Карл Эммануил III
| Карл Эммануил III Carlo Emanuele III di Savoia<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 20 февраля 1730 — 20 февраля 1773 | |||
| Предшественник: | Виктор Амадей II | ||
| Преемник: | Виктор Амадей III | ||
| Рождение: | Турин, Сардинское королевство | ||
| Смерть: | Турин, Сардинское королевство | ||
| Место погребения: | Суперга | ||
| Род: |  Савойская династия
| ||
| Отец: | Виктор-Амадей II | ||
| Мать: | Анна Мария Орлеанская | ||
Карл Эммануил III (итал. Carlo Emanuele III di Savoia; 27 апреля 1701, Турин, Сардинское королевство — 20 февраля 1773, там же) — король Сардинии и герцог Савойский с 1730 года. В качестве полководца сыграл заметную роль в итальянских кампаниях войн за польское и австрийское наследства.
Биография
Карл Эммануил — второй сын герцога Савойского Виктора Амадея II и Анны Марии Орлеанской. Он носил титул герцога Аостского, после смерти старшего брата принца Виктора Амадея от оспы в 1715 году стал наследником престола, получив титул принца Пьемонтского.
Карл Эммануил был низкорослым и худощавым, при дворе его в насмешку называли Карлино. Виктор Амадей II не питал любви к сыну, прилюдно унижал его, заставил отказаться от любимого занятия — охоты и даже вмешивался в его семейные дела. Так, король разрешил принцу спать с женой лишь один раз в неделю[1].
В 1727 году Виктор Амадей занялся политическим образованием сына, стал требовать его присутствия на его заседаниях с министрами, а после проводил экзамен, заставляя объяснять каждое принятое им решение. Наконец 3 сентября 1730 года Виктор Амадей отрёкся от престола в пользу Карла Эммануила III. Однако через год, недовольный тем, как ведёт дела его сын, он надумал вернуться к управлению государством. Карл Эммануил приказал арестовать отца и сослал его в замок Риволи, где тот умер в 1732 году[1].
Во время войны за польское наследство (1733—1738) Карл Эммануил выступил на стороне Франции. Он рассчитывал расширить своё государство за счёт территорий соседнего Миланского герцогства. По туринскому соглашению 1733 года Франция признавала за Сардинией такое право в обмен на помощь в войне[2]. Сардинские войска с минимальными потерями оккупировали западную Ломбардию и осадили миланскую крепость. Затем объединённые франко-сардинские войска под командованием Карла Эммануила нанесли австрийской армии поражения при Парме и Гвасталле. Итогом войны стал Венский мирный договор, по которому Сардиния получила австрийскую часть Миланского герцогства (Новару и Тортону)[3].
В начале войны за австрийское наследство (1740—1748) Франция вновь запросила у Карл Эммануила военной поддержки, однако сардинский король отказал из опасения, что Испания будет претендовать на территорию Миланского герцогства, на которое у короля имелись свои планы[3]. Кроме того, в этом случае Сардиния оказалась бы зажата двумя государствами под властью Бурбонов, что поставило бы крест на планах Карла Эммануила по расширению своего влияния в Италии. Более того, Сардиния в 1742 году вступила в войну на стороне Австрии, получив от Великобритании финансовую поддержку в размере 250 тысяч фунтов в год. 
Военные действия Карл Эммануил начал с победы над испанской армией, которую он вынудил отступить на юг, к побережью Адриатики. Затем он выступил против второй испанской армии, двигавшейся со стороны Франции, и вновь одержал победу. В 1744 году Франция формально вступила в войну, осложнив и без того невыгодное положение сардинских войск, вынужденных иметь дело с двумя испанскими армиями. Объединённая французско-испанская армия нанесла сардинским войскам поражение и осадила Кунео, обороной которого Карл Эммануил руководил лично. Король, прибегнув к тактике вылазок против обозов и артиллерии неприятеля, вынудил французов снять осаду и вернуться на зимовку во Францию.
Вступление в войну Генуэзской республики на стороне Франции и Испании в 1745 году сделало положение Карла Эммануила, имевшего в своём распоряжении 43 тыс. человек против 90-тысячной бурбонской армии, катастрофическим. Король старался маневрировать, избегая решающего сражения и сохраняя армию, но терял при этом одну за другой крепости. Однако через год, заполучив поддержку в виде 12-тысячной венецианской армии, Карл Эммануил разбил объединённую армию противника и переломил ситуацию в Северной Италии. Сардинская армия вернула все утраченные позиции, оккупировала западную Лигурию и готовилась перенести военные действия на юг Франции.
Сопротивление генуэзцев помешало этим планам, а вскоре Карлу Эммануилу пришлось отражать новое наступление французской армии на Пьемонт. Война закончилась в 1748 году подписанием Ахенского мира[2]. Карл Эммануил проявил себя умелым переговорщиком, выторговав для себя Виджевано[3]. На случай новой войны он тщательно укрепил горные переходы в Альпах. Воспользовавшись конфликтом на Корсике, беспрепятственно оккупировал архипелаг Ла-Маддалена.
Карл Эммануил отказался от участия в Семилетней войне, ибо в конце жизни решил сосредоточиться на реформировании своего истощённого войнами королевства[3]. Так, в 1771 году он дозволил крестьянам выкупать землю у дворянства, но под давлением элиты отменил собственное начинание. Сторонник абсолютизма, Карл Эммануил упразднил древние привилегии Аостской долины. Привечал при своём дворе историографов, в частности, покровительствовал архивным изысканиям Муратори.
Семья
В Верчелли 15 марта 1722 года Карл Эммануил Савойский женился на принцессе Анне Кристине Луизе Пфальц-Зульцбахской (5.2.1704 — 12.3.1723). В этом браке родился единственный ребёнок:
- Виктор Амадей Теодор (7.3.1723 — 11.8.1725), герцог Аостский.
После смерти первой жены при родах, Карл Эммануил Савойский женился второй раз в Турине 23 июля 1724 года на Поликсене Кристине Гессен-Рейнфельс-Ротенбургской (21.9.1706 — 13.1.1735). В этом браке родились шесть детей:
- Виктор-Амадей III (26.6.1726 — 16.10.1796), король Сардинии, женился на инфанте Марии Антонии Испанской (17.11.1729 — 19.9.1785);
- Элеонора Мария (28.2.1728 — 14.8.1781), принцесса Сардинская и Пьемонтская;
- Мария Луиза (25.3.1729 — 22.8.1767), принцесса Сардинская и Пьемонтская;
- Мария Фелицита (19.3.1730 — 13.5.1801), принцесса Сардинская и Пьемонтская;
- Эммануил Филиберт (17.5.1731 — 23.4.1735), герцог Аостский;
- Карл Франциск Ромуальд (22.7.1733 — 28.12.1733), герцог Аостский.
Овдовев снова, в Турине 1 апреля 1737 года он женился в третий раз на Елизавете Терезе Лотарингской (15.10.1711 — 3.7.1741), дочери герцога Леопольда I Лотарингского и Елизаветы Шарлотты Бурбон-Орлеанской. В этом браке родились два сына и дочь:
- Карл Франциск (1.12.1738 — 25.3.1745), герцог Аостский;
- Мария Виктория Маргарита (22.6.1740 — 14.7.1742), принцесса Сардинская и Пьемонтская;
- Бенедикт (21.6.1741 — 4.1.1808), герцог Шабле, женился на своей племяннице Марии Анне Каролине Савойской (17.12.1757 — 11.10.1824).
Третья жена Карла Эммануила Савойского умерла вскоре после рождения третьего ребёнка[4].
Напишите отзыв о статье "Карл Эммануил III"
Примечания
- ↑ 1 2 Symcox, Geoffrey. Victor Amadeus II: Absolutism in the Savoyard State, 1675-1730. — University of California Press, 1983. — P. 74, 228—232. — ISBN 978-0520049741.
- ↑ 1 2 Paoletti, Ciro. A Military History of Italy. — Westport Conn: Praeger Security International, 2007. — P. 51-56. — ISBN 978-0275985059.
- ↑ 1 2 3 4 [www.britannica.com/EBchecked/topic/107348/Charles-Emmanuel-III Charles Emmanuel III] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 27 февраля 2015.
- ↑ [www.sardimpex.com/sito%20in%20costruzione/Savoia/savoia3.htm SAVOIA]
Отрывок, характеризующий Карл Эммануил III
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
