Людериц
Город
|
Лю́дериц (нем. Lüderitz) — небольшой рыбацкий и торговый порт на атлантическом побережье Намибии, административный центр одноименного округа в намибийском регионе Карас. Население Людерица составляет около 20 000 человек (2005).
География
Людериц находится на единственном скалистом участке намибийского побережья. Остальную береговую линию от Кунене на севере к реке Оранжевой на юге составляют пески пустыни. Город расположен между пустыней Намиб и Атлантическим океаном, на открытых океанским ветрам каменистых береговых холмах, в глубине бухты Людериц. Широкий скалистый полуостров с тем же названием и с множеством малых бухт и заливов отделяет бухту от океана. Три небольших островка — Пингвинов, Тюленей и Фламинго — находятся в пределах бухты. Четвёртый остров — остров Акул, расположенный непосредственно перед городом, сейчас соединён с берегом насыпью и превратился в мыс, отделяющий городской порт от остальных бухт.
Ещё двенадцать небольших островов находятся возле океанского побережья к северу и югу от Людерица. Они известны под общим названием островов Пингвинов, иногда Гуановых островов. Не на всех из них сохранились колонии пингвинов, однако здесь до сих пор собирают значительное количество гуано, так как морские птицы, в частности бакланы и олуши, гнездятся на всех окружающих островах. Острова голые и бесплодные, лишь несколько кустов растут на острове Позешн, наибольшем в группе, площадь которого составляет около 90 га.
За городом, скрытая от моря холмами, на которых стоит Людериц, уходит вглубь страны шоссейная дорога. Приблизительно в 10 км от города она проходит мимо города-призрака Колманскоп, основанного в месте, где впервые были найдены алмазы. Позже, когда алмазы иссякли, город был покинут. Дальше шоссе пересекает пустыню; следующее человеческое поселение — городок Аус — находится 125 км восточнее. За исключением прижатых друг к другу зданий города и маяка на краю полуострова, окружающий вид почти не отличается от того, который наблюдал Бартоломеу Диаш, посетивший этот берег в 1487.
История
Португальский мореплаватель Бартоломеу Диаш во время своего плавания к мысу Доброй Надежды в 1487—1488 годах первым из европейцев высадился в бухте, которую назвал Заливом Святого Христофора (порт. Golfo de São Cristovão) по имени своего флагманского корабля. Прежде чем отплыть дальше, португальцы установили на берегу (это место сейчас имеет название Diaz Point) традиционный каменный крест с гербом (падран), как признак того, что этот берег присоединяется к владениям португальской короны. Оригинальный крест за прошедшие столетия был значительно повреждён выветриванием и в 1929 году его заменили на копию. Обезображенный ветром почти до неузнаваемости оригинал сейчас находится в музее Кейптауна (ЮАР).
Позднее картографы обозначали это место как Ангра-Душ-Ильеуш (Angra dos Ilheos, «бухта Островов»), а потом — Ангра-Пекена (Angra Pequena, «Малая бухта»). На протяжении следующих четырёх столетий эти места не посещались европейцами. Побережье, практически лишённое удобных гаваней (за исключением бухты Уолфис-бей более севернее), и бесплодная и практически необитаемая пустыня внутренних районов страны не представляли никакого интереса для европейских колониальных государств. Лишь в середине XIX века в течение непродолжительного времени на этих берегах встречались китобои и добытчики гуано, особенно богатые залежи которого разрабатывались на острове Ичабо. Однако этот бум длился недолго и с исчерпанием месторождений гуано побережье снова опустело.
В 1883 году в бухте Ангра-Пекена высадился бременский табачный торговец Адольф Людериц. Вместе со своим компаньоном Генрихом Фогельзангом они приобрели у предводителя местных орламов (голландско-африканских метисов, которые жили вглуби континента) Йозефа Фредерикса участок побережья, распростирающегося на 40 миль вдоль берега и на 20 миль вглубь. На нём они основали торговую факторию.
За участок земли площадью приблизительно 2600 км² предводитель орламов получил от немцев 100 фунтов золотом и 250 винтовок. Однако после составления соглашения продавцу объяснили, что имелись в виду не английские (1,8 км), а, разумеется, прусские мили, которые равняются 7,5 км, и, таким образом, приобретённый участок имел размер 300 на 150 км и площадь 45 000 км². Эта хитрая комбинация вошла в историю под названием «мошенничество с милями».
24 апреля 1884 года Людерицу удалось получить гарантии безопасности для своих владений от немецкого правительства, а в бухте Ангра-Пекена, переименованной в бухту Людериц, возникло небольшое рыболовецкое поселение с тем же именем. Оно стало первой звеном распространения немецкого колониального влияния в юго-западной Африке. Людериц приобрёл эту на первый взгляд никчемную землю, надеясь найти на ней полезные ископаемые, однако тщательные и дорогостоящие поиски не принесли результата. Людериц обанкротился и был вынужден продать своё огромное имение Немецкому южноафриканскому колониальному обществу. В 1886 году Людериц пропал без вести во время геологоразведочной экспедиции к Оранжевой реке. В конце 1880-х Колониальное общество, неспособное эффективно руководить колонией, передало её в непосредственное ведение немецкого правительства.
Незначительное и очень ограниченное хозяйственное оживление началось в крохотном городке Людериц в 1904 году, когда здесь были расквартированы солдаты подраздела немецкого колониального войска, которые воевали с восставшими туземцами нама. С тех времен городок приобрёл печальную известность благодаря концентрационному лагерю, который был построен на расположенном неподалёку от побережья острове Акул. В этом лагере содержались орламы и нама, взятые вместе с семьями в плен во время подавления их восстаний. Из более чем двух тысяч узников лагеря из-за ужасных гигиенических и климатических условий выжить удалось лишь 450 человек. Под давлением со стороны работающих в стране немецких миссионеров лагерь был закрыт и перенесён во внутренние районы страны.
В 1908 году в окраинах городка были найдены алмазы, которое вызвало новый мощный, хотя и кратковременный хозяйственный бум. Первый алмаз нашёл чернокожий рабочий Захариас Левела, который работал на строительстве узкоколейной железной дороги, во время расчистки занесённой песком колеи. Он отнёс его своему работодателю Августу Штауху, который сразу после этого вместе со старшим инженером Зёнке Ниссеном быстро приобрёл права на разведку полезных ископаемых в этом районе, что сделало их обоих миллионерами. Захариас Левела не получил от своей находки ничего. В следующие годы Людериц бурно развивался как процветающий торговый порт. Регион к югу от Людерица, площадь которого равнялась Бельгии, был провозглашён запрещённой алмазной зоной, доступ к которой был сурово ограничен. В поселении Колмансхуп, возникшем в пустыне неподалеку от Людерица, была установлена штаб-квартира южноафриканской алмазодобывающей компании CDM (англ. Consolidated Diamond Mines). Она получила монопольные права на разработку алмазных месторождений. Развитие промышленной добычи алмазов в регионе и связанный с ним приток старателей и искателей быстрой наживы создали условия для постоянного экономического развития в Людерице, и он быстро превратился на современный развитый город.
После 1920 года Людериц начал терять своё значение по мере того, как места наиболее прибыльной добычи алмазов постепенно передвигались на юг. Вместо этого в городе начало медленно развиваться коммерческое рыболовство и связанное с ним малое судостроение, а также появились мелкие ковроткацкие предприятия, которые пользовались сырьевой базой овцеводства, развитого в континентальном регионе южной Намибии. Но кроме этого Людериц мало что мог предложить своим жителям, и некогда процветающему городу начала угрожать такая же судьба, как та, что раньше постигла Колманскоп. Тот после перенесения в 1943 году штаб-квартиры CDM на юг к Ораньемунду пришёл в упадок, а к 1956 году был полностью покинут жителями, превратившись в город-призрак.
Открытие месторождений природного газа (месторождение Куду) на окружающем океанском шельфе в конце XX века принесло в Людериц новые ожидания. Экономически выгодным может оказаться также проект переработки водорослей, огромные массы которых выбрасываются океаном на берег близ города. Водоросли могут стать источником ценных веществ для пищевой и парфюмерной промышленности. Оживить экономику города могут также основанные на его окраинах устричные фермы.
Экономика
В настоящее время основой городской экономики являются туризм и рыболовство. Особое развитие приобрёл лов лангустов, которые экспортируются отсюда в такие далекие страны, как Испания и Япония. Людериц является базой большой флотилии мелких рыболовецких судов, и для предотвращения исчерпания местных рыбных ресурсов правительство страны устанавливает квоты улова. Бухта Людериц мелководная и городской порт не может обслуживать тяжёлые океанские суда, а каменистое дно бухты не позволяет искусственно углублять фарватер. Поэтому большие суда разгружаются с помощью лихтеров. Возможности порта немного расширились после постройки длинного пирса, к которому могут швартоваться рыболовецкие суда более крупных размеров.
С помощью водовода длиной 130 км город снабжается пресной водой из подземного стока сезонной реки Койхаб, которая теряется в дюнах пустыни Намиб. Также в городе действует опреснительный завод. Город связан с остальными странами шоссейной дорогой и железной дорогой, которые уходят от города на восток, пересекая пустыню и стыкаются с внутриконтинентальной транспортной сетью страны. Береговое шоссе, которая уходит на юг, соединяет Людериц с Ораньемундом возле устья Оранжевой реки на границе с ЮАР.
В последние годы экономическое развитие города значительно оживилось. Особенно динамично развивается сфера туризма, заметно возросло население.
Достопримечательности
Людериц до сих пор в значительной мере сохраняет вид и атмосферу времён, когда страной владела Германия. В городе сохранено много памятников немецкой колониальной архитектуры. Колониальный стиль и до сих пор доминирует в историческом центре города, особенно в районе улиц Рингштрассе, Бисмаркштрассе, Бергштрассе и Банхофштрассе, которые также сохранили свои названия от колониальной эпохи. Особняки со сводами, башнями и башенками, с мансардами и окнами в нишах, с эркерами на первых этажах, украшенными фронтонами и помещениями с прозрачной крышей для защиты от ветра, который здесь дует почти постоянно, образовывают посреди африканской пустыни островок провинциальной Германии середины XIX века.
Улицы города, за исключением нескольких центральных, не имеют твёрдого покрытия. Это не представляет особых проблем в местности, где почти никогда не бывает дождя.
Среди памятников колониальной архитектуры особенно заметен Гёрке-Хаус, который также называют «бриллиантовым дворцом». Это богатая резиденция, построенная в 1909 успешным бизнесменом Гансом Горке. Сейчас в этом особняке, который был отреставрирован и обставлен антикварной мебелью тех времён, работает музей. Существует легенда, что этот похожий на замок дом строился как резиденция для немецкого кайзера, который должен был посетить Людериц, но этот визит так и не состоялся.
Другой заметной достопримечательностью колониальных времён является Фельзенкирхе («Церковь на скале») — лютеранская церковь, построенная в 1912 на вершине каменистого холма. Церковь с её «приподнятыми» к небу формами представляет собой образец стиля английской готики — его «вертикальной» разновидности, которая доминировала в викторианскую эпоху, а не наиболее популярного в немецкой церковной архитектуре неоготического стиля. Церковь украшена витражами и впечатляющей резьбой по дереву. Окно над алтарём — личный подарок немецкого кайзера Вильгельма II.
См. также
Напишите отзыв о статье "Людериц"
Ссылки
- [www.namibweb.com/luderitz.htm История и факты города Людерица] (англ.) (недоступная ссылка с 28-10-2013 (3833 дня))
- [www.namibian.org/travel/namibia/luderitz.htm Краткая справка о Людерице] (англ.)
- [www.orusovo.com/guidebook/content12.htm Онлайн-путеводитель по Людерицу] (англ.)
- [www.namibia-travel.net/southnamibia/luederitz_info.htm Туристическая и краеведческая информация о Людерице] (англ.)
- [www.places.co.za/html/luderitz.html Людериц и его окрестности] (англ.)
Отрывок, характеризующий Людериц
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
