Корабль поддержки десанта

Корабли поддержки десанта — корабли и катера специальной постройки или (чаще) представляющие собой целевую модификацию десантных плавсредств (десантных кораблей, катеров, самоходных барж), предназначенные для непосредственной огневой поддержки морского десанта оружием, характерным для сухопутных войск и морской пехоты (крупнокалиберные пулемёты, модифицированные полевые и танковые орудия, миномёты, реактивные системы залпового огня) или ПВО амфибийно-десантных соединений на переходе и в районе высадки (для этой цели были созданы специальные корабли противовоздушной поддержки десанта — LCF), получившие широкое распростанение и применение в ВМС западных стран в годы Второй Мировой войны и в первые годы после неё (например в ходе Войны в Корее 1950—1953 гг.). В настоящее время не применяются.

Альтернативой данной оперативно-тактической и технической концепции (причем альтернативой значительно более дологоживущей) была концепция вооружённого десантного корабля/катера/баржи, впервые принятая в Российском Императорском Флоте ещё в годы Первой Мировой войны, а затем принятая в 1940 году (в ходе подготовки к так и не состоявшейся операции Seelöwe по вторжению на Британские острова) Кригсмарине и (спустя примерно десятилетие после Великой Отечественной войны советского народа 1941—1945 гг.) — также ВМФ СССР, в котором она пережила свой расцвет и который придерживался её вплоть до распада Советского Союза.

Причины возникновения концепции

Огневая поддержка десанта корабельной артиллерией боевых кораблей основных классов, созданных главным образом для борьбы с морскими целями, далеко не всегда является оптимальным решением для войск десанта. Вооруженные тяжелыми орудиями линейные корабли и крейсеры вынуждены держаться относительно далеко от берега — как правило не ближе 50 кабельтовых (приблизительно 9 км) от уреза воды. Чтобы вызвать их огонь, требуется время и, кроме того, нет гарантии, что тяжелые снаряды поразят нужную цель, если она не площадная. Кроме того, корректировщики, входящие в состав десанта (даже если это морская пехота), далеко не всегда понимают возможности и специфику поддержки тяжёлой корабельной артиллерией. Известен совершенно анекдотический случай, когда корректировщик требовал от оказывающего огневую поддержку британского линкора залп за залпом, каждый раз перенося точку прицеливания на 500 ярдов (450 метров) в глубь побережья. Когда командир корабля наконец поинтересовался — какая же цель потребовала столь оригинального стиля стрельбы с большим расходом имевшихся в ограниченном количестве (причем это количество могло быть пополнено только путём возвращения линкора в базу) 15-дюймовых (381-мм) снарядов?? — то оказалось, что орудия главного калибра корабля преследовали огнем одиночного (!!) конного курьера противника.

Конечно, такое случалось лишь в качестве курьёза, но «классические» боевые корабли действительно часто оставались слишком негибкими для эффективной поддержки десанта. Даже эсминцы, имевшие относительно небольшую осадку, обычно не могли подойти к береговой черте ближе чем на 10 кабельновых (1,85 км) — да и то не всегда. Также не всегда спасала и собственная артиллерия десанта: обычно она была способна открыть огонь только через 30-60 минут после начала высадки, да и то лишь если противник не оказывал эффективного противодействия её развертыванию на берегу.

Самое простое решение фактически «лежало на поверхности»: установить вооружение на тех же десантных судах и десанто-высадочных средствах. Малая осадка позволила бы им подойти вплотную к урезу воды, а при необходимости — и выброситься на берег. Именно по такому пути пошли Российский Императорский Флот, включивший в военную судосторительную программу 1915 года заказ на 20 вооружённых десантных пароходов типа «Эльпидифор» и Кригсмарине в 1940-м, заказавшие массовую серию Marinefährprahm (MFP — «морская десантная баржа») — вооружённых десантных барж. Но всё же многим теоретикам и практикам военно-морского дела представлялось куда предпочтительнее использовать для решения задачи специализированные боевые единицы — хотя бы потому, что тогда не приходилось бы жертвовать десантовместимостью судна (что для малых десантных плавсредств было существенным фактором) в пользу вооружения и боекомплекта к последнему.

Первое специализированное судно огневой поддержки десанта

Первые десантные катера поддержки создали в 1938 году британцы. Поскольку тогда было общепринятым мнение, что в будущей «большой европейской войне» важную роль будет играть химическое оружие — основным вооружением катера стал 4-дюймовый (101,6-мм) газомет с дальностью стрельбы всего 600 м, размещенный в носовой части судна. Дополнением к нему были два 12,7-мм пулемёта. Катер классифицировали как LCS (M) (англ. Landing Craft Support (Medium)) — «среднее (хотя его водоизмещение составляло всего 11 т) десантное средство поддержки». В дальнейшем 12,7-мм пулемёты были размещены в двух бронированных башенках (по типу британских малых разведывательных танков начала — середины 1930-х гг.), расположенных рядом на боевой рубке катера. Главным достоинством LCS(M) считались его малые габариты, позволявший спускать и поднимать катер стандартными корабельными шлюпочными лебедками. Что же касается газомета, то — хотя боевые отравляющие вещества во Второй Мировой войне почти не применялись — он оказался довольно полезным средством, служа для постановки дымовой завесы непосредственно на месте высадки передовых частей десанта.

Суда огневой поддержки десанта в ВМФ СССР

Первым в Рабоче-Крестьянском ВМФ Союза ССР специализированным (но не специальной постройки) судном огневой поддержи десанта стал бывший катерный тральщик Черноморского Флота КАТЩ-606 (до переоборудования в КАТЩ — рыболовный катер «Скумбрия» водоизмещением 32 тонны), вооруженный в начале 1943 года 12-ю 8-зарядными катерными РСЗО 8-М-8 и использовавшийся в районе Новороссийска.

Морские бронекатера проекта 161 (тип «МБК» — «Морской БронеКатер»)

Построено за период 1943—1944 гг. 20 единиц (все вошли в состав Краснознаменного Балтийского Флота Рабоче-Крестьянского ВМФ Союза ССР). Катера этой серии принимали участие в десанте в Мерекюла 14-17 февраля 1944 года, Выборгской наступательной операции 10-20 июня 1944 года, Моонзундской десантной операции 27 сентября — 24 ноября 1944 года и Земландской наступательной операции 13-25 апреля 1945 года.

Тактико-технические характеристики:

• Водоизмещение — 157,8 т;
• Основные размерения (длина х ширина х осадка): 26,2 х 5,2 х 1,28 м;
• Мощность силовой установки — 2400 л. с.;
• Скорость полного хода — 13 узлов;
• Дальность плавания экономическим ходом — 450 морских миль;
• Вооружение: 2 х 1 х 76,2-мм танковые пушки в танковых башнях, 1 х 1 х 37-мм зенитная автоматическая пушка, 2 х 2 х 12,7-мм зенитных пулемёта;
• Экипаж — 38 человек.

Морские бронекатера проекта 186 (тип «МКЛ» — «Морская Каноне́рская Лодка»)

Построено в 1944—1945 гг. 8 единиц, вошедших (уже после завершения Великой Отечественной войны советского народа 1941—1945 гг.) в состав Краснознаменного Балтийского Флота.

Тактико-технические характеристики:

• Водоизмещение — 156 т;
• Основные размерения (длина х ширина х осадка): 36,2 х 5,2 х 1,5 м;
• Мощность силовой установки — 1000 л. с.;
• Скорость полного хода — 14 узлов;
• Дальность плавания экономическим ходом — 600 морских миль;
• Вооружение: 2 х 1 х 85-мм танковые пушки в танковых башнях, 1 х 1 х 37-мм зенитная автоматическая пушка, 2 х 2 х 12,7-мм зенитных пулемёта;
• Экипаж — 42 человека.

Речные бронекатера проекта 1124

Кроме того, для поддержки морских десантный операций в годы Великой Отечественной войны советского народа 1941—1945 гг. ограниченно использовались речные бронекатера проекта 1124, часть которых (из серии 97 единиц постройки 1936—1944 гг.) была передана Азовской Военной Флотилии Черноморского Флота и Краснознамённому Балтийскому Флоту.

Тактико-технические характеристики:

• Водоизмещение — 52,2 т;
• Основные размерения (длина х ширина х осадка): 25,3 х 4,1 х 0,9 м;
• Мощность силовой установки — 1800 л. с.;
• Скорость полного хода — 19,4 узла;
• Дальность плавания экономическим ходом (11,1 узла) — 325 морских миль;
• Вооружение: 2 х 1 х 76,2-мм танковые пушки в танковых башнях, 1 х 2 х 12,7-мм зенитных пулемёта в бронированной башенке, 2 х 1 х 7,62-мм пулемёта, спаренных с 76,2-мм пушками;

Проект 1238 («Касатка»)

В СССР в 1982 году было построено единственное в мире специализированное судно огневой поддержки десанта на воздушной подушке — десантный катер проекта 1238 «Касатка». Его средствами огневой поддержки были две 140-мм 22-ствольных РСЗО и два 30-мм автоматических гранатомёта.

См. также

Десантный корабль

Литература

• Бережной С. С. Корабли и суда ВМФ СССР. 1928-1945 : Справочник. — М., Военное издательство. — 1988. — ISBN 5-203-00541-9.

• Широкорад А. Б. Отечественные минометы и реактивная артиллерия. — Минск, «Харвест»; Москва, АСТ. — 2000. — С. 311-319 (Часть вторая. Тактические неуправляемые ракеты. Глава 9. Реактивные установки в Военно-Морском флоте (1942-1945 гг.)). — ISBN 985-13-0039 («Харвест»), 5-17-001748-0 (АСТ).

Ссылки

• [www.warships.ru/MK-Landing_Ships/MK-6/ ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ ДЕСАНТНИКА]
• [www.warships.ru/MK/MK-23/Mk-23-1.htm КОРАБЛИ ПОДДЕРЖКИ ДЕСАНТА]
• [cmboat.ru/monitor/monitor139/ Британские корабли огневой поддержки десанта | Малый флот]
• [hobbyport.ru/mor_col/mc_bo/mc_bo_47.htm ИЗ КАТЕРОВ — В МОНИТОРЫ // Моделист-Конструктор. — 1987. — № 9.]

Отрывок, характеризующий Корабль поддержки десанта

Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.