло четыре.

Архитектура здания

Архитектором церкви стал фра Джованни или же сам Джотто. Строитель выбрал самый простой вариант в плане — прямоугольник размером 20×9 м с одним нефом и алтарной апсидой. Здание перекрыто коробовым сводом, высота потолка 13 м. На фасаде — трехчастное готическое окно. С правой стороны, выходившей на улицу, шесть окон. Левая сторона, примыкавшая к дому Скровеньи — глухая.

Очевидно, здание изначально планировалось под росписи — все стены гладкие, тут нет ни карнизов, ни колонн, ни выступающих ребер.

Дальнейшая судьба капеллы

После окончания росписей Джотто в 1305 г. церковь была освящена второй раз и окончательно открыта. Церемония была пышной — для большей торжественности Скровеньи 16 марта 1305 года взял напрокат ткани и ковры из венецианской церкви Сан Марко. Роспись оставшейся апсиды выполнена в 1310-х гг. учениками Джотто из Романьи. Мраморный алтарь работы скульптора Джованни Пизано, другого лидирующего мастера той эпохи, украшают два ангела с подсвечниками и мадонна с младенцем.

Хотя церковь предназначалась для семейного пользования, тем не менее, её открывали для публики в дни праздника Благовещения. Она привлекала очень большое количество восхищенной публики, что даже служило причиной жалоб соседних монахов-эремитов на отток посетителей и упреков роду Скровеньи в суетности и тщеславии.

О судьбе здания в последующие века известно мало. В XIX веке оно чуть было не была уничтожено из-за своих новых владельцев: ими был разрушен украшавший её входной портик и было снесено примыкающее палаццо Энрико Скровеньи. Это обнажило фасад и оставило левую сторону церкви без надежной опоры. Наконец, в 1881 г. храм отошел к городскому муниципалитету, который предпринял серьёзные шаги по спасению церкви и фресок, состояние которых серьёзно ухудшились.

Последние значительные восстановительные работы в капелле длились около семи лет и завершились в 2002 году. Во время них фрески были тщательно очищены от копоти и нагара и отреставрированы.

Фрески Джотто

Цикл проторенессансных фресок капеллы Скровеньи не только является ключевой работой Джотто, но и входит в число главных произведений западного искусства. Ему удалось создать новый тип живописного мышления. Решения, найденные Джотто в этой работе, активно использовались мастерами последующих поколений. Был создан тип стенного панно, который с этого времени станет главной декоративно-композиционной темой монументальной живописи эпохи Возрождения.

Росписи были заказаны вскоре после открытия церкви и закончены около 1305 г., спустя 2 года работы Джотто. Художнику приходилось работать в спешке, и с этим связано, в частности, несовершенство фрески «Страшный суд», которую он во многом предоставил заботам своих учеников. Под вопросом также точное авторство цикла Аллегорий Пороков и Добродетелей. Руку подмастерьев находят и во многих второстепенных персонажах основных циклов. Всего росписями покрыто более 900 кв. м. стен. Фрески выполнены в три яруса, причем верхний расположен на изгибе свода.

Как отмечал в начале XX века художественный критик Павел Муратов, работа Джотто в капелле «дошла до нашего времени в хорошем состоянии, её почти вовсе не коснулась опасная заботливость реставраторов. Ничто не умаляет важности и драгоценности этого источника жизни всего итальянского искусства».

Стиль и новшества

Создавая фрески, Джотто руководствовался как Евангелиями, так и апокрифическими текстами (в особенности «Золотой легендой» и протоевангелием Иакова «История Иакова о рождении Марии»). Это позволило ему весьма разнообразить сюжетный набор. (В выборе сюжетов Джотто помогал богослов Альтеградо де Катанеи — художник изобразил его держащим на плече макет капеллы в сцене преподнесения его Богоматери).

Художник решает тему в виде ряда драматических эпизодов, соблюдая в каждом единство времени и места. Благодаря простоте ситуаций и выразительности жестов ему удается передать задуманные эпизоды. Каждая отдельная фреска капеллы, несмотря на полную согласованность всего живописного убранства, является отдельным законченным произведением. Характерная черта композиции — энергичное построение объёмов и пространства, отказ от подробной передачи предметов материального мира, обобщения — условные скалистые горы, здания. Джотто покончил с боязнью пустоты, характерной для искусства средневековья.

Мастер устанавливает чёткую пропорцию между живописными пространствами, следуя перспективным решениям треченто, предваряющим перспективу Ренессанса. Строгая упорядоченность расположения пространственных планов организует всю ритмику интерьера и неторопливый, размеренный темп повествования. Во фресках, расположенных справа от центральной оси продольных стен капеллы, художник сдвинул перспективную точку немного левее, расположенных слева — правее. Таким образом Джотто подчинил общую композицию центральной точке зрения, одновременно он согласовал фрески с естественным освещением, источником которого является окно на западной стороне часовни. Используемый колорит — светлый и праздничный. Основную ноту задает глубокий лазурный цвет, который применяется в качестве фона.

Новые стилистические приёмы: вместо чётких профилей — мягкие, непрерывные линии, светлые тона карнации. Для передачи выразительности взгляда используется коричневое затемнение вокруг глаз. Для изображения молчаливого присутствия какого-либо персонажа часто используется обратный ракурс. Четко и реалистично, с пониманием анатомии человеческого тела, прорисованы складки. Фигуры становятся массивными, тяжеловесными, «плотскими». Лица персонажей фресок зачастую ярко индивидуализированы. Герои решительно отличаются от условных и рафинированных персонажей византийского и готического искусства. Композиция строится на реальных отношениях между персонажами, выраженными во взглядах, мимике и жестах, а не на идеях или каноне.

Сегодня эти росписи с их плотными, коренасты­ми фигурами и скупыми пейзажными фонами могут показаться архаичными в своей наивной повествовательности, но тогда, на рубеже средне­вековья и нового времени, это было смелым новаторством. Джотто разрушил иконописную застылость фигур, он заставил их двигаться, жестикулировать, выражать свою страсть, горечь, гнев и восторг. (М.В. Алпатов)

Стоит отметить новизну другого использованного Джотто приёма — иллюзорную архитектурную декорацию, и цикл Аллегории Добродетелей и Пороков, выполненный монохромно, как если бы это были мраморные барельефы. Подобное решение в будущем ляжет в основу особого жанра фресковой декорации, который будет иметь большой успех в эпоху кватроченто и чинквеченто, хотя в случае капеллы Скровеньи оно было вызвано её теснотой и необходимостью Джотто создавать архитектурные обманки для расширения пространства.

Состав росписей

Правый верхний ярус посвящён истории Иоакима, отца Девы Марии. Он состоит из следующих изображений:

1. Изгнание бездетного Иоакима из храма

2. Иоаким присоединяется к пастухам

3. Благовещение святой Анне

4. Жертвоприношение Иоакима

5. Сон Иоакима

6. Встреча у Золотых Ворот

Левый верхний ярус — следует за ним хронологически, это история девы Марии:

7. Рождество Богородицы

8. Введение во храм

9. Церемония посохов

10. Моление о чуде посохов

11. Бракосочетание Марии

12. Свадебная процессия

Арка пресбитерия с росписями на триумфальной арке перед абсидой продолжает историю Марии:

13. Архангел Гавриил получает поручение отправиться к деве Марии

14. Фигура архангела Гавриила из Благовещения

15. Фигура девы Марии из Благовещения — находится по другую сторону проема, напротив Гавриила

16. Встреча Марии и Елизаветы

Второй ярус справа начинает историю Иисуса Христа, рассказывая об его детстве:

17. Рождество Христово

18. Поклонение волхвов

19. Сретение

20. Бегство в Египет

21. Избиение младенцев

Второй ярус слева рассказывает уже о взрослых годах Иисуса:

22. Христос среди учителей

23. Крещение

24. Брак в Кане Галилейской

25. Воскрешение Лазаря

26. Вход в Иерусалим

27. Изгнание торгующих из храма

Арка пресбитерия включает ещё одно изображение:

28: Предательство Иуды — встреча предателя с первосвященниками находится напротив встречи Марии и Елизаветы (как противопоставление)

Третий ярус справа сосредотачивается на Страстях Господних:

29. Тайная вечеря

30. Омовение ног

31. Поцелуй Иуды и арест Иисуса

32. Христос перед Каифой

33. Бичевание Христа

Третий ярус слева продолжает их:

34. Крестный путь

35. Распятие

36. Погребение

37. Воскресение (Noli me tangere)

38. Вознесение

39. Сошествие Святого Духа

Нижний ярус (цокольный) высотой около трёх метров изображает цикл из 14 Аллегорий Добродетелей и Пороков, составляющих фундамент человеческой земной жизни:

40. Осторожность

41. Сила

42. Умеренность

43. Правосудие

44. Вера

45. Милосердие

46. Надежда

47. Отчаяние

48. Зависть

49. Неверие

50. Несправедливость

51. Гнев

52. Непостоянство

53. Глупость

Добродетели размещены по левой стене (с окнами) от алтаря и соответствуют блаженным, изображённым в сцене Страшного суда, пороки — по правой и соотнесены с проклятыми.

Западная стена, противоположная апсиде целиком посвящена одному сюжету:

54. Страшный суд

Остальное пространство занято окнами и изображением архитектурной декорации. Потолок расписан под звездное небо и разделен надвое широкой поперечной орнаментальной полосой, по которой в медальонах размещены полуфигурные изображения Христа, Мадонны и пророков, по четыре с каждой стороны.

Примечательны два интерьера ниш в хорах (коретти), написанных Джотто с использованием приёмов иллюзионистской живописи, возможно, первых trompe-l’oeil (обманок).

Интересные факты

• Как считается, в качестве образца для Вифлеемской звезды в «Поклонении волхвов» (во втором ярусе на правой стене) Джотто использовал комету Галлея (которая проходила над Землей в 1301 г.). В честь этого Европейская космическая комиссия назвала Джотто космический зонд, предназначенный для встречи с кометами.

См. также

• Джотто
• Церковь Сан-Франческо в Ассизи

Ссылки

• [www.cappelladegliscrovegni.it Cappella degli Scrovegni (официальный сайт музея)]
• [www.wga.hu/frames-e.html?/html/g/giotto/padova/index.html Полная галерея на wga.hu]

Литература

• «Джотто. Падуя. Капелла Скровеньи. Фрески после реставрации 2002 года». Издательство Giorgio Deganello. 2005 г.

Отрывок, характеризующий Капелла Скровеньи

Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом: