Каррикаберри, Альфредо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альфредо Каррикаберри
Общая информация
Полное имя Адольфо Каррикаберри
Прозвище El Vasco (Баск)
Родился 8 октября 1900(1900-10-08)
Колон (Энтре-Риос), Аргентина
Умер 23 сентября 1942(1942-09-23) (41 год)
Буэнос-Айрес, Аргентина
Гражданство Аргентина
Позиция нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
Флореста
Эстудиантиль Портеньо
Клубная карьера*
1919—1930 Сан-Лоренсо 274 (104)
1932 Уракан 17 (1)
1937 Аргентинос Хуниорс 9 (0)
Национальная сборная**
1922—1931 Аргентина 12 (4)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото Перу 1927
Олимпийские игры
Серебро Амстердам 1928 футбол

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Адольфо Каррикаберри (исп. Adolfo Carricaberry; 8 октября 1900, Колон (Энтре-Риос) — 23 сентября 1942, Буэнос-Айрес), более известный под именем Альфредо Каррикаберри (исп. Alfredo Carricaberry) — аргентинский футболист баскского происхождения. Серебряный призёр Олимпийских игр 1928 года. Чемпион Южной Америки 1927 года.



Карьера

Альфредо Каррикаберри начал свою карьеру в маленьком любительском клубе «Флореста» из Буэнос-Айреса. Затем он играл за молодёжный состав клуба «Эстудиантиль Портеньо».

В 1919 году Каррикаберри перешёл в клуб «Сан-Лоренсо», в основе команды он дебютировал 25 марта 1920 года в игре с Расингом, где Каррикаберри отличился, но его гол не спас «Сан-Лоренсо» от поражения со счетом 1:2. В 1923 году Каррикаберри выигрывает вместе с командой свой первый титул чемпиона Аргентины и становится лучшим бомбардиром чемпионата. Этот успех Каррикаберри повторяет ещё два раза, в 1924 и 1927 годах. В 1927 году Каррикаберри на одном из матчей, участвуя в драке между игроками и болельщиками команд получает удар ножем. В 1930 году он завершает выступления.

С наступлением профессиональной эры в аргентинском футболе, Каррикаберри решает возобновить выступления, он переходит в клуб «Уракан», но за сезон в команде Каррикаберри забивает лишь один мяч и вновь заканчивает карьеру.

Третий приход в футбол Каррикаберри вышел ещё более провальным: в 1937 году он попробовал играть за клуб «Аргентинос Хуниорс», но провёл лишь 9 матчей, голов не забивая, и завершил карьеру, на этот раз окончательно.

Карьера в сборной

В сборной Аргентине Каррикаберри дебютировал 19 ноября 1922 года в товарищеском матче с командой Уругвая в Монтевидео.

Один из самых известных матчей был сыгран в 1927 году, в товарищеском матче сборная Аргентины победила одну из сильнейших, на тот момент, европейских команд — мадридский Реал со счетом 3:2, а два гола аргентинцев забил Каррикаберри.

В 1927 году Каррикаберри вместе с национальной командой поехал на Чемпионат Южной Америки. В том чемпионате он стал лучшим бомбардиром команды и всего чемпионата (наряду с уругвайцем Роберто Фигероа), забив 3 мяча (два из них в матче с Боливией), чем помог своей команде победить на этом турнире, одержав 3 победы во всех 3-х матчах.

В 1928 году Каррикаберри поехал со сборной Аргентины на Олимпиаду. На Олимпийских играх он провёл 5 матчей, в том числе оба финальных, во втором из которых котором Аргентина проиграла Уругваю и завоевала лишь серебряные медали.

Напишите отзыв о статье "Каррикаберри, Альфредо"

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ca/alfredo-carricaberry-1.html Профиль на sports-reference.com]
  • [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=292390 Статистика на сайте FIFA(англ.)
  • [www.museodesanlorenzo.com.ar/contenido/jugadores/fotos/1920/Carricaberry.htm Профиль на museodesanlorenzo.com]


</div> </div>

Отрывок, характеризующий Каррикаберри, Альфредо

Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.