Лооз-Корсварем

Лооз-Корсварем или Лооц-Корсварен (Looz-Corswarem) — семейство мелкопоместного бельгийского дворянства, которое претендовало (наряду с графами Горн) на происхождение от средневековых правителей Лоона (Лооза). После смерти последнего графа Лоонского его владения были в конце XIV века инкорпорированы в Льежскую епископию.

Во время немецкой медиатизации начала XIX века семейство Корсваренов, апеллируя к своим призрачным правам на Лоон, смогло капитально повысить свой статус.

Вопрос о лоонском наследстве

В XVII-XVIII вв. сеньоры Корсварема, взывая к салическому закону, оспаривали принадлежность графства Лооз/Лоон епископам Льежа. Хотя документы, которые они приводили в подтверждение своего агнатического родства с графами Лоонскими, впоследствии оказались неверно истолкованными, если не сказать подложными, в 1734 г. император Карл VI в пылу борьбы с епископами признал права верного ему семейства Корсварем на Лоон и закрепил за его главой герцогский титул. С этого времени сеньоры Корсварем стали официально называться «Лооз-Корсварем» (Looz-Corswarem), хотя в действительности графство оставалось в управлении епископа.

Помимо этих притязаний, сеньоры Корсварем реально владели (унаследованным по женской линии) графством Ниль в окрестностях Тонгерена, которое Наполеон планировал включить в состав Франции. Ещё в 1790-е гг. после французской оккупации графство Лоон было расформировано и стало частью департамента Meuse-Inférieure. Во избежание скандала и в качестве примера другим владетельным сеньорам Священной Римской империи герцогу Лооз-Корсварен в 1803 г. было обещано отдельное место в рейхстаге (равно как и попавшему в сходное положение герцогу де Круа), потеря же Ниля и прочих бельгийских землевладений была компенсирована предоставлением княжества Райне в Порейнье.

Благодаря этой внезапной милости при роспуске Священной Римской империи семейство Лоозов было медиатизовано. Старший сын герцога, однако, не обратил внимание на это обстоятельство и вступил в брак с любимой женщиной из третьего сословия, чем вызвал гнев своего отца, обвинившего его в мезальянсе. Герцог Корсварен лишил сына наследства, завещав поместья в Порейнье сыну своей дочери — представителю знатнейшего бельгийского рода Ланнуа.

Сын герцога попытался оспорить это решение в суде, но проиграл в Пруссии (которая поглотила княжество Райне) все процессы, затянувшиеся до 1839 года. Более того, в следующем году король Пруссии сделал его противника Ланнуа князем, чем обеспечил ему наследственное место в прусской палате господ.

Позднейший статус

Неожиданно получив медиатизованный статус (означающий юридическое равенство с королями) и тут же лишившись его из-за мезальянса, обезземеленные Корсварены продолжали заключать браки с франкоязычными дворянками средней руки, а затем и просто с простолюдинками. Дочь лишённого наследства вышла замуж в 1826 году за Хосе де ла Рива, экс-президента Перуанской республики, а её племянник взял в жёны внучку испанского министра Годоя.

Несмотря на мезальянсы, семейство Лооз-Корсварем — одно из восьми, которые король Бельгии принимает в Голубом салоне королевского дворца как «сливки» местной аристократии. Остальные фамилии — князья Шиме из рода Караман-Рике, герцоги Круа и Урсель, князья де Линь, Мероде, Лобковиц и Аренберг. Представители этого рода ныне проживают не только в Бельгии, но также во Франции и в Германии.

Литература

• La Belgique héraldique: recueil historique, chronologique, généalogique et biographique complet de toutes les maisons nobles reconnues de la Belgique. T. VI. Bruxelles: Adriaens, 1866. P. 401-420.

Ссылки

• [www.angelfire.com/realm/gotha/gotha/looz.html Таблицы по истории рода Корсварен]
• [www.chateaudavin.be/ Замок Авен — фамильное гнездо рода Корсварен]

Отрывок, характеризующий Лооз-Корсварем

– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.