Лунц, Роман Осипович

Роман Осипович Лунц
Дата рождения:	7 января 1871(1871-01-07)
Место рождения:	Минск
Дата смерти:	20 июля 1947(1947-07-20) (76 лет)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	педиатрия
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский государственный университет
Награды и премии:
Роман Осипович Лунц на Викискладе

Рома́н О́сипович Лунц (7 января 1871, Минск — 20 июля 1947, Москва) — российский и советский педиатр, доктор медицинских наук, профессор.

Биография

Роман Осипович Лунц родился 7 января 1871 года.

Обучался на медицинском факультете Московского императорского университета, который окончил в 1894 году. После окончания института работал врачом земской больницы в Тамбовской губернии. С 1898 по 1901 гг. Р. О. Лунц стажировался за границей, где проходил специализацию по педиатрии в клиниках Германии и Великобритании. После возвращения работал педиатром в Пресненской амбулатории для бедных. В 1911 году защитил диссертацию на степень доктора медицины.

После революции, с 1918 по 1922 гг., заведовал показательной детской консультацией Наркомздрава РСФСР. С 1922 по 1931 г.г. Р. О. Лунц работал в Доме охраны младенца. В 1928 году ему было присвоено звание профессора. С 1931 года до конца жизни заведовал кафедрой Пропедевтики детских болезней Второго Московского государственного медицинского института.

Роман Осипович Лунц скончался 20 июля 1947 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Семья

Жена — Мария Соломоновна Неменова-Лунц (1879—1954) — профессор Московской консерватории, Заслуженный деятель искусств РСФСР.

В браке родился сын, Даниил Лунц (1912—1977) — судебный психиатр, доктор медицинских наук, профессор.

Научная деятельность

Научные интересы Р. О. Лунца были посвящены анатомо—физиологическим особенностям детей грудного возраста, вопросам вскармливания и питания здорового и больного ребёнка. Изучал диагностику и клинику заболеваний лёгких и желудочно-кишечного тракта у детей раннего возраста. Ряд работ был посвящён бациллярной дизентерии, диететике ребёнка, клинике детских болезней, а также другим проблемам педиатрии.

Р. О. Лунц был последователем педиатрической школы Н. Ф. Филатова. Будучи заведующим кафедрой Пропедевтики детских болезней Второго Московского государственного медицинского института, Р. О. Лунц много внимания уделял подготовке молодых работников кафедры. Под его руководством на кафедре значительно выросла научная работа. Актуальность тематики научных исследований вытекала из практических запросов педиатрии. Были опубликованы ряд учебных руководств, методических пособий, монографий и журнальных статей. Коллективу кафедры под руководством Р. О. Лунца удалось быстро наладить преподавание новой дисциплины, подготовку студентов и молодых врачей.

Во время Великой Отечественной войны Р. О. Лунц был постоянным руководителем сестринских кружков на базе эвакогоспиталя, развернутого на базе больницы имени Н.Ф.Филатова.

Основные труды

• Бомштейн И. С., Лунц Р. О. Вскармливание ребёнка со дня рождения до пятилетнего возраста. — М.: «Товарищество скоропечатни А. А. Левенсон», 1908.
• Лунц Р. О. К вопросу о борьбе с носителями дифтерийной палочки. — СПб.: «Типография товарищества Грамотность», 1913.
• Лунц Р. О. Распознавание и лечение поносов у грудных детей. — М.—Л.: «Государственное медицинское издательство», 1931.
• Лунц Р. О. Физиология и диететика грудного ребёнка. — М.—Л.: «Государственное медицинское издательство», 1935.
• Лунц Р. О. Витаминоль и его терапевтическое применение. — М.: «Известия», 1938.

Отрывок, характеризующий Лунц, Роман Осипович

«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?