Национал-социалистическое движение (Нидерланды)
| Национал-социалистическое движение | |
| нидерл. Nationaal-Socialistische Beweging in Nederland | |
 Эмблема партии | |
| Лидер: | |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Дата роспуска: | |
| Штаб-квартира: | |
| Идеология: | |
| Количество членов: |
около 900 человек (1933) |
| Партийная печать: |
Volk en Vaderland (Народ и Отечество) |
К:Исчезли в 1945 году Национал-социалистическое движение (НСБ) (нидерл. Nationaal-Socialistische Beweging in Nederland) — голландская национал-социалистическая партия. Единственная легальная партия в стране во время Второй мировой войны.
Содержание
История партии
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 5 марта 2013 года. |
До войны
Была основана 14 декабря 1931 года в Утрехте. Учредителями выступили
Антон Адриан Мюссерт и Корнелис ван Геелкеркен. В её идеологии была смесь национал-социализма и фашизма, а до 1936 в партии отсутствовал антисемитизм, а также членами НСБ были евреи.
В 1933 году был проведён съезд, на котором присутствовало 600 человек. После этого начала расти поддержка со стороны народа. В том же году правительство запретило государственным служащим быть членами НСБ.
В 1935 году на выборах партия получила 8 % голосов и два места в Сенате. Мюссерт получил имидж надёжного и прагматичного политика. Он сумел построить сильную организацию и демократическую политическую стратегию, которая не была ориентирована на насильственное свержение строя.
В 1936 году под влиянием идей Роста ван Тоннингена, который сильно ориентировался на НСДАП, партия стала антисемитской. В ответ на это разгорелось мощное антифашистское движение. Церковь и профсоюзы осудили подобные действия[1].
В 1937 году НСБ получила лишь 4 % голосов и четыре места в Сенате, однако впоследствии было получено пятое место. Депутаты от НСБ оказывали физическое и психологическое давление на других депутатов.
В 1939 году партия получила 4 % голосов избирателей.
Во время Второй мировой войны
Во время Второй мировой НСБ сочувствовала немцам, но выступала за строгий нейтралитет Нидерландов. В мае 1940 года 800 членов НСБ были поставлены полицией под стражу[2]. 14 мая немцы оккупировали страну и освободили членов НСБ. В июне того же года Мюссерт на своём выступлении в Люнтерене призвал народ отречься от королевской власти и принять немцев. Все коммунистические и социалистические партии были объявлены вне закона, а в 1941 все партии, кроме НСБ, были запрещены. 14 декабря 1941 в состав НСБ влилась Национал-социалистическая голландская рабочая партия.
НСБ открыто сотрудничала с немцами. Её численность в годы войны выросла до 10000 членов. На «места» немцы назначали членов НСБ по собственному желанию. Главой Нидерландов в годы оккупации был назначен Артур Зейсс-Инкварт, а Мюссерт надеялся, что этот пост займёт он. Также Мюссерт несколько раз встречался с Гитлером и просил его восстановить независимость Нидерландов под властью главы НСБ, но получал отказ. Мюссерт получил лишь разрешение на создание Государственного секретариата, который имел мало влияния на государственные дела, и звание премьер-министра, которое заменялось на «Лидер голландского народа». Постепенно из-за возвышения ван Тоннингена авторитет Адриана Антона в НСБ падал.
Начиная с лета 1943, члены НСБ поступали на службу в Ландмахт и следили за порядком в Нидерландах.
4 сентября 1944 союзники заняли Антверпен. 5 сентября большинство высших членов НСБ бежали в Германию.
6 мая 1945 НСБ была запрещена. Многие члены партии были арестованы и осуждены. Мюссерт был казнён 7 мая 1946 года.
Идеология
НСБ начинала как классическая нацистская партия, которая опиралась на принципы руководства. Партия пропагандировала идею здоровой нации с сильной властью, порядком и солидарностью. Они поставили национальные интересы выше личных интересов и интересов социальных групп, которые были характерны для голландского общества. Партия была против парламентаризма и авторитаризма. Программа была смоделирована по программе НСДАП, но не содержала расизм и антисемитизм. После 1936 под влиянием Роста ван Тоннингена партия стала больше ориентирована на НСДАП и заимствовала от немецкой партии антисемитские и расистские идеи. НСБ также поддерживало агрессивную внешнюю политику Италии и Германии.
Практические требования НСБ были: отмена отдельных избирательных прав, корпоративизм, введение трудовой и воинской повинности, ограничение свободы прессы, законы, подавление забастовок. Они выступали за воссоединение Фландрии в рамках Великих Нидерландов. Это государство не должно было являться частью Германии, а только независимым верным союзником.
Программа
- Построение сильной государственности;
- Ликвидация индивидуального голосования;
- Построение корпоративной плановой экономики;
- Ограничение свободы прессы;
- Введение трудовой повинности и улучшение социального обеспечения;
- Создание национальных общин в сфере экономики.
Ритуалы и символика
НСБ скопировало ритуалы и символику у итальянских фашистов и нацистов, в частности чёрную форму и римское приветствие. С 1933 года начал использоваться салют «Hou Zee!» Это, по словам Мюссерта, обозначало «мужество голландцев и славную морскую историю Нидерландов». Мюссерт имел звание Leider (лидер), которое подобно званию Гитлера в НСДАП (фюрер). Kameraad (товарищ) и Kameraadske (обращение к женщинам, неологизм) — звание членов партии. Один из лозунгов, «Мюссерт или Москва», подразумевал антикоммунизм партии и оборону от предполагаемого коммунистического переворота[3]. Партия использовала красный и чёрный цвета на своём флаге, а также оранжево-бело-синий голландский триколор, который был флагом Нидерландов в XVII веке. Также НСБ использовала вольфсангель на хвосте льва, который был изображён на флаге.
Электорат и поддержка
НСБ в основном поддерживал средний класс: солдаты, фермеры, государственные служащие и предприниматели. Меньше всего НСБ поддерживало духовенство и профсоюзы.
НСБ имело крепкие позиции в таких провинциях, как Дренте, Гелдерланд, Лимбург и в населённых пунктах на границе с Германией[4].
Лингвистика
Национал-социалистическое движение выступало за использование старых нидерландских названий месяцев (louwmaand, sprokkelmaand, lentemaand...) вместо обычно использующихся названий латинского происхождения (januari, februari, maart...)
Напишите отзыв о статье "Национал-социалистическое движение (Нидерланды)"
Примечания
- ↑ [home.zonnet.nl/hagespraak/nsb.htm NSB-Documentatie, Hagespraak. Indische Nederlanders]
- ↑ Jong 1956, p73.
- ↑ «Mussert, Anton» in Current Biography 1941, p621.
- ↑ [home.zonnet.nl/hagespraak/nsb.htm NSB-Documentatie, Hagespraak. Provincie Drenthe 11,19 % t.o. 7,94 % landelijk gemiddeld] — Statenverkiezingen 1935
Ссылки
- [www.fotw.net/flags/nl%7Dnsb.html Флаг НСБ]
- [www.youtube.com/watch?v=TRLaSf8ay8E видеоролик про НСБ]
- [www.rtvdrenthe.nl/alleprogrammas/inhetnieuws?NewsID=30439 Документальные съёмки из Вестерборка].
Отрывок, характеризующий Национал-социалистическое движение (Нидерланды)
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
