Кирвесниеми, Марья Лиса

Марья Лиса Кирвесниеми
Гражданство
Дата рождения
Карьера
Медали
Олимпийские игры Золото Сараево 1984 5 км Золото Сараево 1984 10 км Золото Сараево 1984 20 км Бронза Сараево 1984 Эстафета 4 x 5 км Бронза Калгари 1988 Эстафета 4 x 5 км Бронза Лиллехаммер 1994 5 км Бронза Лиллехаммер 1994 30 км

Марья Лиса Ки́рвесниеми (фин. Marja-Liisa Kirvesniemi, урожд. Хямяляйнен (фин. Hämäläinen); род. 10 сентября 1955 года в Симпеле, Финляндия) — знаменитая финская лыжница, 3-кратная олимпийская чемпионка 1984 года в гонках на 5, 10 и 20 км, 3-кратная чемпионка мира (1978 и 1989), 4-кратный бронзовый призер Олимпийских игр (1984, 1988 — в эстафете, 1994 — в гонках на 5 и 30 км).

Участница 6 зимних Олимпиад — 1976, 1980, 1984, 1988, 1992, 1994. На открытии зимней олимпиады 1994 года в Лиллехаммере была первой в истории Финляндии женщиной-знаменосцем от финской команды.

Трижды признавалась лучшей спортсменкой Финляндии (1984, 1985, 1991). В 1984 году была признана и лучшим спортсменом как среди женщин, так и среди мужчин. В 1989 году была награждена Холменколленской медалью.

В 2003 году приняла участие в марафонской гонке на 63 км в эстонском Отепя и заняла 17-е место.

Семья

• Муж — Харри Кирвесниеми (род. 1958), финский лыжник

Ссылки

• [www.fis-ski.com/uk/604/613.html?sector=CC&competitorid=30707&type=result Марья Лиса Кирвесниеми на сайте ФИС]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Кирвесниеми, Марья Лиса

Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».