Кванмёнсон-3

Кванмёнсон-3 광명성 3호
«Яркая звезда-3»
Заказчик	Корейский комитет космических технологий
Производитель	Институт военной электроники Академии оборонных наук
Задачи	ДЗЗ и метеорологии (заявлено), экспериментальная связь (предположительно)
Спутник	Земли
Ракета-носитель	Ынха-3
Стартовая площадка	Космодром Сохэ
Технические характеристики
Масса	100 кг

Кванмёнсон-3 (Хангыль: 광명성 3호, Ханча: 光明星 3號, «Яркая звезда-3») — третий из серии искусственных спутников Земли КНДР. Запуск спутника ракетой-носителем (РН) «Ынха-3» («Млечный путь-3») с космодрома Тончхан-ни (Сохэ) осуществлялся дважды: 13 апреля 2012 года и 12 декабря 2012 года.

Первая попытка запуска спутника, а также ввод в эксплуатацию нового типа носителя (с модифицированной третьей ступенью относительно предыдущей РН «Ынха-2») и второго в стране космодрома планировались приуроченными к широкомасштабному празднованию в КНДР 100-летия со дня рождения её основателя и первого президента Ким Ир Сена. Первый запуск окончился неудачей, менее чем через минуту полёта ракета развалилась в воздухе во время отделения первой ступени, её обломки и спутник упали в 165 километрах к западу от Сеула, в Жёлтом море. В отличие от предыдущих спутников серии (31.08.1998 и 05.04.2009), когда после неудачных по наблюдениям международного сообщества запусков КНДР настаивала о выводе и работе спутников на орбите, данную неудачу Северная Корея признала.

Второй запуск оказался успешным: спутник «Кванмёнсон-3» был выведен на околоземную орбиту. КНДР окончательно стала 10-й космической державой, способной запускать спутники собственными ракета-носителями, опередив Южную Корею.

Данные о спутнике

16.03.2012 Центральное телеграфное агентство Кореи (ЦТАК) огласило объявление Корейского комитета космических технологий (КККТ) о подготовке к запуску спутника дистанционного зондирования Земли (ДЗЗ) и метеорологии «Кванмёнсон-3».

Согласно нескольким сообщениям КККТ, спутник научно-технического и прикладного назначения массой 100 кг будет передавать данные в дециметровом диапазоне и видеопоток в X-диапазоне в течение запланированного срока службы 2 года для составления прогнозов погоды и стихийных бедствий, оценки полезных ископаемых, мониторинга состояния урожая, лесных и других природных ресурсов страны. По сообщениям ЦТАК, спутник также должен передавать на весь мир песни о вождях Ким Ир Сене и Ким Чен Ире и будут управляться Центральным командным пунктом управления полётом, находящемся в 50 км от Пхеньяна.

7 апреля спутник в форме параллелипипеда почти человеческого роста, покрытый чёрными солнечными батареями и имеющий на торце объективы фотокамер и небольшие антенны, был продемонстрирован международной общественности.

Минимальная масса спутника для заявленных функциональных возможностей ДЗЗ и метеомониторинга оценивается в 600 килограмм, тогда как в сообщении КККТ сказано, что северокорейский спутник имеет массу только около 100 килограмм. Соответственно, «Кванмёнсон-3» является экспериментальным спутником, который будет выполнять простейшие задачи, сходные с задачами, возложенными на первые спутники мира. Предполагалось, что новый спутник предназначен лишь для тестирования систем в космосе, каких КНДР ещё не имела.

По сообщениям южнокорейского агентства Рёнхап со ссылкой на СМИ КНДР, полярная солнечно-синхронная орбита спутника планировалась высотой около 500 км, что на 100 км выше чем у МКС и не несло для станции никакой угрозы.

Власти КНДР заявляли, что готовы поделиться данными со спутника с заинтересованными странами.

Стоимость

По оценкам экспертов Южной Кореи, запуск спутника обходится КНДР в 850 млн долларов.

Планы запуска

Согласно сообщениям главной газеты страны Нодон синмун, выведение планировалось с таким наклонением орбиты в южном направлении, чтобы трасса не проходила над территориями соседних стран, в том числе Японии, как это было при предыдущих запусках и вызвало беспокойство её и её союзников. Падение ступеней ракеты-носителя предполагалось вблизи территории Филиппин, Индонезии, и возможно, Южной Кореи и японских островов Окинава: первой ступени — в Жёлтом море в 450—500 км к югу от Корейского полуострова, второй ступени — в Тихом океане восточнее Филиппин в 3 тысячах км от места запуска.

КНДР уведомила Международную морскую организацию, Международную организацию гражданской авиации и Международный союз электросвязи с указанием конкретных координат двух районов падения ступеней для принятия мер предосторожности в навигации гражданских судов и авиалайнеров по трассе вывода спутника.

Международная реакция

При обоих запусках власти США, Японии, Южной Кореи, Франции, России и ряда других стран, а также Евросоюз и генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун заявили о серьёзной озабоченности в связи с запуском, который, по их словам, нарушает требование резолюций ООН 1718 и 1874 от 2009 года о недопустимости использования баллистических ракет для запуска чего-либо, а также призвали КНДР воздержаться от запуска. Правительство США также заявило о возможном осложнении в исполнении действующих договоренностей от 29 февраля 2012 года о поставке продовольственной помощи в обмен на приостановку ядерной программы КНДР и мораторий на запуски ракет большой дальности. Из-за предстоящего первого запуска правительство Японии 23 марта отменило проведение в Токио 14 апреля фестиваля праздника «любования цветущей сакурой» (Ханами), «чтобы подготовиться к любым форс-мажорным ситуациям». Также при обоих запусках Япония устами министра обороны Наоки Танаки заявила о рассмотрении нескольких вариантов действий, включая возможное уничтожение спутника средствами зенитно-ракетного комплекса Пэтриот и боевой информационно-управляющей системы Иджис трёх эсминцев в случае определения непосредственной угрозы японской территории. Правительства Южной Кореи, Тайваня, России также объявили о готовности сбить ракету, если она отклонится от заданной траектории в сторону их территорий.

Ввиду острой международной реакции на предстоящий запуск, КНДР заявила 20 марта, что настаивает на своём суверенном праве запусков искусственных спутников Земли и использования космического пространства в мирных целях, что враждебные силы, включая США, Японию и Южную Корею, пытаются подорвать суверенный статус страны и что, несмотря на их давление, страна не отменит запуск спутника. По сообщению ЦТАК, «мирное развитие и использование космоса является универсально признанным законным правом суверенного государства. Запуски спутников для научных целей в рамках мирного развития, использование космоса и экономический рост никоим образом не могут быть монополией отдельных стран. Околоземное пространство нельзя превратить во владение определенных стран. Перехват спутника будет расценён как акт войны, который приведет к катастрофическим последствиям.» Также 10 апреля представители КККТ заявили, что ракета оснащена системой самоликвидации на случай отклонения от траектории полёта, угрожающего территориям других стран.

17 марта и позднее власти КНДР заявили, что они впервые для наблюдения за запуском пригласят в Центральный командный пункт управления полётом иностранных экспертов, включая специалистов NASA, Роскосмоса, JAXA, и журналистов, которым спутник и ракета-носитель также будут предварительно показаны на стартовой площадке космодрома. Позже стало известно, что иностранные космические агентства предложение не приняли. При этом Северной Корее был предложен компромиссный вариант — запуск спутника средствами России или Китая. В то же время приглашением воспользовались 21 иностранное СМИ, в том числе информагентствами и телеканалами США (Associated Press, CNN, NBC), Китая (Синьхуа), России (ИТАР-ТАСС, Первый канал, НТВ, Звезда), Японии (Kyodo News, NHK), Франции (France-Presse, Le Monde), Великобритании (Reuters, BBC), Германии (ARD).

Первый запуск

Кванмёнсон-3 № 1
РН «Ынха-3» на стартовой площадке перед запуском ИСЗ «Кванмёнсон-3»
Выход на орбиту	не выведен
Запуск	13 апреля 2012 07:38:55 UTC+9

23 марта пресс-представитель МИД КНДР заявил, что подготовка к запуску вошла в полномасштабную завершающую стадию. 26 марта обнародованы сообщения наблюдателей, что ракета-носитель доставлена поездом на космодром. 28 марта на спутниковом снимке оператора DigitalGlobe стали видны работы по подготовке стартовой площадки к установке ракеты-носителя с помощью грузовиков, кранов и крановых конструкций на стартовой башне. 29 марта появились сообщения о начале работ по подготовке заправке ракеты-носителя жидким топливом.

В начале апреля оглашено, что японские разведывательные спутники наблюдали на территории Центра ракетно-космических исследований и разработок в Пхеньяне собранную 40-метровую ракету, предположительно предназначенную для праздничного военного парада, аналогичную новой ракете-носителю и эквивалентную по возможностям межконтинентальной баллистической ракете с дальностью 10 тыс. км.

К 6 апреля на космодроме сборка в монтажно-испытательном корпусе трёхступенчатой ракеты-носителя и спутника была завершена, а топливохранилища были заполнены и подготовлены к заправке после вывоза ракеты-носителя на стартовую площадку.

7 апреля 91-тонная более чем 30-метровая ракета-носитель диаметром 2,4 метров со стартовой тягой 120 тонн была установлена на стартовой площадке. Ракета на стартовой площадке, находящийся в хранилище космодрома спутник и командный пункт управления космодрома были продемонстрированы 60 журналистам. 11 апреля журналисты посетили Центральный командный пункт управления полётом в Пхеньяне.

10 апреля спутник был установлен в ракету-носитель и началась её заправка топливом.

Запуск был осуществлён 13.04.2012 в 07:38:55 UTC+9. Пуск окончился неудачей, спутник не смог выйти на орбиту, обломки ракеты-носителя «Ынха-3» и спутника «Кванмёнсон-3» упали в Жёлтое море. По сообщениям источников Южной Кореи и США, после 2 минут 15 секунд и 120 км полёта на высоте 70 км ракета «развалилась в воздухе» на две части, после чего спустя 9 минут первая часть ракеты рассыпалась на сотню фрагментов, которые упали в море в 165 километрах к западу от южнокорейской столицы Сеула, а вторая часть распалась на 3 фрагмента, которые упали в море на расстоянии 190—200 километров от города Кунсан на западном побережье Южной Кореи.

Попытку запуска и движение ракеты наблюдала служба NORAD (американская служба слежения за стартами космических ракет), аналогичные российские и другие средства отслеживания ракетно-космических объектов и разведок разных стран.

Спустя около 5 часов ЦТАК и Центральное Телевидение КНДР кратко сообщили о неудаче запуска и объявили о начале разбирательства учёными и техническим персоналом КККТ в причинах его провала. На космодром или в Центр управления полётом непосредственно для наблюдения попытки запуска 12 апреля и запуска 13 апреля находившиеся в КНДР журналисты приглашены не были, а подготовленная пресс-конференция не была проведена. О времени старта не был также проинформирован ближайший союзник Китай.

Помимо взрыва или разрушения ракеты из-за вибраций или неудачного отделения первой ступени, озвучены также предположения некоторых экспертов, что КНДР могла задействовать обозначенную ранее её систему самоуничтожения спустя несколько минут полёта в случае выявления отклонения от заданной траектории.

По сообщениям источников, Южная Корея намеревалась попытаться достать упавшие в море части ракеты с кораблей ВМФ, командированных на наблюдения запуска.

Попытка запуска была широко осуждена мировым сообществом и названа нарушением резолюций ООН и «провокацией». США заявили о приостановке продовольственной помощи КНДР по соглашению от 29 февраля, Япония, «Большая Восьмёрка» и ООН рассматривают возможность объявления новых санкций против КНДР. Также в мире опасаются, что КНДР в ответ может провести новые ядерные испытания, предположительные приготовления к которым уже были замечены ранее. Экологи выражают озабоченность возможными негативными для фауны последствиями от попадания в море топлива разрушившейся ракеты.

Второй запуск

Кванмёнсон-3 № 2
Запуск	12 декабря 2012 11:51:20 UTC+9
NSSDC ID	[nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=2012-072A 2012-072A]
SCN	[www.n2yo.com/satellite/?s=39026 39026]
Элементы орбиты
Тип орбиты	полярная, солнечно-синхронная
Наклонение	97,4°
Период обращения	95,4 мин
Апоцентр	582,1 км
Перицентр	504,6 км

Отрывок, характеризующий Кванмёнсон-3

Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.