Лепренс, Луи

Луи Лепренс
Louis Le Prince
Имя при рождении:	Louis Aimé Augustin Le Prince
Место рождения:	Мец, Франция
Место смерти:	Дижон
Профессия:	актёр, кинооператор, режиссёр

Луи Эме Огюстен Лепренс (фр. Louis Aimé Augustin Le Prince, 28 августа 1841, Франция — исчез 16 сентября 1890) — изобретатель, создавший для записи движущегося изображения одну из первых хронофотографических камер с одним объективом и гибким рулонным носителем. Устройства, созданные Лепренсом, считаются первыми в истории прототипами киносъёмочного аппарата, наиболее близкими ему по принципу действия.

История изобретения

Успехи Мейбриджа и Маре в области хронофотографии произвели огромное впечатление на Лепренса, решившего продолжить исследования в этой области. В начале 1888 года он собрал свой первый хронофотографический аппарат с 16 объективами, расположенными в 4 ряда. Аппарат сразу же был запатентован в Англии, Франции и США. Объективы, снабжённые индивидуальными фотозатворами, поочерёдно снимали на две катушки рулонной негативной фотобумаги, разработанной в 1884 году Джорджем Истменом и Уильямом Уокером. На каждом из рулонов получались два ряда изображений. До наших дней дошла только одна съёмка, произведённая этим аппаратом, под названием «Человек, выходящий из-за угла». Предполагается, что этот хронофотографический снимок сделан до середины августа 1887 года.

Вскоре изобретатель ограничился одним объективом, снимавшим на единственную катушку, в его следующей конструкции под названием «LPCCP MkI». Второй объектив, расположенный над съёмочным, использовался во встроенном визире. Усовершенствованный аппарат «LPCCP MkII» такой же конструкции снимал на катушку фотобумаги шириной 54-мм (по другим данным, 60 или 64-мм), прерывисто перемещавшейся мимо кадрового окна. В момент перемещения бумаги свет от объектива перекрывался дисковым обтюратором. Полученным аппаратом 14 октября 1888 года снят киноролик «Сцена в саду Раундхэй», а позднее «Движение транспорта по мосту Лидс» и «Аккордеонист». В качестве актёров выступали члены семьи и друзья Лепренса. Патент на камеру «LPCCP MkII» получен 16 ноября 1889 года. В сентябре 1890 года Лепренс, вернувшись во Францию для встречи с родными, готовился запатентовать в Великобритании свою новую камеру для её рекламы в США. Однако осуществить планы не удалось, так как Лепренс таинственно исчез из поезда Дижон — Париж 16 сентября 1890 года. Ни его тело, ни багаж так и не были найдены, и в 1897 году было объявлено о его смерти. После этого аппараты были конфискованы, а патенты аннулированы. В результате Лепренс и его изобретения так и не получили широкой известности, хотя опередили другие разработки в этой области. Фильмы Лепренса сняты за полтора года до появления первого работоспособного «Кинетографа» Эдисона и почти за семь лет до создания «Синематографа» братьями Люмьер — официальной даты рождения кино.

Около 1900 года во время «войны патентов» между участниками зарождавшегося кинорынка, один из операторов кинокомпании «Мутоскоп и Байограф» разыскал конфискованные аппараты Лепренса и пришёл к выводу, что изобретатель мог делать съёмку удовлетворительного качества уже в 1888 году. Однако, отсутствие перфорации обусловило низкую точность транспортирования ленты и неравномерный шаг кадра. Отснятые киноролики требовали последующей разрезки и наклеивания отдельных отпечатанных позитивных кадров на барабан зоопраксископа или другого аналогичного устройства. При жизни Лепренса его фильмы никогда не демонстрировались публике, существуя только в виде набора кадров на фотобумаге. В то же время, устройство и принцип действия аппарата «LPCCP Mk II» были очень близки к «Синематографу», превосходя первую модель «Кинетографа» за счёт прерывистого перемещения носителя. Оригинальные негативы Лепренса были скопированы на стеклянные фотопластинки Музеем науки в Лондоне, куда дочь изобретателя Мэри передала в 1930 году сохранившиеся исходные материалы. Движущееся изображение двух роликов было впервые воссоздано цифровыми методами только в 1989 году Британским национальным медиамузеем в Брадфорде.

Биография

Луи Лепренс родился в городе Мец во Франции 28 августа 1841 года. Отец изобретателя был офицером артиллерии, и членом Ордена Почётного легиона. Его дружба с одним из создателей дагеротипии Луи Дагером, позволила юному Лепренсу освоить основы химии и фотографии. Обучение продолжилось в Парижской школе живописи и Лейпцигском Университете. Полученные знания пригодились Лепренсу во время его дальнейшей исследовательской деятельности.

В 1866 году по приглашению своего студенческого товарища Джона Уитли он переезжает в Англию, обосновавшись в городе Лидс в графстве Уэст-Йоркшир. Фирма, принадлежащая отцу Уитли, занимается изготовлением из латуни клапанов и других механических деталей. Три года спустя Лепренс женится на сестре Джона, художнице Элизабет Уитли. Семейная пара вскоре открывает Лидскую Техническую школу искусств, в которой совместно разрабатывает способ нанесения цветных пигментных фотографий на металл и керамику.

В 1881 году семья переезжает в США, где Лепренс работает в качестве агента компании Уитли. Там он становится менеджером группы французских художников, создающих диорамы знаменитых военных сражений для их демонстрации в Нью-Йорке, Вашингтоне и Чикаго. Одновременно он продолжает начатые ранее опыты по созданию движущихся фотографий и поиску наиболее удобного носителя информации для этого. Именно тогда создан первый аппарат с 16 объективами. После возвращения в Лидс в 1887 году Лепренс продолжает работы по совершенствованию хронофотографических аппаратов в небольшой собственной мастерской по адресу Вудхаус лейн, 160. Здесь и были созданы все последующие конструкции, а затем сняты его фильмы. В 1889 году изобретатель получил двойное французско-американское гражданство, предполагая продвигать свои разработки одновременно в Европе и Америке. Однако, планы так и не осуществились из-за его таинственного исчезновения в 1890 году.

Незадолго до запланированной поездки в США Лепренс отправился навестить друзей и родственников. Покинув Бурж, он 13 сентября направился в Дижон к брату. 16 сентября изобретатель должен был вернуться в Париж, но встречающие друзья не нашли его на прибывшем поезде. Начатый вскоре французской полицией и Скотланд-Ярдом розыск не принес результатов: Лепренса не видел больше никто из родственников и знакомых, а его тело, багаж и одежда так и не были обнаружены. Пассажиры поезда его также не вспомнили, как и никаких подозрительных происшествий во время поездки. Загадка исчезновения Лепренса не разрешена до сих пор, и существуют четыре основных версии, объясняющие её:

1. Идеальное самоубийство:

   Внук брата Лепренса рассказывал киноисторику Жоржу Потонье (фр. Georges Potonniée) о том, что его двоюродный дед неоднократно упоминал о том, что знает отличный способ самоубийства, после которого его тело никогда не будет найдено. Однако сам Потонье высказывает сомнения в факте суицида, поскольку финансовые дела Лепренса были в порядке, а изобретение весьма перспективным.

2. Результат войны патентов:

   Кристофер Роуленс (англ. Christopher Rawlence) разрабатывал версию об убийстве в результате патентной войны, о чём в 1990 году написал книгу и снял документальную киноленту «Пропавший фильм». После случившегося жена Лепренса Элизабет обвинила американских конкурентов в нечестной игре, призванной сохранить олигополию в США. Вскоре семья изобретателя начала судебную тяжбу с Эдисоном по поводу приоритета в области технологий кино, известную как «Акт 6928». Несмотря на это, в 1909 году Эдисон был признан единоличным изобретателем кинематографа в США. Адольф, старший сын Лепренса, приглашённый в качестве свидетеля на судебные слушания о приоритете, в 1902 году был найден в Нью-Йорке застреленным.

3. Похищение в интересах семьи:

   В 1966 году Жак Деланд (фр. Jacques Deslandes) предложил теорию, объясняющую исчезновение Лепренса его собственной интригой по финансовым или семейным обстоятельствам. Было даже сделано предположение о возможном мошенничестве мнимого изобретателя, опасавшегося разоблачения. После опровержения этой версии, она снова появилась, когда журналист Лео Соваж (фр. Léo Sauvage) процитировал газетную заметку, найденную библиотекарем Дижона Пьером Грасом. В статье указано, что Лепренс умер в Чикаго в 1898 году, куда переехал по требованию семьи, поскольку был гомосексуалистом. Однако других упоминаний о нетрадиционной ориентации изобретателя не найдено.

4. Убийство братом из-за денег:

   В 1967 году Джин Митри предположил, что Лепренс никогда не садился на поезд, а был убит собственным братом незадолго до этого.

В 2003 году в полицейских архивах Парижа обнаружена датированная 1890 годом фотография утопленника, похожего на Лепренса.

Несмотря на то что Лепренс так и не получил международного признания в качестве изобретателя кинематографа, в городе Лидс, где он жил и работал, память о нём сохраняется до сих пор. 12 декабря 1930 года лорд-мэр Лидса открыл бронзовую доску на бывшей мастерской, где были созданы последние аппараты. В 2003 году отделение кино и телевидения Лидского университета было названо в честь Лепренса. Во французском городе Лионе до сих пор действует Ассоциация друзей Лепренса (фр. L'Association des Amis de Le Prince).

Фильмография

Список дошедших до нас роликов, отснятых Лепренсом хронофотографической камерой «LPCCP Mk II», и позднее анимированных цифровым способом. В перечень не вошёл снимок «Человек, выходящий из-за угла», снятый первой моделью камеры с 16 объективами, и не подвергавшийся анимации.

• 1888 — «Сцена в саду Раундхэй» / Roundhay Garden Scene
• 1888 — «Движение транспорта по мосту Лидс» / Traffic Crossing Leeds Bridge
• 1888 — «Аккордеонист» / Accordion player

24 октября 1888 года в возрасте 72 лет умерла тёща Луи Лепренса — Сара Робинсон Уитли. Это произошло всего через десять дней после того, как Лепренс снял её в фильме «Сцена в саду Раундхэй». Уитли, которую, таким образом, можно считать одной из первых в мире киноактрис, была похоронена 27 октября того же года.

Наследие

В 2015 году вышла независимая документальная лента о Лепренсе «Первый фильм» (англ. The First Film). Её сценаристом, продюсером и режиссёром стал уроженец Лидса Дэвид Уилкинсон, исследовавший жизнь Лепренса более 30 лет.

См. также

• Кинетограф
• Синематограф (аппарат)

Литература

• Жорж Садуль. Всеобщая история кино / В. А. Рязанова. — М.,: «Искусство», 1958. — Т. 1. — 611 с.

• Andrew J. Rausch. Turning Points In Film History. — Нью-Йорк: «Citadel Press», 2004. — 261 с. — ISBN 9780806525921.

Ссылки

• [kinoslot.ru/films/nemoe/7-sceny-v-sadu-raundhey.html Фильм «Сцена в саду Раундхэй»] (рус.). «Кинослот». Проверено 19 июня 2015.

Отрывок, характеризующий Лепренс, Луи

11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.