Ямеого, Морис

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Морис Ямеого фр. Maurice Yaméogo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент Верхней Вольты
11 декабря 1959 года — 4 января 1966 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Абубакар Сангуле Ламизана
Министр иностранных дел Верхней Вольты
7 декабря 1960 года — 1 января 1961 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Ломполо Коне
Премьер-министр Верхней Вольты
5 августа 1960 года — 4 января 1966 года
Предшественник:	Даниэль Уэззен Кулибали
Преемник:	Абубакар Сангуле Ламизана
Премьер-министр Автономной Республики Верхняя Вольта
11 декабря 1958 года — 11 декабря 1959 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
глава правительства Заморской территории Верхняя Вольта
7 сентября 1958 года — 11 декабря 1958 года
Предшественник:	Даниэль Уэззен Кулибали
Преемник:	Должность упразднена
Рождение:	31 декабря 1921(1921-12-31) Кудугу, Французская Верхняя Вольта
Смерть:	9 сентября 1993(1993-09-09) (71 год) Уагадугу, Буркина-Фасо

Морис Ямеого (фр. Maurice Yaméogo, род. 31 декабря 1921, Кудугу — 9 сентября 1993, Уагадугу) — первый президент (в период с 1960 по 1966 год) Верхней Вольты (ныне Буркина-Фасо).

Биография

Был представителем народности моси, то есть принадлежал к крупнейшей этнической группе страны. После окончания миссионерской школы учился в католической семинарии, намереваясь стать священником. Однако, познакомившись с Фелисите Загре (будущей своей первой женой), Ямеого оставляет духовную карьеру и поступает на административную службу.

С 1946 года — член парламента французских Заморских территорий, с 1948 — член Совета Французской Западной Африки. С 1954 года возглавляет христианский профсоюз CTFC в Верхней Вольте. В 1957 году основывает партию Вольтийское демократическое движение. На прошедших в этом же году в колонии выборах партия получила в местном парламенте 26 мест из 70, входит в правительственную коалицию и Ямеого становится министром сельского хозяйства в правительстве колониальной автономии. В конце 1957, после развала коалиции, переходит в крупнейшую партию Верхней Вольты — Африканское собрание за демократию. В 1958 году он становится министром внутренних дел, затем — премьер-министром. Поддерживал на этой должности вступление Верхней Вольты в планировавшуюся Малийскую Федерацию.

На выборах 30 марта 1959 года новая, созданная М. Ямеого партия Вольтийский демократический союз завоёвывает 64 места в парламенте из 75. 5 августа 1960 года, с получением Верхней Вольтой независимости, Морис Ямеого становится первым президентом Верхней Вольты (при этом занимает также должность министра внутренних дел). Ещё в январе 1960 все оппозиционные партии в стране были запрещены. В 1961—1962 годах Ямеого совмещает пост президента с должностью министра обороны, в 1963—1965 — с должностью министра государственной безопасности. В Верхней Вольте была создана единственная Партия Единства, оппозиционная деятельность не допускалась. Во внешней политике Ямеого ориентировался на сотрудничество с соседними государствами — в первую очередь с Ганой и с Кот-д’Ивуаром. В 1964 году президент разводится со своей первой женой и опять женится — на бывшей Мисс Верхняя Вольта.

9 октября 1965 М. Ямеого был вновь избран президентом Верхней Вольты 99,9 % голосов избирателей. После последовавших за этим в стране волнениями и генеральной забастовкой, состоявшейся 3 января 1966 года, Ямеого был вынужден уйти в отставку и президентом становится генерал Сангуле Ламизана. До 1968 года Ямеого находился под арестом. Вновь был арестован в 1983 после прихода к власти Томаса Санкары, освобождён в 1985, после чего эмигрировал в Берег Слоновой Кости. Возвратился в Буркина Фасо лишь в 1990 году.

Отрывок, характеризующий Ямеого, Морис

– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.