Оутс, Джойс Кэрол

Джойс Кэрол Оутс
Joyce Carol Oates
Псевдонимы:	Rosamond Smith, Lauren Kelly
Дата рождения:	16 июня 1938(1938-06-16) (85 лет)
Гражданство:	США США
Род деятельности:	прозаик
[lib.ru/INPROZ/OUTS/ Произведения на сайте Lib.ru]

Джойс Кэ́рол О́утс (англ. Joyce Carol Oates) — американская писательница, прозаик, поэт, драматург, критик. Свою первую книгу выпустила в 1963 и с тех пор опубликовала более пятидесяти романов, большое количество рассказов, стихов и документальной прозы. За роман «Их жизни» (Them, 1969) получила Национальную Книжную Премию, а романы «Чёрная вода» (Black Water, 1992), What I Lived For (1994) и «Блондинка» (Blonde, 2000) были номинированы на Пулитцеровскую. Заслужив репутацию плодовитого автора, она была одним из ведущих американских романистов с 60х годов.
Также писала под псевдонимами Розамунд Смит и Лорен Келли.

Биография

Ранние годы и образование

Оутс родилась в Локпорте, штат Нью-Йорк. Родители — домохозяйка Каролина Оутс и Фредерик Оутс, проектировщик инструментов. Её семья исповедовала католицизм, но в настоящее время она стала атеисткой. Оутс росла в фермерском сообществе рабочего класса Миллерспорта, Нью-Йорк, и описывала родных как «счастливую, сплоченную и ничем не примечательную для нашего времени, места и экономического положения семью». Её бабушка по отцу, Бланш Вудсайд, жила с ними и была «очень дружна» с Джойс. После её смерти Джойс узнала, что отец Бланш покончил с собой, и впоследствии она скрывала своё еврейское происхождение; со временем Джойс описала жизнь бабушки в романе The Gravedigger’s Daughter (2007). В 1943 родился её брат Джуниор, а в 1956 сестра Линн Энн, страдающая тяжёлым аутизмом.

На начальном этапе образования Оутс посещала ту же «школу с одним помещением», куда ходила её мать в детстве. Она рано заинтересовалась чтением и вспоминает «Алису в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла, подарок Бланш, как «великое сокровище детства и сильнейшее влияние литературы на мою жизнь. Это была любовь с первого взгляда!» В раннем подростковом возрасте Джойс жадно читала Уильяма Фолкнера, Фёдора Достоевского, Генри Дэвида Торо, Эрнеста Хемингуэя, Шарлотту и Эмили Бронте, чьё «воздействие до сих пор очень сильно». Оутс начала писать в 14 лет, когда Бланш подарила ей печатную машинку. Позже Оутс переводилась в другие загородные школы и в 1956 закончила среднее образование в Вильямсвилльской Южной Высшей Школе, где писала для школьной газетой. Она была первой в своей семье, кто закончил высшую школу.

Оутс выиграла стипендию на учёбу в Сиракузском университете, где вступила в организацию «Фи Мю». Она нашла Сиракузы «очень волнующим местом, академически и интеллектуально» и попыталась «писать роман за романом и выбрасывать, когда заканчивала». Только в это время писательница знакомится с романами Дэвида Лоуренса, Фланнери О’Коннор, Томаса Манна и Франца Кафки и тем не менее отмечает, что их произведения также повлияли на её творчество. В возрасте девятнадцати лет она победила в конкурсе «Лучший рассказ колледжа», спонсированном журналом «Мадемуазель». Оутс окончила Сиракузский университет в 1960 и получила магистерскую степень в Университете Висконсин-Мэдисона в 1961.

Эвелин Шрифт, президент издательского дома Vanguard Press, познакомилась с Оутс вскоре после этого. «Она была не испорчена школой, и я думаю, что она была гениальна», — говорила Шрифт. Первая книга Оутс, сборник рассказов «Уходя на север»(By the North Gate), была издана Vanguard Press в 1963.

Литературная деятельность

Когда Оутс было 26, Vanguard Press опубликовал её первый роман «Ошеломительное падение» (With Shuddering Fall, 1964). В 1966 увидел свет Where Are You Going, Where Have You Been? — рассказ, посвящённый Бобу Дилану, написанный после прослушивания его песни It’s All Over Now, Baby Blue, по мотивам истории американского серийного убийцы Чарльза Шмида, известного также как «Тусонский крысолов». Рассказ неоднократно включался в антологии, в 1985 по нему был снят фильм «Приятный разговор» (Smooth Talk) с Лорой Дерн в главной роли. В 2008 Оутс говорила, что, несмотря на большое количество опубликованных работ, она наиболее известна как автор Where Are You Going, Where Have You Been?

Другой известный рассказ, In a Region of Ice (1967), инсценирует увлечение протестом против мира образованности и благоразумия, установленного поколением родителей, депрессию и в конечном счёте убийство и самоубийство молодого талантливого американского студента-еврея. Как и во множестве других из её работ, на написание этого рассказа вдохновил случай из реальной жизни, Оутс была знакома с прототипом главного героя. Она возвращается к этой теме в одноимённом рассказе из сборника Last Days (1985).

Роман Оутс «Их жизни» (1969) в 1970 получил Национальную Книжную Премию; действие происходит в Детройте между 1930-ми и 1960-ми годами, в чёрном гетто, где процветает преступность, наркотики и расово-классовые столкновения. Некоторые ключевые персонажи и события также списаны с реальных людей, которых Оутс знала пока жила в этом городе. Начиная с этого времени она писала в среднем по две книги в год, по большей части романы. Чаще всего её интересовали деревенская бедность, сексуальное насилие, классовые противоречия, жажда власти, женские детство и юность и иногда сверхъестественное. Насилие постоянно присутствует в её работах, что побудило Оутс написать эссе в ответ на вопрос «Почему Ваши произведения так жестоки?» В 1990 она анализирует свой роман Because It Is Bitter, and Because It Is My Heart (1990), который также затрагивает тему расовых противоречий, и говорит, что период его написания был «таким напряжённым, что казался наэлектризованным».
Озабоченность Оутс жестокостью и другими традиционно мужскими вопросами снискала ей уважение таких писателей-мужчин как Норман Мейлер.

Оутс — поклонница поэтессы и писательницы Сильвии Плат, и говорит о её единственном романе «Под стеклянным колпаком» как о «почти совершенном произведении искусства», но хотя Оутс часто сравнивали с Плат, она не признает платовской романтизации суицида, и среди героев Сильвии Джойс более привлекают стойкие, сильные мужчины и женщины, продолжающие жить.

В начале 1980-х Оутс начала писать рассказы в жанре готики и ужасов: в период погружения в эти стили она говорила, что была под «влиянием Кафки» и чувствовала «писательское родство» с Джеймсом Джойсом.

В 1996 выходит книга Оутс «Семья Малвэйни» (We Were the Mulvaneys), роман о разложении американской семьи, ставший бестселлером после того, как был выбран Книжным Клубом Опры в 2001. В 1990-х и начале 2000-х Оутс написала несколько книг, в основном мистические романы и детективы, под псевдонимами Розамунд Смит и Лорен Келли.

В течение более чем двадцати пяти лет об Оутс говорили как о «фаворите» среди номинантов на Нобелевскую Премию по литературе. Среди написанного в Сиракузском Университете семнадцать её ненапечатанных рассказов и четыре неоконченных романа. Сама Оутс сказала, что большая часть её ранних неопубликованных работ была «с лёгкостью выброшена».

В одной из рецензий на сборник рассказов "Круговорот любви" («The Wheel of Love»), выпущенный в 1970, говорится, что «талант автора заслуживает внимания», однако в настоящее время «далёк от мировой величины».

Преподавание

Оутс в течение года преподавала в Бомонте, Техас, до переезда в Детройт в 1962, когда она начинает работать в Детройтском Университете. По причине войны во Вьетнаме, расовых волнений в Детройте, она принимает предложение и переезжает вместе с мужем в Канаду, чтобы преподавать в Виндзорском Университете. С 1978 преподает в Принстонском Университете.

В 1995 вводный писательский курс Оутс проходит принстонский студент Джонатан Сафран Фоер. Оутс, заинтересовавшаяся его произведениями, говорила, что он обладает «самым важным для писателя качеством — энергией». Позже Фоер вспоминал, что «она была первой, кто дал мне понять, что мне нужно попытаться писать в любом серьёзном жанре. После этого моя жизнь действительно изменилась». Оутс консультировала Фоэра при написании им выпускной диссертации, а также ранней версии его романа «Полная иллюминация», опубликованного в 1999 и получившего одобрение широкой публики.

Личная жизнь

Во время учёбы в Университете Висконсин-Мэдисона, Оутс познакомилась с Рэймондом Дж. Смитом, с которым вместе училась, в 1961 они поженились. Смит стал профессором литературы 18го века, а позже редактором и издателем. В 1974 м, когда Оутс служила помощником редактора, пара совместно создала литературный журнал «Ontario Review». В 1980 Оутс и Смит основали независимый издательский дом «Ontario Review Books». В 2004 Оутс Описывает их со Смитом союз, как «брак родственных умов — мы оба, мой муж и я, интересуемся литературой, читаем одни и те же книги; как только он прочитает книгу, её читаю я — мы меняемся книгами и обсуждаем прочитанное за едой […], мы очень сплоченная и творческая пара». Смит умер от осложнений после пневмонии 18 февраля 2008 года. В апреле 2008 в одном интервью Оутс писала: «После неожиданной смерти мужа у меня стало гораздо меньше энергии[…] Моя семья — моя любовь к мужу — была для меня самым дорогим в жизни, дороже писательства. По сравнению со смертью мужа литературная деятельность сейчас меня почти не интересует». В начале 2009 Оутс вышла за Чарльза Гросса, профессора Отделения Психологии и Института Неврологии в Принстоне, который ранее был женат дважды. Они познакомились на званом обеде в доме Оутс через полгода после смерти Смита.

Оутс увлекается бегом и говорит, что «в воображении писатель-бегун проносится по просторам и городам своих произведений, как призрак в реальном окружении». Во время бега она представляет сцены из своих романов и решает конструктивные проблемы уже написанных черновиков; писательница сформулировала идею романа You Must Remember This (1987), когда «подняла глаза и увидела руины железнодорожного моста», который напомнил ей «мистический северный Нью-Йорк в нужном месте».

В 1973 Оутс начала вести подробный дневник своей личной и литературной жизни, который со временем разросся до «более 4000 страниц печатного текста через один интервал». В 2008 Оутс «отошла от ведения официального дневника» и вместо этого сохраняет копии электронных писем. Оутс является членом Совета Попечителей Фонда Памяти Джона Симона Гуггенхайма.

Плодотворное творчество

Оутс пишет от руки, не используя стенографию, работая с «8 утра до часу каждый день, потом снова два или три часа вечером». Творческая плодовитость стала одним из её самых известных характерных черт. Газета The New York Times в 1989 назвала имя Оутс «синонимом продуктивности», а в 2004 The Guardian отметила, что «почти каждая рецензия на книгу Оутс начинается со списка [её опубликованных произведений]». В журнальной статье, написанной в 1970-е, Оутс пишет, саркастически обращаясь к своим критикам: «Так много книг! Так много! Очевидно, карьера Джойс Кэрол Оутс достигла высшей точки, если судить по количеству публикаций; столько названий, и ей бы лучше… что?.. оставить все надежды на „репутацию“?[…] Но я работаю упорно и долго, и, пока бегут часы, я, кажется, делаю больше, чем ожидала; больше, несомненно, чем позволено „серьёзному“ автору. У меня в запасе ещё много историй[…]». В журнале The New York Review of Books в 2007 Майкл Дирда намекает, что пренебрежительная критика в адрес писательницы «проистекает из страха рецензента: как кто-то может судить о новой книге Оутс, если не знаком с большинством предыдущих произведений? С чего он должен начинать?»

Несколько изданий напечатали списки наилучших, по их мнению, книг Оутс с целью помочь читателям разобраться в пугающем списке её произведений. В 2003 в статье «Джойс Кэрол Оутс для чайников» газета The Rocky Mountain News советует начинать с её ранних рассказов и таких романов, как A Garden of Earthly Delights (1967), them (1969), Wonderland (1971), Black Water (1992), and Blonde (2000). В список рекомендаций The Times 2006 года вошли them, On Boxing (1987), Black Water, and High Lonesome: New & Selected Stories — произведения, написанные в 1966—2006 годы, — как «Избранное Джойс Кэрол Оутс». Entertainment Weekly в 2007 выделяет таких «фаворитов», как Wonderland, Black Water, Blonde, I’ll Take You There (2002), and The Falls (2004). В 2003 Оутс сама говорит, что думает, что запомнится, и ей бы очень хотелось, чтобы впервые взявшие её книгу читатели прочитали them and Blonde, однако добавляет, что «могла бы запросто изменить количество названий».

Библиография

• 1963 — сборник рассказов «Уходя на север» (англ. By the North Gate)
• 1964 — роман «Ошеломительное падение» (англ. With Shuddering Fall)
• 1966 — сборник рассказов «Стремительный поток» (англ. Upon the Sweeping Flood)
• 1967 — роман «Сад радостей земных» (англ. A Garden of Earthly Delights)
• 1969 — роман «Их жизни» (англ. Them)
• 1971 — роман «Страна чудес» (англ. Wonderland)
• 1974 — сборник рассказов «Богиня и другие женщины» (англ. The Goddess and Other women)
• 1980 — роман «Бельфлер» (англ. Bellefleur)
• 1982 — роман «Любовная история в Бладсмуре» (англ. A Bloodsmoor Romance)
• 1984 — роман «Тайны Уинтерторна» (англ. Mysteries of Winterthurn)
• 1986 — роман «Мария: жизнеописание» (англ. Marya: A Life)
• 1990 — роман «Потому что это горько, и потому что это мое сердце» (англ. Because It Is Bitter, and Because It Is My Heart)
• 1992 — роман «Чёрная вода» (англ. Black Water)
• 1998 — сборник рассказов «Коллекционер сердец» (англ. The Collector of Hearts)
• 2000 — роман «Блондинка» (англ. Blonde)

Награды

• 1970 — Национальная книжная премия США за роман «Их жизни»
• 2010 — Национальная гуманитарная медаль США

Издание в России

• Ангел света. Рассказы. — М., Радуга, 1987. — 736 с.
• Сад радостей земных. — М.: Пресса, 1993. — 560 с., 200 000 экз.
• Ангел света. — М., АСТ, 2002. — 496 с.
• Коллекционер Сердец. — М., АСТ, 2004, 448 с.

Ссылки

• [lib.ru/INPROZ/OUTS/ Оутс, Джойс Кэрол] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.krugosvet.ru/articles/98/1009825/1009825a1.htm Оутс, Джойс Кэрол] // Энциклопедия «Кругосвет».
• [odes-transl.com/index.php?page=oats-j-c Оутс Дж. К. Залицяння, липень 1953 ] (укр.)

Отрывок, характеризующий Оутс, Джойс Кэрол

И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.