Уэст-Йоркшир

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Уэст-Йоркшир
West Yorkshire

Пожалуйста, загрузите изображение


См. также Другие графства Англии
Статус Церемониальное метрополитенское графство
Страна Великобритания
Регион Йоркшир и Хамбер
Включает 5 административных районов и округов
Адм. центр Уэйкфилд (1972-1986)
Крупнейший город Лидс
Города Брадфорд, Керклис, Уэйкфилд
Дата образования 1974 (Local Government Act 1972)
Площадь, всего 2029 км² (29-е место)
Код ONS 2F
Код NUTS UKE4
Демография (2005)
Население, всего 2 161 200 (4-е место)
Плотность 1044 чел./км²
Административное деление

Районы


  1. Сити-оф-Лидс
  2. Сити-оф-Уэйкфилд
  3. Кирклис
  4. Колдердейл
  5. Сити-оф-Брадфорд
 Категория на Викискладе: West Yorkshire

Уэ́ст-Йо́ркшир[1] (англ. West Yorkshire) — церемониальное метрополитенское графство на севере Англии. Входит в состав региона Йоркшир и Хамбер. Крупнейший город — Лидс. Население 2,161 млн человек (4-е место среди церемониальных графств; данные 2005 г.).





География

Общая площадь территории 2029 км² (29-е место среди церемониальных графств).


История

Первые поселенцы появились на территории исторического Йоркшира после окончания последнего ледникового периода, 8000 лет до н.э, — это были собиратели и охотники. Первые свидетельства человеческого присутствия относятся к 7000 годам до н. э., к эпохе мезолита, они были обнаружены в долине ледникового озера Пикеринг.

Немного позднее будущий Йоркшир населили кельтские племена бригантов и парисиев. Бриганты контролировали территории теперешних Норт- и Уэст-Йоркширов, и даже сделали их центральными в своем государстве — на это указывает тот факт, что столица Бригантии находилась в йоркширском городе Альборо (тогда известном как Isurium Brigantum), а 6 из 9 бригантских городов находились в исторических пределах графства. В 43 году н. э. начался римский захват Британии, однако бриганты (населявшие почти весь север Англии) смогли установить вассальские отношения с Римом и сохранить независимость на время правления Картимандуи и Венутия. Однако королева бросила мужа и стала единоличной правительницей Бригантии. Венутий поднял восстание против бывшей супруги и сумел вернуть себе трон, но после этого север Англии недолго оставался независимым: в 71 году н. э. римляне завоевали бригантов. Во время римского правления позиции будущего Йоркшира укрепились, римляне даже сделали город Эборакум (будущий Йорк) столицей всех римских земель в Британии.

В начале V века римляне ушли из Британии. Но, несмотря на то, что к тому времени сама Римская империя начала распадаться и деградировать, она оставила Йоркширу многие полезные достижения цивилизации — канализацию, ирригационные системы, образование, дороги, публичные библиотеки, литературу, календарь.

После ухода римлян на территории Йоркшира образовались небольшие кельтские королевства: Эбраук, выросший вокруг Эборакума, и Элмет, расположенный на месте сегодняшнего Уэст-Йоркшира. Последнее королевство сдерживало напор вторгшихся англосаксов полтора века, но, в конце концов, пало и вошло в состав англсокого королевства Дейра. Дейра, в свою очередь, объединилась с королевством Бернициа в начале VII века — в результате образовалось королевство Нортумбрия, в свои лучшие годы простиравшееся от Ирландского моря до Северного и от Эдинбурга до Халламшира (город в Саут-Йоркшире).

В 886 году в Нортумбрию вторглась армия датских викингов, которую британцы назвали «Великой армией язычников». Викинги захватили город Эборакум (к тому времени называвшийся «Эофорвиком»), и переименовали его в Йорвик. Вокруг они основали королевство под тем же названием, покрывшее юг Нортумбрии, то есть территории сегодняшнего региона Йоркшир. Кроме того, викинги захватили значительную часть Англии, получившую название Данелага, но только Йорвик был по-настоящему викингским королевством, позднее перешедшим к норвежским королям. Все столетие датского правления в будущем графстве процветала международная торговля. Уэссекс сумел вернуть англосаксам контроль над английским севером и включил Йоркшир в состав Нортумбрии, бывшей тогда скорее отдельным графством Уэссекса, нежели отдельным королевством. Уэссекские короли уважали норвежские обычаи в Йоркшире, и даже передали законодательную власть в руки местной аристократии.

Осенью 1066 года, за несколько недель до битвы при Гастингсе, брат короля Англии Гарольда II Тостиг и Харальд Суровый, король Норвегии, предъявляющий претензии на английский трон, вторглись в северные графства, выиграли битву при Фулфорде и захватили Йорк. Гарольд II отправился со своей армией на север, где в кровавой битве при Стамфорд-Бридж норвежская армия потерпела поражение, а Тостиг и Харальд погибли. Однако победителю пришлось сразу же вернуться на юг, к месту высадки Вильгельма Завоевателя. В битве при Гастингсе король Гарольд погиб, его армия проиграла сражение, что повлекло за собой Норманнское завоевание Англии.

В сентябре 1069 года обитатели северной Англии, заручившись поддержкой короля Дании Свена II Эстридсена, подняли бунт против нормандских завоевателей. В ответ на бунт Вильгельм приказал опустошить север. В результате на территории от Йорка до Дарема были уничтожены все посевы, домашние животные и средства производства, а многие жители жестоко убиты. Той же зимой множество северян погибло от голода и холода: согласно летописцу Ордерику Виталию, число всех жертв «разорения Севера» (Harrying of the North) превысило 100 000 человек.

В последующие столетия в Йоркшире было основано множество аббатств, монастырей и городов, таких как Лидс, Халл, Шеффилд, Бернсли, Донкастер, Скарбург. Среди городов, основанных до завоевания, процветали только Йорк, Бридлингтон и Поклингтон. До Великого Голода 1315—1322 годов, разразившегося по всей Британии, население Йорка стремительно росло. В 1349 году до Йоркшира добралась эпидемия бубонной чумы, выкосившая примерно треть его жителей.

После свержения короля Ричарда II в 1399 году началась вражда между двумя ветвями династии Плантагенетов — Йорками и Ланкастерами, вылившаяся в ряд вооруженных конфликтов, известный сегодня как войны Алой и Белой розы. Некоторые из сражений этих войн прошли в Йоркшире — например, битвы при Вейкфилде и Тоутоне. 4 марта 1461 года, после ожесточенной борьбы король Генрих VI из дома Ланкастеров был свергнут и заключен в тюрьму своим кузеном Эдвардом IV из дома Йорков, ставшим новым королём Англии. Но всего 8 лет спустя военные действия продолжились, и Эдварду пришлось бежать в Бургундию, а Генрих VI вновь взошёл на престол.

Но Эдвард вернулся, высадившись в восточно-йоркширском городе Равенспурн, и победил Генриха IV. Последнего ланкастерского монарха заключил в лондонский Тауэр, где и убили 21 мая 1471 года. Последующее правление Эдварда было мирным, но 9 апреля 1483 он внезапно умер, а наследником объявили его 12-летнего сына Эдуарда V, что послужило поводом для возобновления войны. Брат покойного монарха Ричард III (проведший большую часть юности в Йоркшире) поместил Эдуарда V и его брата, 10-летнего герцога Ричарда Йоркского, в лондонский Тауэр, где детей, скорее всего, убили, после того как Парламент признал их незаконными сыновьями Эдуарда IV. Ричард III взошёл на английский престол, но пробыл королём всего два года: 22 августа 1485-го силы Генриха Тюдора из дома Ланкастеров победили в битве при Босворте (Лестершир), а Ричард III был убит своими же солдатами. Тюдора провозгласили королём Генрихом VII прямо на поле боя, чуть позднее он женился на Елизавете Йоркской, дочери Эдуарда IV, тем самым завершив войны Алой и Белой розы.

В XVI веке производство шерсти, сосредоточенное в Уэст-Йоркшире, помогло возрождению йоркширской экономики. В 1536 году, в связи с закрытием Генрихом VIII некоторых йоркширских монастырей, разрывом церковных отношений с Римом и насаждением англиканства поднялся бунт, названный «Благодатным паломничеством» (Pilgrimage of Grace), и несмотря на жесткие меры пресечения (вплоть до смертной казни), в графстве ещё долго существовали общины католиков.

Во время Английской революции, начавшейся в 1642 году, Йоркшир не придерживался одной стороны конфликта: Северный Йоркшир и город Йорк были преимущественно роялистскими, город Халл — парламентаристским. Роялист и парламентаристы попеременно одерживали победы друг над другом, пока последние не выиграли битву при Марстон-Мур, взяв под контроль весь английский север.

В регионе продолжало активно развиваться производство шерсти, а в Уэст-Йоркшире начали добывать уголь. В начале XVIII века через графство провели каналы, в том же веке процветали курортные города Харрогейт и Скарбург, в которых находились минеральные источники.

В XIX веке население Йоркшира продолжило расти, а промышленная революция подхлестнула развитие текстильных фабрик, сталелитейных цехов и угольных шахт. Однако из-за быстро развивающейся индустрии условия жизни значительно ухудшились, в 1832 и 1848 годах по графству прошлись эпидемии холеры, но, к счастью для йоркширцев, к концу века была установлена современная канализация. В это же время в графстве было построено несколько железных дорог, достигавших самых отдаленных его частей, а также проведены каналы. В 1889-м в ридингах были созданы собственные советы, но крупные города не входили в их юрисдикцию — и получили статусы городов-графств.

Во время Второй мировой войны Йоркшир стал важной базой для командования королевскими бомбардировщикам, тем самым выйдя на передовую конфликта.

В 1970-х по всей Великобритании прошли реформы местного самоуправления. В 1974 историческое графство Йоркшир перестало существовать, разделившись на неметропольные Норт-, Уэст- и Ист-Йоркширы, часть территорий «разошлась» по другим графствам.

Уэст-Йоркшир был сформирован 1 апреля 1974 года, в результате указа о местном самоуправлении 1972-го года, пределы нового графства примерно соответствуют границам исторического райдинга Уэст-Йоркшир.

Уэст-йоркширский совет был упразднен в 1986 году, однако графство продолжает существовать как в плане законе, так и на карте. Внутри исторических пределов Йоркшира находится заключенная в Уэст-Йоркшире уэст-йоркширская городская зона — самая плотно застроенная и крупная территория такого рода.[2]


Политика

Советы для метропольных графств были упразднены в 1986 г., управление было передано в ведение округов.

Состав

В состав графства входят 5 метрополитенских районов (англ. Metropolitan borough):

Города

Экономика

Основу экономики современного Уэст-Йоркшира составляет сфера услуг. Однако графство обладает богатым наследием индустриализации — здесь сосредоточена значительная часть промышленности исторического Йоркшира, поскольку именно на территории этого графства находится северный участок крупнейшего в Великобритании каменноугольного бассейна. Промышленность представлена металлургией, машиностроением, производством шерсти.

Уэст-Йоркшир расположен в самой стратегически важной части Йоркшира — через него проходят автомагистрали М62, М1, шоссе А1. В графстве есть две крупные железнодорожные станции — Лидс-Сити и Уэйкфилд-Уэстгейт, а также здесь расположен крупнейший аэропорт региона — Лидс-Брадфорд.[2]

Культура

В Уэст-Йоркшире родились такие известные британцы, как актёр Питер О’Тул, писатели Хелен Филдинг и Стэн Барстоу, вокалист и музыкант Фрэнк Тови. И музыкант и автор песен Эд Ширан.

Достопримечательности

Также из графства Йоркшир берёт начало популярная группа Smokie — Крис Норман, Алан Силсон, Терри Аттли, Пит Спенсер.

Образование

В графстве 144 государственные и 29 частных школ, а также 635 начальных и 15 грамматических. Средне-специальное и высшее образование предоставляют 23 местных колледжа и три ВУЗа: университет Брадфорда, университет Лидса, Городской университет Лидса (Leeds Metropolitan University).[2]


См. также

Напишите отзыв о статье "Уэст-Йоркшир"

Ссылки

Примечания

  1. Географический энциклопедический словарь: географические названия / Под ред. А. Ф. Трёшникова. — 2-е изд., доп.. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 509. — 210 000 экз. — ISBN 5-85270-057-6.
  2. 1 2 3 Источник: [adelanta.info/encyclopaedia/shires/england/West_Yorkshire/ «Аделанта-инфо»]

Отрывок, характеризующий Уэст-Йоркшир

Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.