Нападение на Кадис (1797)
| Нападение на Кадис | |||
| Основной конфликт: Французские революционные войны | |||
 Эскадра Нельсона блокирует Кадис Томас Баттерсворт, холст, масло | |||
| Дата |
Июнь — июль 1797 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Нападение на Кадис — часть продолжительной морской блокады испанского порта Кадиса со стороны Королевского флота, в которое вошли осада и обстрел города в июне-июле 1797 года. После битвы у мыса Сан-Висенте британский флот во главе с лордом Джервисом и Горацио Нельсоном появился в заливе Кадиса. В течение первых дней июля город был обстрелян, но это вызвало лишь незначительные повреждения испанских батарей, флота и самого города. Целью Нельсона было заставить испанского адмирала Хосе де Мазарредо вывести флот из гавани. После серии неудачных атак во главе с контр-адмиралом Нельсоном, и после того, как несколько британских кораблей серьезно пострадали от огня испанских фортов и батарей, британцы отступили и осада была снята.[4] Впрочем морская блокада Кадиса продолжалось до заключения Амьенского мира в 1802 году.
Содержание
Предыстория
В феврале 1797 года британцы одержали победу над испанским флотом в сражении при мысе Сент-Винсент, но хотя испанцы и вынуждены были отступить, их флот не был полностью разгромлен, и все ещё оставался серьезной угрозой. После битвы адмирал сэр Джон Джервис отплыл в Лиссабон, разочарованный в связи с тем, что удалось уйти нескольким ценным призам, в том числе и Сантисиме Тринидад. После того как прибыло подкрепление из Англии, а корабли, пострадавшие в сражении были отремонтированы, граф Сент-Винсент 31 марта вышел из Лиссабона на борту 110-пушечного корабля Ville-de-Paris, и с эскадрой из 21 линейного корабля двинулся прямым курсом к Кадису, куда и отступил испанский флот, который теперь, после соединения с кораблями, находившимися в порту, составлял 26 линейных кораблей. Британская эскадра подошла к Кадису 4 апреля и начала курсировать на некотором удалении от города до 19 мая, после чего суда встали на якорь так, чтобы полностью перекрыть вход в бухту. К 29 июня число испанских линейных кораблей достигло 28, и все они были полностью укомплектованы. Джервису не хотелось терять время на блокаду Кадиса, ему был нужен решительный бой.[5] Для этого требовалось, чтобы испанцы вышли из защищённой гавани, но те не спешили прибегать к активным действиям. Вместо этого они оснащали канонерские лодки и другие мелкие суда, чтобы защитить вход в гавань от британского флота.
Сражение
Чтобы вынудить испанского адмирала Хосе де Мазарредо выйти в море Сент-Винсент решил начать обстрел Кадиса. Эту операцию он поручил контр-адмиралу Горацио Нельсону, который был назначен командующим внутренней эскадрой, блокирующей город. В ночь на 3 июля бомбардирский корабль Thunder, под командованием лейтенанта Джона Гоурли, под защитой отряда канонерских лодок, катеров, и барж флота, под командованием контр-адмирала Горацио Нельсона, который лично руководил операцией, встал на якорь возле башни замка Сан-Себастьян, в 2500 м от стен города. Гарнизон Кадиса на тот момент составлял свыше 4000 солдат, город был защищен со стороны залива 70 орудиями и восемью большими мортирами.[6] Thunder начал вести обстрел города с большой точностью, но вскоре выяснилось, что вышла из строя главная 13-дюймовая мортира. Чтобы обеспечить безопасность бомбардирского корабля, который был вынужден вернуться для ремонта, к берегу подошли 74-пушечный Goliath, капитан Томас Фоли, 32-пушечный фрегат Terpsichore, капитан Ричард Боуэн, и 10-пушечный куттер Fox, лейтенант Джон Гибсон, которые и прикрыли огнём возвращающийся корабль.[7]
Отступление Thunder послужило сигналом для отряда испанских канонерских лодок и вооруженных шлюпок, которые попытались захватить его. Они были перехвачены таким же отрядом во главе с контр-адмиралом Нельсоном. Последовавшее за этим сражение было одним из самых опасных в карьере Нельсона, и едва не стоило ему жизни. Испанский комендант, Дон Мигель Турасон, попытался на своём баркасе, с экипажем из 26 человек, захватить небольшую шлюпку в которой находился контр-адмирал и ещё 15 человек. Последовала рукопашная схватка, в которой приняли участие оба командира. Наконец Дон Мигель Турасон, видя, что 18 человек его команды убиты, а он сам и все остальные ранены, был вынужден сдаться. После этого испанцы отступили к стенам Кадиса оставив британцам две канонерские лодки и баркас коменданта с несколькими пленными. В этом сражении англичане потеряли одного убитого и ещё 20 получили ранения, в том числе и Джон Сайкс, верный рулевой Нельсона, который защищал контр-адмирала и был серьезно ранен.[7]
Ночь на пятое июля была выбрана контр-адмиралом Нельсоном для второй бомбардировки Кадиса. На этот раз в обстреле приняли участие три бомбардирских корабля — Thunder, Terror и Strombolo под прикрытием 74-пушечного корабля Theseus, капитан Ральф Уиллетт Миллер, и двух фрегатов — 32-пушечного Terpsichore, капитан Ричард Боуэн и 36-пушечного Emerald, капитан Джон Уоллер. Бомбардировка нанесла существенный урон как городу, так и флоту, так что на следующее утро чтобы избежать её повторения десять линейных кораблей, в том числе флагманы адмиралов Мазарредо и Гравины, были верпованием выведены за пределы досягаемости огня английских орудий.[3] Британские и испанские канонерские лодки снова столкнулись друг с другом, как и в первую ночь. Потери, понесенные англичанами не уточняются, но как минимум трое погибло и 16 получили ранения. Потери со стороны испанцев, вероятно, были намного больше, но не могут быть точно установлены. В ночь на 8 июля Нельсон планировал провести ещё одну операцию под своим непосредственным руководством, но из залива дул настолько сильный ветер, что было невозможно ввести туда бомбардирские корабли.[8]
Последствия
Блокада Кадиса продолжалась с небольшими перерывами в течение трёх следующих лет, до заключения Амьенского мира в 1802 году, что значительно ограничило деятельность испанского флота. Это позволило Королевскому военно-морскому флоту упрочить своё положение в Средиземном море. Нельсон ещё некоторое время участвовал в блокаде, пока флота не достиг слух, что испанские галионы, нагруженные сокровищами Нового Света, которые должны были прибыть в Кадис остановились в Санта-Крусе на острове Тенерифе, узнав о присутствии английских кораблей. Нельсону тотчас же пришла мысль идти туда, чтобы овладеть этими сокровищами. Его настойчивые, убедительные просьбы победили наконец нерешительность Сент-Винсента, и 15 июля 1797 года Нельсон отделился от флота с отрядом из 4 кораблей и 3 фрегатов, вверенных его началу. Но в итоге эта экспедиция привела к ещё одному его поражению.
Испанские жители Кадиса сочинили песню о победе, которая стала очень популярной в Испании в XIX веке:
|
?De que sirve a los ingleses |
|
Напишите отзыв о статье "Нападение на Кадис (1797)"
Примечания
Литература
- Robert Gardiner. Fleet Battle and Blockade, The French Revolutionary Wars. — 2001. — ISBN 1-84067-363-X.
- Víctor San Juan. Trafalgar: Tres armadas en combate. — Silex Ediciones, 2005. — ISBN 84-7737-121-0.
- William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_II/Contents.html The Naval History of Great Britain, Volume 2, 1797–1799]. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.
- William Laird Clowes. The Royal Navy, A History from the Earliest Times to 1900, Volume IV. — Abacus, 1997 [1900]. — ISBN 1-86176-013-2.
Отрывок, характеризующий Нападение на Кадис (1797)
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
