Ойшер, Мойше

Мойше Ойшер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Мойше Ойшер (Моисей Зейликович Ойшер, Моррис Ойшер; идиш ‏משה אױשער‏‎; 8 марта 1907, Липканы Хотинского уезда Бессарабской губернии — 28 ноября 1958, Скарсдэйл или Нью-Рошелл, штат Нью-Йорк) — еврейский театральный и киноактёр, кантор, звезда американского кино на идише 1930—1940-х годов.

Биография

Ранние годы

Мойше Ойшер родился в семье кантора Зейлика Ойшера в бессарабском местечке Липканы (теперь Бричанского района Молдовы) в 1907 году. Вскоре после рождения младшей дочери (1913) отец уехал в Монреаль и Мойше со своей сестрой Фрейдл (будущей актрисой Фрэйдэлэ Ойшер) воспитывался в доме своего деда по материнской линии столяра Мэхла (сам отец происходил из уездного местечка Хотин). Учился у известного липканского педагога Лейзера Школьника, был певчим в синагогальном хоре кантора Йосл Штернберга, участвовал в детских театральных постановках баснописца Элиэзера Штейнбарга.

В конце лета 1921 года Мойше с матерью и сестрой перебрались к отцу в Монреаль, а через два года вся семья переехала в Нью-Йорк, затем в Филадельфию, где отец получил позицию кантора в одной из филадельфийских синагог. Через несколько лет Мойше уже самостоятельно вернулся в Нью-Йорк и перетянул туда сестру. Первая работа будущего актёра в Америке — помощником продавца в продовольственной лавке (delicatessen store). В 1920-е годы начал участвовать в театральных постановках на идише вместе со своей сестрой, которая быстро приобрела известность исполнением детских ролей в театрах на Второй авеню нижнего Истсайда на Манхэттене (теперь район Ист-Виллидж). В начале 1930-х годов Ойшер организовал собственую антрепризу, для которой писал сценки под псевдонимом «бен Зейлик» (сын Зейлика), а с 1932 по 1934 год ездил с гастролями по Южной Америке, главным образом Аргентине.

Румынская синагога

По возвращении в Нью-Йорк, в 1935 году Ойшер прошёл по конкурсу на позицию кантора в знаменитой «Румынской синагоге» (идиш: Ди румэйнише шул), что было весьма серьёзным успехом для начинающего кантора. «Румынская синагога», или First Roumanian-American Congregation, по адресу 89 Ривингтон стрит (Rivington Street) между улицами Орчард (Orchard) и Ладлоу (Ludlow), являлась одной из самых знаменательных и старейших синагог города и в первую очередь славилась своей акустикой, залом на две тысячи мест и канторским искусством. Вследствие последнего она и получила в народе известность «Карнеги-Холла для канторов» (Cantors’ Carnegie Hall) — в разное время здесь постоянно работали или вели праздничные службы самые знаменитые канторы и оперные исполнители страны, в том числе Йосэлэ Розенблатт (1882—1933), Мойше Кусевицкий (1899—1966), Ричард Такер (1913—1975), Джен Пирс (1904—1984) и Роберт Меррилл (1917—2004); в хоре синагоги начинали комические артисты Эдди Кантор (1892—1964), Джордж Бёрнс (1896—1996), и Рэд Баттонс (1919—2006).

Само здание Румынской синагоги было построено в 1857 году под немецкую евангелическую церковь, в 1864 году перекуплено немецко-еврейской конгрегацией (общиной) «Шаарей Шомаим» (небесные врата), в 1890 году вновь превратилось в церковь (на этот раз методистскую), и наконец в 1902 году стало Румынской синагогой с перестроенным в романском стиле фасадом (в результате пожара в январе 2006 года у здания рухнула крыша и спустя два месяца здание было снесено). Мойше Ойшер здесь работал до конца 1940-х годов, после чего выступал в летних пансионатах в Катскильских горах, где ему аккомпанировала на фортепиано его вторая жена.

Кинокарьера

Тогда же, в середине 1930-х годов Ойшер дебютировал на нью-йоркском радио, с которым был связан до конца жизни, и женился на актрисе Флоренс Вайс (Florence Weiss) — их брак распался в начале 1940-х годов и в 1945 году Ойшер женился вторично, но до того и в театре и в кино он обыкновенно снимался вместе с женой. Вместе с Флоренс Вайс Ойшер на протяжении ряда лет вёл радиопередачу Stanton Street Clothiers на канале WBBC. Помимо нью-йоркских театров, он в эти годы работал также в Third Ward Yiddish Theater в Ньюарке (штат Нью-Джерси).

Свою дебютную и сразу принесшую ему широкую известность роль деревенского кузнеца Янкла Ойшер сыграл в кинокартине «Янкл-кузнец» (Енкл дэр шмид, в английском прокате The Singing Blacksmith) по одноимённой пьесе Довида Пинского (1872—1959). Пьеса дебютировала 25 ноября 1909 года в нью-йоркском театре Thalia в постановке Дувида Кесслера; премьера кинокартины режиссёра Эдгара Г. Алмера в адаптации Осипа Дымова (1878—1959) состоялась 1 ноября 1938 года в нью-йоркском Continental Theatre. Фильм представлял собой оперетту на музыкальной основе популярного тогда свинга. В следующем, 1939 году вышла другая музыкальная лента Ойшера «Виленский городской кантор» (Дэр вилнер штот-хазн, или в английском прокате Overture To Glory) по пьесе Бернарда Горина (1868—1925) «Дэр вилнэр балэбэсл» (Виленский молодожён), где он сыграл главную роль знаменитого виленского кантора Страшунского (1816—1850). В 1940 году на экраны вышел автобиографический фильм Ойшера «Канторский сынок» (Дем хазнс зиндл, в английском прокате The Cantor’s Son). К этому времени Мойше Ойшер был уже одним из самых знаменитых еврейских актёров страны и достиг пика своей популярности.

Музыкальная карьера

В 1943 году Ойшер подписал контракт с Чикагским оперным театром (Chicago Opera) на исполнение ведущих ролей в постановках «Еврейки» (La Juive, 1835) Жака Фроменталя Галеви (1799—1862) и «Паяцев» (Pagliacci, 1892) Леонкавалло. Вскоре он однако перенёс свой второй сердечный приступ (первый инфаркт он перенёс ещё в возрасте 34 лёт и всегда страдал слабым сердцем) и выступления были прерваны. Тогда же, в самый разгар войны он снялся уже на английском языке в кинокартине «Песни о России» (Songs of Russia) компании Metro-Goldwyn-Mayer Studios, о попавшем в самом начале войны в Советский Союз американском дирижёре Джоне Мередите (John Meredith).

Дальнейшей кинокарьере воспрепятствовало плохое здоровье, к концу 1940-х годов Ойшер даже уволился из Румынской синагоги и выступал лишь с периодическими концертными программами, к которым он написал ряд песен на слова современных ему еврейских поэтов, например популярную песенку «Стоит у местечка домишко» (Ба дэм штэтл штэйт а штыбл) на слова кишинёвского поэта Золмена Розенталя, «Мой дорогой» (Майн либэр, 1943) на слова советского еврейского поэта Ицика Фефера, на слова Ицика Мангера и других авторов. В конце 1940-х и начале 1950-х годов он записал несколько долгоиграющих пластинок — народных песен, театральных шлягеров (в том числе с дуэтом Сёстры Берри — The Barry Sisters), ансамблем Kadimah Singers и с клезмерским кларнетистом-виртуозом Дэйвом Таррасом (1897—1989) — в основном для лейбла Banner Records. В 1956—1958 годах вышли три антологии литургической (на древнееврейском языке) и народной (на идише) музыки к еврейским праздникам с нарративным текстовым сопровождением на английском языке (к Хануке — с наррацией его одиннадцатилетней дочери, пасхальному седеру и Судному дню), которые стали его последней музыкальной работой.

Большинство из этих записей были переизданы в последние два десятилетия, в том числе в цифровом ремастеринге исходных магнитных лент. Среди прочих, Ойшеру принадлежат первые записи популярных шлягеров «Дона-Дона» (композитора Шолома Секунды, 1894—1974) и «Майн штэйтэлэ Бэлц» (Мой городок Бельцы) — последней в киноленте «Канторский сынок» (1940). В 1956 году он снялся в своей последней роли в кино — в кинокартине «Пение в ночи» (Singing In The Dark) режиссёра Макса Ноззека, где он сыграл главную роль пережившего нацистские концлагеря и страдающего амнезией Лео. Мойше Ойшер умер 51 года в ночь с 27 на 28 ноября 1958 года от третьего по счёту сердечного приступа.

Фильмография

• 1938 — «Енкл дэр шмид» (Янкл-кузнец, или The Singing Blacksmith — поющий кузнец), чёрно-белый. По одноимённой пьесе Довида Пинского. Режиссёр Эдгар Г. Алмер (Ульмер, Edgar G. Ulmer), продюсер Роман Ребуш. Сценарий Осипа Дымова (Перельман). Музыка: Янкев Вайнберг (Jacob Weinberg). В ролях: М. Ойшер (Янкл-кузнец); Флоренс Вайс (Ривке), Гершл Бернарди (1923-1986). VHS (видеокассета) — Ergo Media, 1992; DVD — Yiddish Film Collection (PAL), 2001 и National Center for Jewish Film (105 минут), восстановленный и оцифрованный с исходной киноплёнки, с дополнительными эпизодами, 2005 (оба издания — с английскими субтитрами).
• 1939 — «Дэр вилнэр штот-хазн» (Виленский городской кантор, или — в английском прокате — Overture To Glory, увертюра к славе). Сценарий Осипа Дымова (1878—1959), диалог поэта Янкев Глатштейна (1896—1971), музыка Александра Ольшанецкого (1892—1944). В ролях: М. Ойшер (кантор Йоэл-Дувид Страшунский), Флоренс Вайс (Ханэ, его жена); во второстепенных ролях — драматург Осип Дымов и кантор-композитор Манфред Левандовский (1895—1970). VHS (видеокассета) — Ergo Media, 1988; DVD — Yiddish Film Collection (PAL), 2001 и National Center for Jewish Film (105 минут), восстановленный и оцифрованный с исходной киноплёнки, с дополнительными эпизодами, 2005 (оба издания — с английскими субтитрами).
• 1940 — «Дэм хазнс зиндл» (Канторский сынок, или The Cantor’s Son). Режиссёр: начал картину Сидни Голдин, но после его скоропостижной смерти во время съёмок фильма закончил работу Илья Мотылев. Сценарий: Марк Швейд по книге Луиса Фраймана. Музыка Александра Ольшанецкого. В ролях М. Ойшер (Шлоймэлэ Райхман, сын кантора), Флоренс Вайс. В фильме впервые прозвучал в записи знаменитый шлягер А. Ольшанецкого и Дж. Джейкобса «Майн штэйтэлэ Бэлц» (Мой городок Бельцы) — под названием «Бэлц» (то есть просто Бельцы), написанный за несколько лет до того для Изы Кремер. VHS (видеокассета) — Ergo Media, 1989; DVD — Yiddish Film Collection (PAL), 2001 и National Center for Jewish Film (105 минут), восстановленный и оцифрованный с исходной киноплёнки, с дополнительными эпизодами, 2005 (оба издания — с английскими субтитрами).
• 1943 — «Песни о России» (Songs of Russia), режиссёр Грегори Ратов (Gregory Ratoff), продюсер Джо Пастернак (Joe Pasternak). В ролях: Роберт Тэйлор (1911—1969; в роли дирижёра Джона Мередита), М. Ойшер (в роли певца Уолтера Лоренса — Walter Lawrence); Михаил Чехов (1891—1955), Фёдор Шаляпин мл. (1905—1992), Зоя Карабанова, Владимир Соколов, Константин и Тамара Шайн, Лео и Барбара Булгаков и др. MGM Studios.
• 1956 — «Пение в ночи» (Singing In The Dark). Режиссёр Макс Ноззек (Max Nosseck). Сценарий, стихи к песням (на музыку А. Эльштейна, 1907—1963) и главная роль Лео — М. Ойшер.
• Cantors From The Golden Age: DVD (Канторы золотого века), Israel Music, 2005.

Дискография

Канторские композиции в исполнении Мойше Ойшера входят в большинство исторических сборников канторского искусства.

• Moishe Oysher «The Master Singer of his People». Musique Internationale.
• «Дус кешенэвэр штыкэлэ/Гринэ блэтэр» (Кишинёвская композиция/Зелёные листья). Десятидюймовая граммофонная пластинка на 78 оборотах.
• «The Moishe Oysher’s Chanukah Party» (Празднество Хануки М. Ойшера, долгоиграющая грампластинка). Banner Records. Переидано на компакт-диске на лейбле Israel Music, 2005.
• «Moishe Oysher At His Best» (М. Ойшер в пике карьеры, долгоиграющая грампластинка). Дирижёр: кантор Мойше Кусевицкий. Greater Records, 1969. Переиздана в 1973 году.
• Moishe Oysher Sings (М. Ойшер поёт, литургические, канторские композиции на древнееврейском языке и театральные песни на идише). Banner Records.
• «The Vilner Balebesl Original soundtrack» (саундтрек к кинофильму «Виленский городской кантор»). Miriam Daniele Productions.
• «The Oysher Heritage: Moishe Oysher, Fraydele Oysher & Marilyn Michaels» (Наследие семьи Ойшер). Mew Productions, 2005 и SISU Home Entertainment, 2005.
• «Yiddish Golden Hits» (Золотые хиты на идише). Israel Music, 2005.
• «Гринэ блэтэр» (Зелёные листья). Israel Music, 2005.
• «The Moishe Oysher Seder» (Пасхальный седер М. Ойшера). Долгоиграющая грампластинка — Rozanna Records, 1956. Кассета под названием «Passover» (Еврейская Пасха), 1973. Компакт-диск — Israel Music, 2005 (Два компакт-диска, включающие исходные грампластинки: «Kol-Nidrei Night» и «Chanukah Party»).
• «Kol-Nidrei Night With Moishe Oysher» (Ночь кол-нидрэ с М. Ойшером), два компакт-диска. Israel Music, 2005 (долгоиграющая грампластинка — Rozanna Records, 1957).
• «The Moishe Oysher Chanukah Party». Долгоиграющая грампластинка — Rozanna Records, 1958. Переиздано на компакт-диске «The Moishe Oysher Seder», Israel Music, 2005.
• «Seder, Kol-Nidre and Chanukah». Leisure Time Music (США), 1994 (Все 3 долгоиграющие грампластинки к еврейским праздникам на двойном компакт-диске в общей упаковке).
• «The Fabulous Voice of Moishe Oysher» (Чудный голос М. Ойшера). Aderet Music, 1999.
• «The Barry Sisters. 20 Yiddish Swinging Hits» (Сёстры Бэрри: 20 свинговых хитов на идише; «hалевай» и «Хора стакатто» вместе с М. Ойшером). Israel Music, 2005.
• «Yiddish American Klezmer Music: 1925—1956» (с кларнетистом Дэйвом Таррасом — Dave Tarras). Yazoo Records.
• «Simon Spiro: Traditional Cantorial and Concert Favorites» (Традиционные канторские и концертные шлягеры, трек № 2). Naxos.

Ссылки

• Moyshe Oysher (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Ойшер, Мойше

Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.