Ну, погоди! (выпуск 20)

Ну, погоди! (выпуск 20)
Тип мультфильма	цветной
Режиссёр	Алексей Котёночкин
Автор сценария	Феликс Камов, Александр Курляндский
Роли озвучивали	Ольга Зверева (Заяц), Игорь Христенко (Волк)
Композитор	Андрей Державин Максим Фадеев
Студия	Кристмас Филмз
Страна	Россия Россия
Премьера	1 апреля 2006
IMDb	ID 1364341
Аниматор.ру	[www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=6817 ID 6817]

«Ну, погоди!» — двадцатый мультипликационный фильм из серии «Ну, погоди!». Действие фильма происходит в городе и на даче.

Сюжет

Предыстория

Сначала показан Волк с чупа-чупсом во рту, он видит автомат с надписью: «НАПИТКИ» и бросает в него пуговицу, не найдя монеты. Ему достаётся баночка с пуговицей. Пуговица Волка влетает прямо в балкон дома, где живёт Заяц и нажимает кнопку магнитофона. Звучит песня «Я шоколадный заяц», от звука которой Волк приходит в бешенство. Он мажет ладони клеем и, представляя себя Человеком-Пауком, начинает подниматься по плитке дома. Однако вскоре клей застывает на плитке и Волк падает, увлекая за собой груду кафеля. Добравшись с наклеенными на ноги — руки плитками, волк по домофону сообщает Зайцу своё фирменное «Ну, заяц, погоди!»

Основной фильм

Показана дача Волка: унитаз под клумбу, пыль и старые вещи на полу, журнал «PLAYWOLF», часы-кукушка. Вдруг с соседнего участка доносится: «Я шоколадный заяц…». Волк в ярости видит Зайца за работой на клумбе. Заяц сажает ромашки, а от плевка Волка единственная ромашка в его импровизированной клумбе в виде унитаза вянет. Не сумев пробраться в дом, Волк делает подкоп и появляется на клумбе Зайца, который сообразил включить шланг, и он, как живой, начал борьбу с Волком. Через некоторое время Волк всё же сумел завязать шланг узлом, но раздувшийся водяной шар выбрасывает его с заячьего участка на телегу с сеном, и Волк говорит: «Ну, заяц, погоди!».

Решив протаранить дверь, Волк берёт бревно и разбегается. Но его траектория сходится с траекторией движения машины (по внешнему виду похожей на ЗАЗ-965) с Козлом-дачником. Рассерженный Козёл гонится за Волком по улице с гаечным ключом в руке, пока тот не прячется у Зайца на участке, а затем Козёл кидает вдогонку сапог. С помощью этого сапога Волк решил помочь Зайцу раздуть самовар, но переусердствовал — самовар взорвался, в результате чего Волк улетел в одуванчики и вновь произнёс: «Ну, заяц, погоди!».

В следующем эпизоде Волк собирает грибы. Свою пустую корзинку он меняет на два полных ведра грибов, которые, в отсутствие хозяина, крадёт из прицепа к синему мотороллеру. На их место он кладёт свои корзинку и палку. На палку садится птичка и удивлённо смотрит на уходящего Волка. Заяц едет по грибы на красном мотороллере и попадается Волку, который с помощью двух вёдер и пойманного Зайца играет сам с собою в «напёрстки». В одном из раундов Заяц исчезает. Происходит погоня, в результате которой Волк врезается в домик на своей даче и в развалинах произносит своё «Ну, заяц, погоди!».

История создания

Премьера фильма состоялась в Москве 1 апреля 2006 года. Режиссёр Алексей Котёночкин — сын Вячеслава Котёночкина.

В фильме использована песня Максима Фадеева «Я шоколадный заяц» в исполнении Пьера Нарцисса.

Роли озвучивали

Актёр	Роль
Игорь Христенко	Волк Волк
Ольга Зверева	Заяц Заяц

Факты

• В этом выпуске, как и в 10-м, обыгрывается вступительная предыстория 1-го фильма.
• Момент, когда Волк пытается на скутере снять с головы корзинку, очень схож с эпизодом в аэропорту (13 выпуск).
• Финальная сцена выпуска с кукушкой была заимствована из 15-го фильма.

Ссылки

• [www.newsru.com/cinema/22nov2006/nupogodi.html Вышла 20 серия «Ну, погоди!»]

Отрывок, характеризующий Ну, погоди! (выпуск 20)

Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“