Мейендорф, Егор Фёдорович

Егор Фёдорович Мейендорф
Дата рождения	26 октября 1794(1794-10-26)
Дата смерти	27 октября 1879(1879-10-27) (85 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия
Звание	генерал от кавалерии
Командовал	Малороссийский кирасирский полк, лейб-гвардии Конный полк
Сражения/войны	Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Польская кампания 1831 года
Награды и премии	Орден Святой Анны 4-й ст. (1812), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1813), Кульмский крест (1813), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1831), Орден Святой Анны 1-й ст. (1831), « Pour le Mérite» (1832), Орден Святого Александра Невского (1853), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1868), Орден Святого Андрея Первозванного (1873)
Связи	тесть Ф. М. Брискорн, сыновья: Н. Е. Мейендорф, Ф. Е. Мейендорф, Ф. Е. Мейендорф, А. Е. Мейендорф

Барон Егор Фёдорович Мейендорф (1794—1879) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии. Президент Евангелическо-лютеранской генеральной консистории (1845—1879).

Биография

Родился 26 декабря 1794 года в Эстляндской губернии, происходил из немецко-балтийского баронского рода, старший сын генерал-майора барона Берендта Фридриха Рейнгольда Мейендорфа от брака с Анной Гертрудой урождённой Штакельберг.

Образование получил в училище колонновожатых, 27 января 1812 г. произведён в прапорщики и во время Отечественной войны 1812 года принял деятельное участие в сражениях под Витебском и Смоленском, а по отступлении русских войск от Смоленска находился при отряде генерала Тучкова 3-го и награждён орденом св. Анны 4-й степени. В Бородинском сражении Мейендорф был тяжело ранен.

По выздоровлении принял участие Заграничном походе, где был в сражениях под Люценом и Бауценом. За отличие в сражении под Кульмом Мейендорф был награждён орденом св. Владимира 4-й степени и Кульмским крестом. В чине подпоручика Мейендорф сражался под Лейпцигом, при Бриенне, Арси-сюр-Об и Фер-Шампенуазе.

В 1825 г. Мейендорф был произведён в полковники и назначен командиром Малороссийского кирасирского полка, с которым в 1831 г. участвовал в подавлении польского восстания 1831 г. В сражении при Грохове Мейендорф произвёл знаменитую кавалерийскую атаку на польский центр. За это блестящее дело 21 февраля 1831 года Мейендорф получил звание флигель-адъютанта и орден св. Георгия 4-й степени (№ 4524 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова)

За отличие в сражении с польскими мятежниками под Гроховым в феврале 1831 года, где произвел кавалерийскую атаку на центр польских войск, смял и рассеял два польских каре, защищавших батарею, прорвался сквозь три неприятельских линии и проскакал в тыл польской армии, к стенам Праги. Здесь, ввиду отсутствия поддержки, оказался отрезанным от русского отряда всеми польскими войсками. Не дав последним опомниться, с большим мужеством и отвагой совершил обратный прорыв.

Произведённый 22 августа того же года в генерал-майоры и награждённый орденом св. Анны 1-й степени (императорская корона к сему ордену пожалована была в 1833 году), Мейендорф в мае 1833 года был назначен командиром лейб-гвардии Конного полка, которым командовал до декабря 1837 года, а в 1838 г. — управляющим придворной конюшенной частью. 1 июня 1842 г. Мейендорф был награждён званием генерал-адъютанта, 11 апреля 1843 года произведён в генерал-лейтенанты, в 1845 г. назначен обер-шталмейстером двора Его Императорского Величества и президентом придворной конюшенной конторы, в 1853 году награждён орденом св. Александра Невского (алмазные знаки к сему ордену пожалованы в 1859 году).

В качестве знатока лошади и опытного кавалериста Мейендорф участвовал во многих комиссиях, имевших целью улучшение ремонта кавалерии и артиллерии. В 1856 г. Мейендорф был произведён в генералы от кавалерии, в 1862 г. назначен вторым шефом кирасирского принца Альберта Прусского полка. В 1868 году награждён орденом св. Владимира 1-й степени и в 1873 году — орденом св. Андрея Первозванного.

Среди прочих наград имел иностранные ордена « Pour le Mérite» (Пруссия), Гвельфов 1-й степени (Ганновер), Людовика (Гессен-Дармштадт), Большой крест Даннеброг (Дания), Красного орла (Пруссия), Короны (Вюртемберг), Слона (Дания).

Умер 27 октября 1879 года в Санкт-Петербурге (из служебных списков исключён 25 ноября).

Памятник Лютеру

Во второй половине XIX века барон Мейендорф предпринял попытку установить в историческом центре Таллина памятник Мартину Лютеру, однако не получил при этом поддержку российских властей. Тогда он решил соорудить монумент на принадлежавшей ему земле близ местечка Кегель (современный Кейла). Статуя по проекту Петра Клодта была установлена в 1862 году вблизи дороги из Кегеля в Ревель. Это был единственный памятник Лютеру, установленный в Российской империи и первый монумент с надписями на эстонском языке. В 1949 году мемориал был уничтожен советскими властями.

Семья

Жена (с 26.01.1834) — Ольга Фёдоровна Потёмкина (1809—1852), фрейлина, вдова генерал-адъютанта Я. А. Потёмкина; дочь сенатора Фёдора Максимовича Брискорна (1760—1819) от брака с Ольгой Константиновной Струковой (1776—1836; ур. Маврогени). Долли Фикельмон писала об их женитьбе:

Генерал Мейендорф, которому для полноты жизни недостает только состояния, ищет богатую невесту. Прекрасные глаза маленькой Потемкиной, как кажется, заставили его решиться, поскольку он настойчиво ухаживает за ней. Она понимает, что прежде чем плениться её глазами, он пленился её деньгами, по этой причине она и сторонится его, но в арсенале Мейендорфа — исключительно красивое лицо, известность, блестящая репутация военного и страстное желание нравиться.

Ольга Фёдоровна вместе с мужем была знакома с Пушкиным. Умерла от рака груди. В браке родились дети:

• Николай (1835—1906), генерал от кавалерии.
• Егор (1837—1841)
• Феофил (1838—1919), генерал от кавалерии.
• Кондратий (1840—1913)
• Ольга (1841—1902), с 1861 года замужем за князем Иваном Юрьевичем Трубецким (1841—1915).
• Фёдор (1842—1911), генерал-майор.
• Елизавета (1843— ?), с 1873 года замужем за М. Заграфо.
• Александр (1848—1907), генерал-лейтенант.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 год. СПб., 1886
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869
• Федорченко В. И. Двор российских императоров. М.—Красноярск, 2004
• Федорченко В. И. Свита российских императоров. Книга 2. М—Я. М.— Красноярск, 2005
• [regiment.ru/bio/M/22.htm Краткий послужной список барона Е. Ф. Мейендорфа]
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Мейендорф, Егор Фёдорович] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Мейендорф, Егор Фёдорович

Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.