Мальский, Игорь Степанович

Игорь Мальский
Имя при рождении:	Игорь Степанович Мальский
Дата рождения:	23 января 1957(1957-01-23)
Место рождения:	Бельцы, Молдавская ССР, СССР
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Дата смерти:	11 августа 2004(2004-08-11) (47 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская Федерация
Отец:	Степан Петрович Мальский
Мать:	Людмила Александровна Мальская
Супруга:	1. Нина Борисовна Мальская 2. Екатерина Николаевна Мальская
Дети:	Вита Игоревна Мальская, Алексей Игоревич Мальский

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

И́горь Степа́нович Ма́льский (литературный псевдоним Олдовый; 23 января 1957, Бельцы, Молдавская ССР, СССР — 11 августа 2004, Санкт-Петербург, Российская Федерация) — российский журналист, переводчик, историк литературы, редактор, фотограф, поэт, автор-исполнитель, хиппи, учитель буддизма.

Один из основоположников контркультуры хиппи в СССР, один из основателей «Коммуны имени Жёлтой Подводной Лодки». По одной из двух версий, основоположник жанра садистских стишков. Первый русский переводчик «Всеобщей истории пиратов» Чарлза Джонсона (1999). Первый публикатор сфабрикованных НКВД «дела Детского сектора Госиздата» против Александра Введенского, Даниила Хармса и других, дела Николая Олейникова 1937 года, дела Александра Введенского 1941 года. Капитан команды «Старики-разбойники» клуба «Что? Где? Когда?» (с 1999). Буддист, получивший благословение на учительство от кармапы.

Жертва советской карательной психиатрии: после принудительного лечения в 1978 году в психбольнице вышел из неё с повреждённой памятью и перенёс два ранних инфаркта миокарда; умер после третьего инфаркта в возрасте 47 лет.

Биография

Детство

Родился 23 января 1957 года в городе Бельцы в Молдавии — по выражению Владимира Емельянова, «в самой обычной винодельческо-инженерной молдавской семье». Учился в школе № 37 Кишинёва (1964—1974)^{[неавторитетный источник?]}.

С тринадцатилетнего возраста ежегодно участвовал в археологических и геологических экспедициях в Молдавии, Причерноморье, на Нижнем Доне, в Краснодарском крае, Северной Осетии, Тянь-Шане, Семиречье, Джунгарии, Забайкалье, Ленинграде (Летний сад), начав с должности рабочего Молдавской неолитической экспедиции и став к окончанию школы начальником раскопа.

Исторический факультет ЛГУ, «Коммуна имени Жёлтой Подводной Лодки»

В 1974 году после окончания школы поступил на исторический факультет Ленинградского государственного университета имени А. А. Жданова, где учился на кафедре археологии. Вместе с несколькими товарищами организовал в Старой Деревне «Коммуну имени Жёлтой Подводной Лодки» — один из самых известных очагов контркультуры хиппи в СССР. В 1978 году коммуна была репрессирована КГБ, на квартире Мальского был проведён обыск, а сам он был отправлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу, где ему значительно повредили память.

Был исключён с исторического факультета ЛГУ и никогда не был восстановлен. В 1991 году случайно встретился в Кишинёве со знакомым преподавателем Кишинёвского государственного педагогического института имени Иона Крянгэ, который, вспомнив его научные работы, помог ему получить диплом КГПИ без экзаменов.

«Садистские стишки»

По одной из двух версий, Игорь Мальский был основоположником жанра садистских стишков, которые начал писать в «Коммуне имени Жёлтой Подводной Лодки».

Песни

В «Коммуне имени Жёлтой Подводной Лодки» написал как автор-исполнитель свои лучшие песни, в том числе самую известную — «В парусиновых брюках» (по другим данным, эта песня написана Мальским в 10-м классе школы).

Фотография

Выйдя из психбольницы с «волчьим билетом», вернулся к работе в археологических экспедициях, в том числе в Триполье, затем стал профессиональным фотографом и работал в фотоателье. Имел квалификацию фотографа и фотолаборанта высших разрядов, фотокорреспондента. Каждые полгода-год, обнаруженный КГБ на новом месте, увольнялся «по собственному желанию» и искал очередное место работы. В 1985 году начал заниматься голографией, но, повредив зрение лазерным лучом, был вынужден вообще оставить фотографию.

Книготорговля, журналистика

С началом перестройки занялся книготорговлей в Ленинградском университете; в 1990 году был избран председателем СТК «Академкниги». В 1990 году впервые стал редактором нового книжного издательства. В 1991 году, после приглашения в штат газеты (позже — журнала) «Ленинградский университет» (позже — «Санкт-Петербургский университет»), начал журналистскую карьеру. Основал собственные газеты «Слово и дело» и «Сорока», которые быстро закрылись. Вёл передачи на «Радио России», в том числе вместе с Николаем Кавиным.

История литературы

Сразу после августовского путча 1991 года получил доступ в архиве КГБ к так называемому «делу Детского сектора Госиздата» 1931 года, по которому были осуждены Александр Введенский, Даниил Хармс и другие, и стал первым публикатором этого дела сначала в спецвыпуске газеты «Ленинградский университет» (1991), затем в журнале «Октябрь» (1992). Через два часа после выхода газеты «Ленинградский университет» с публикацией «дела Детского сектора Госиздата», она стала библиографической редкостью. Также был первым публикатором дела Николая Олейникова 1937 года (газета «Слово и дело», 1992), дела обэриута Александра Введенского 1941 года (материалы которого он зачитывал в архиве на диктофон, так как выносить их не разрешили, а на ознакомление дали только два часа) и неизвестных писем Даниила Андреева (1996). Всего в области истории литературы напечатал свыше 40 статей и публикаций.

Автор известных интервью с Анастасией Цветаевой и Александром Солженицыным.

«Что? Где? Когда?»

В 1993 году пришёл в клуб «Что? Где? Когда?» на показательное выступление команды Алексея Блинова, принял участие в игре со зрителями и сразу был приглашён Андреем Григорьевым в его команду «Ньютон» (1993—1994). Позже играл в команде Якова Песина (затем И. Сафронова; 1994—1997), команде Алексея Дудина (1997—1998), наконец, собственной команде (позже названной «Старики-разбойники»; с 1999). Но, как писал после смерти Мальского Владимир Емельянов, «одного из лучших игроков ЧГК отказалось снимать телевидение, сочтя дивный, непохожий облик Игоря нетелегеничным».

Основал или принял деятельное участие в становлении нескольких клубов «Что? Где? Когда?» в Выборге, Пушкине, Колпине, Ломоносове, Череповце, Новгороде, Хельсинки. Сыграл значительную роль в развитии интернет-клуба «Древляне», став в нём в 1998 году капитаном. Был автором вопросов, редактором турнирных пакетов, членом жюри. В последние годы жизни был одним из главных организаторов школьно-студенческого «Гран-при Санкт-Петербурга».

Переводы

В 1990-е годы одновременно с редакторской деятельностью занялся переводами. Самые известные переводы: «Мудрец из страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума (1992), «Китайский лечебный цигун» Чжана Минъу и Сунь Синъюаня (1994), «Жизнь Пифагора» Ямвлиха (1997), «Лечебные гимнастики Китая» (1997), «Всеобщая история пиратов» Чарлза Джонсона (1999), «Новый полный „И Цзин“ (конфуцианская традиция)» (2001), «Нумерология „И Цзина“ (даосская традиция)» (2001). В общей сложности Мальский был редактором и переводчиком более чем 70 книг.

Буддизм

Характеризовал себя как буддиста «по мировоззрениям». Был одним из самых известных буддистов России. Получил благословение на учительство от кармапы и привёл к буддизму многих учеников.

Соционика

Был активным участником клуба социоников в Санкт-Петербургском доме офицеров, часть которого в то время арендовал Институт биологии и психологии человека.

Личные качества

Владимир Емельянов так описывал личные качества Игоря Мальского:

Гениальный Степаныч был редкостно невезучим человеком. <…> После второго инфаркта и получения инвалидности ему отказали в работе университетские журналистские начальники. Степаныч остался с пенсией и совершенно без средств. Ел на каких-то тусовках в Доме журналиста. Не мог лечить больное сердце предукталом, говорил, что тёмное пиво тоже хорошо помогает. Постоянно был загружен работой в частных издательствах и очень редко получал гонорар. Мальского не надувал только ленивый…

У Степаныча был нелёгкий характер. Он яростно спорил с коммунистами, отказывал в дружбе людям, в порядочности которых сомневался или усомнился только что. Был резок, невоздержан в слове, требователен в работе. Но более мягкого и покладистого друга, но более точного советчика по всем психологическим проблемам найти было трудно. <…> От Игоря у меня остались несколько фотографий и две радиопередачи, которые мы сделали вместе. Но несравненно больше осталось друзей, с которыми сблизил меня Игорь. Можно сказать, обеспечил друзьями на всю жизнь. И каждому из своих друзей он подарил ещё, по крайней мере, по два друга. Степаныч был великий коммуникатор.

Смерть

В августе 2004 года за два часа до вызова последней для Мальского машины скорой помощи Владимир Емельянов был у него дома:

Он сидел в своей митьковской тельняшке напротив меня, пил горячий чай и периодически прихлёбывал коньяк. Говорил, что очень болит сердце. И просил меня помочь ему в защите кандидатской по Триполью — ведь в 70-е было собрано столько материала… Я почувствовал в этой просьбе что-то исключительно нехорошее. Точно такой же разговор у меня был с Кривулиным незадолго до его последней болезни. Виктор Борисович просил меня помочь ему защититься на филфаке и заодно спрашивал, не могу ли я устроить защиту через знакомых в Хельсинки? Знак беды увидел я тогда в этой просьбе. И когда её через три года повторил Мальский — даже содрогнулся от ужаса. Через два часа его увезли. Был третий инфаркт, реабилитация, новая больница, из которой он постоянно бегал в город. А 11-го августа просто оторвался тромб…

Семья

• Родители:
  • Отец — Степан Петрович Мальский.
  • Мать — Люмила Александровна Мальская (урождённая Бредун).
• Первая жена — Нина Борисовна Мальская.
  • Дочь — Вита Игоревна Мальская.
• Вторая жена — Екатерина Николаевна Мальская.
  • Сын — Алексей Игоревич Мальский.

Участие в творческих организациях

• Член Союза журналистов России (с 1995)
• Член Международного союза журналистов (с 1996)
• Член Санкт-Петербургского союза учёных (с 1996)

Оценки современников

• Известный российский востоковед и интеллектуал Владимир Емельянов, друживший с Игорем Мальским последние шестнадцать лет его жизни, назвал Мальского «нереализованным гением» и «личностью космического масштаба».

Память

С 2004 года памяти Игоря Мальского посвящена «Выборгская русалочка» — ежегодный Открытый юношеский чемпионат по интеллектуальным играм «Что? Где? Когда?» и «Брейн-ринг» в Выборге.

Библиография

Публикации Игоря Мальского

Автор

• Филимонов С. В., Мальский И. С. Ψ-соционика: Архитектура личности. — [Б. м.]: Чёрная белка, 2009. — 312 с. — (Серия «Библиотека Socionica»). — ISBN 978-5-98982-010-8

Переводчик

• Чжан Минъу, Сунь Синъюань. Китайский лечебный цигун / Пер. И. Мальского. — СПб.: Комплект, 1994. — 352 с. — (Серия «Целительные силы»). — ISBN 5-88596-004-6
• Лечебные гимнастики Китая / Пер. И. Мальского. — СПб.: Комплект, 1997. — 378 с. — (Серия «Тайная мудрость Востока»). — ISBN 5-7837-0059-2
• Ямвлих. Жизнь Пифагора / [Ред. И. С. Мальский]. — [Перераб. и доп. изд.]. — СПб.: РХГИ, 1997. — 203 с. — ISBN 5-88812-044-8
• Чарлз Джонсон (Даниель Дефо). [www.krasdin.ru/1999-3/s053.htm Всеобщая история пиратов] / Перевод с английского, предисловие, примечания, приложения И. С. Мальского // День и ночь. — 1999. — № 3.

Редактор

• Ямвлих. Жизнь Пифагора / [Ред. И. С. Мальский]. — [Перераб. и доп. изд.]. — СПб.: РХГИ, 1997. — 203 с. — ISBN 5-88812-044-8

Интервьюер

• [fantlab.ru/article11 «Мои сахарные пилюли иногда трудно проглотить»]: Интервью с Гарри Гаррисоном // Санкт-Петербургский университет. — 1998.

Об Игоре Мальском

• Галеева Венера. [www.spbumag.nw.ru/2004/24/26.shtml Игорь Степанович Мальский. 1957—2004] // Санкт-Петербургский университет. — № 24—25 (3683—84). — 2004. — 20 октября.

Ссылки

• [chgk.com.ru/person.php?id=351 Автобиография] (недоступная ссылка с 11-05-2013 (4003 дня))
• [sithoid.livejournal.com/34745.html Протокол обыска квартиры Игоря Мальского сотрудниками КГБ 12 октября 1978 года]
• [club-chetverg.narod.ru/friends/malsky.htm Игорь Мальский на сайте клуба авторской песни «Четверг»]
• [malski.chgk.info/ Некролог на сайте ЧГК.инфо]
• [cherbel.ru/53-igor-stepanovich-malskiy.html Игорь Мальский на сайте издательства «Чёрная белка»]
• [banshur69.livejournal.com/29946.html Владимир Емельянов об Игоре Мальском]

Отрывок, характеризующий Мальский, Игорь Степанович

– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]