Пайпс, Ричард

Ричард Пайпс
Richard Edgar Pipes
Дата рождения:	11 июля 1923(1923-07-11) (100 лет)
Место рождения:	Цешин, Польша
Страна:	США
Научная сфера:	история
Альма-матер:	Гарвардский университет
Научный руководитель:	Бринтон, Крейн
Награды и премии:	Национальная гуманитарная медаль США (2007)

Ри́чард Пайпс (англ. Richard Edgar Pipes; род. 11 июля 1923, Цешин, Польша) — американский учёный, доктор философии по истории, профессор по русской истории Гарвардского университета c 1958 по 1996 гг., с 1996 — почётный профессор. В 1968—1973 годах был директором Исследовательского Центра по изучению России при Гарвардском университете, в 1973—1978 — главный научный консультант Института по исследованию России при Стэнфордском университете.

Биография

Ричард Пайпс родился в польском городе Цешин в еврейской семье. В октябре 1939 года его семья бежала из оккупированной нацистами Польши и через Италию приехала в США.

Учился в колледже Маскингам (англ. Muskingum) в Огайо. В 1943 году поступил на службу в американскую авиацию, получил американское гражданство. По армейской программе прошёл подготовку в Корнелльском университете к работе переводчика с русского языка и получил в 1945 году степень бакалавра. В университете познакомился со студенткой Ирен Рот из семьи польских евреев, на которой женился в 1946 году.

В марте 1946 был демобилизован в звании «лейтенант запаса по специальности военная разведка и допрос военнопленных» и поступил в аспирантуру Гарвардского университета. Его научным руководителем был Крейн Бринтон, известный специалист в области истории европейской мысли. Специализация по истории России происходила под руководством профессора Михаила Карповича. Ещё за два года до защиты докторской диссертации в 1950 году по плану, предложенному последним, начал работать помощником преподавателя в Гарвардском университете, в 1958—1996 — профессор, с 1996 — почётный профессор. В 1968—1973 был директором Исследовательского Центра по изучению России при Гарвардском университете, в 1973—1978 — главным научным консультантом Института по исследованию России при Стэнфордском университете.

В 1976 году президент Форд дал согласие на проведение независимой экспертизы для оценки угроз от СССР в противовес Команде А, состоявшей из аналитиков ЦРУ. Назначение Пайпса на должность главы группы экспертов было произведено тогдашним директором ЦРУ Джорджем Бушем. Пайпс собрал и возглавил так называемую команду Б (Team B), состоящую из гражданских, отставных военных и одного действующего. В 1981—1982 годах возглавлял восточноевропейский и советский отдел Совета национальной безопасности, занимался вопросами внешней политики США в рамках доктрины Рейгана.

В настоящее время — член Американского комитета за мир в Чечне, призванного, по утверждениям его членов, содействовать урегулированию чеченского конфликта. Автор 23 книг. Продолжает исследования истории России, с 2005 года физические силы позволяют выпускать только большие статьи (однако, в 2015 году опубликовал в биографию А.Н. Яковлева - архитектора перестройки). Они выходят и в России. В сентябре 2010 года приезжал в РФ для участия в дискуссионном клубе «Валдай». Каждый год прибывает читать лекцию, сотрудничая с Московской школой политических исследований. Последний раз его приезд состоялся в июле 2012 года. Приезжал в страну для участия в «Форуме Россия» в апреле 2013 года. Приезжал также на XV Апрельскую международную научную конференцию ВШЭ в начале апреля 2014 года.

Взгляды на историю России

Ричард Пайпс написал множество книг, посвящённых истории России. Его взгляды также можно проследить по многочисленным интервью в прессе.

Основой взглядов Пайпса на историю является его понимание пути России, отличном от траектории развития европейских стран.

Исследуя феномен Октябрьской революции и становления коммунистического режима, Пайпс приходит к выводу о том, что истоки коммунизма можно проследить в далёком прошлом России. Так, по мнению Пайпса, жители Великого княжества Московского не имели представления о частной собственности, и этим радикально отличались от жителей всех европейских стран. Единственным реальным собственником был только Великий князь (с XVI века — царь). Царь мог по своему усмотрению распоряжаться не только казённым имуществом, но и имуществом подданных.

Многие западные исследователи отмечают особый характер Российского государства и его исторической эволюции. Так, Р. Пайпс пишет: «Россия принадлежит par excellence к той категории государств, которые… обычно определяют как „вотчинные“ (patrimonial). В таких государствах политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель (властители) является одновременно сувереном государства и его собственником». Р. Пайпс считает, что самобытность правового развития России, такая его черта, как правовой нигилизм, обусловливались неразвитостью основных институтов феодализма, а «хроническое российское беззаконие, особенно в отношениях между стоящими у власти и их подчинёнными, проистекает из-за отсутствия какой-либо договорной традиции, вроде той, что была заложена в Западной Европе вассалитетом». (Пайпс Р. Россия при старом режиме. — 1993. — С. 75).

— Ачкасов В. А. док. полит. наук, зав. каф. и проф. Санкт-Петербургского гос. университета

Специфический характер собственности в Московии, по мнению Пайпса, привёл к тому, что в России сформировалась особая национальная культура, фундаментальные ценности которой отличались от ценностей Западной Цивилизации.

Западные специалисты, повторяя Чаадаева, полагают, что религиозная беда России была в том, что она приняла веру от Византии, что привело к разрыву с Западом, шедшим по пути прогресса. Например, Р. Пайпс пишет: «Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовой дороги христианской цивилизации, которая вела на Запад».

— Кантор В. К. — док. философ. наук

Также важной особенностью России было отсутствие в ней самоуправляющихся городских общин, независимого городского суда и частной собственности на недвижимость в городах.

Отметим важную особенность становления русской государственности, указанную историком в двухтомнике «Струве. Биография» (1970, 1980 годы). Она заключается в том, что с самого момента, когда русские государи предъявили претензию на абсолютную и ничем не ограниченную власть, они получили в ответ сопротивление и отдельных личностей, и целых групп.

… согласно Пайпсу, российская либеральная традиция оказывается “ничуть не менее древней, чем традиция самодержавия” …, в то время как, скажем, автор известного труда по истории русского либерализма В. В. Леонтович ведёт свой отсчёт лишь со времён Екатерины…

— Витенберг Б. М. — постоянный обозреватель журнала «Новое литературное обозрение», в 1990 г. — старший научный сотрудник Центрального государственного исторического архива СССР

Произвол царя и бюрократии в отношении имущества подданных, помимо всего прочего, делал невозможным в России развитие демократии.

Пайпс считал, что российская государственность вступила в полосу кризиса после того, как в XIX веке царское правительство предприняло ограниченную попытку капиталистической модернизации, не попытавшись изменить базовую, патримониальную структуру российского общества. В таком патримониальном обществе частное предпринимательство было инородным элементом. Форсированное развитие капиталистических отношений во второй половине XIX — начале XX веков привело к нарастанию противоречий в российском обществе, которые вылились в революцию 1917 года. В силу того, что у абсолютного большинства жителей России отсутствовали какие-либо представления о праве на частную собственность, им было относительно несложно «принять» коммунистический строй.

Исследуя природу советской власти, Ричард Пайпс увидел сходство между Советским Союзом и нацистской Германией. Более того, Пайпс предлагает считать советский режим и режим нацистов в Германии фундаментально родственными политическими режимами, которые проводили похожую внутреннюю и внешнюю политику, и на определённом этапе, как он считал, активно сотрудничали между собой. В своей книге «Россия под большевиками» Пайпс высказывает мысль о том, что и Германия при Гитлере, и Италия при Муссолини, и Советский Союз представляли собой тоталитарные режимы, которые объединяло отрицание демократии и прав человека.

Оценки научных взглядов

Взгляды Пайпса довольно популярны в России. Их цитируют в исторических биографиях, научных работах, СМИ. Писатель Святослав Рыбас в биографии Сталина ссылается на работу Пайпса «Россия при старом режиме» при объяснении истоков российской государственности. Среди историков цитируют Пайпса, например, С. А. Нефёдов и В. Я. Гросул. Выдающимся историком считает Пайпса доктор политических наук, академик Ю. С. Пивоваров, неоднократно упоминавший его в своих выступлениях. Высоко оценивает Пайпса российский религиовед А. Б. Зубов. По его мнению, Пайпс — крупнейший специалист по истории русской революции.

Крайне критично оценивает работы Пайпса доктор исторических наук В. П. Булдаков. По его мнению, Пайпс явно переоценивает роль Ленина в качестве «макиавеллиста» и манипулятора толпой. В. П. Булдаков считает, что работа Пайпса «Русская революция» наполнена многочисленными фактическими ошибками, а «Россия при большевиках» (1994) воспроизводит все старые положения книги Пайпса «Образование Советского Союза: коммунизм и национализм, 1917—1924» в издании 1964 г., «ставшей классикой антикоммунизма и своеобразным монументом историографических достижений времён „холодной войны“».

На Западе Пайпс подвергается критике за слишком эмоциональный, в ущерб строгому анализу, характер его работ, за оценку личности и роли Ленина, состояния большевистской партии в 1917 году, а также сознательное игнорирование исследований по социальной истории. Некоторые авторы оценивают ви́дение Пайпсом русской истории как упрощённое, особенно в отношении второй половины ХIХ века.

Ученик Пайпса американский историк Питер Кенез, характеризуя Пайпса как эрудированного учёного и прекрасного рассказчика, высоко оценивает освещение Пайпсом столыпинских реформ. В то же время, общий подход Пайпса, по Кенезу, является подходом «исключительного консерватора».

Французский историк Жан-Поль Депретто высказывает мнение, что Пайпс излагает довольно карикатурную концепцию советской истории, что фигура Ленина у Пайпса приобретает черты всемогущего демиурга, имеющего один мотив — жажду власти. Между тем, замечает Депретто, ссылаясь на исследования Александра Рабиновича, состояние большевистской партии в 1917 году было совсем иным: большевики не были настолько организованы и подчинены воле одного человека. По мнению Депретто, Пайпс не учитывает общую радикализацию рабочих и солдат и в результате искажает картину событий 1917 года, сознательно игнорируя социальные исследования в этой области. Наконец, в описании Красного и Белого террора Пайпс упоминает Белый террор всего лишь в одном абзаце, в то время как Красному террору посвящено 47 страниц, что, по мнению Депретто, необъективно.

Сходным образом критикует Пайпса известный в России американский историк Александр Рабинович. В своей рецензии на книгу Пайпса «Неизвестный Ленин» (1996) он излагает точку зрения, что Пайпс продолжает свой «давний крестовый поход по демонизации Ленина». По мнению американского историка Рональда Григора Сюни, «неистовая неприязнь к Ленину мешает Пайпсу в формировании взвешенного и многостороннего отношения к своему центральному персонажу». В книге о Ленине оксфордского историка Роберта Сервиса автор высказывает мнение, что Пайпс явно ошибается в оценке Ленина, изображая его психопатом без идеологии с единственной мотивацией доминировать и убивать.

Социолог А. Тарасов пишет о том, что неприязнь Пайпса к России стала общим местом и ряд учёных в США и Канаде даже защитили на эту тему диссертации.

Ответ Пайпса на критику

Об эмоциональном характере работ:
«Перед лицом трагедии историк вовсе не обязан оставаться совершенно бесстрастным наблюдателем, и если иногда мне не удавалось скрыть собственного волнения, это не стоит воспринимать как свидетельство „ненаучного“ подхода. Аристотель, учивший умеренности во всём, тут делал исключение, говоря, что „тех, кого не сердит то, что сердить должно, следует счесть дураками“. И там, где между людьми царит очевидная несправедливость, самое место гневу.»

Упоминаемые отзывы о сознательном игнорировании исследований по социальной истории:
«Ревизионистские историки осудили её [трилогию «Русская революция»] за недостойную учёного дерзость суждения о таком эпическом историческом событии <…> Но наибольшее раздражение вызывало у них то, что я не воспринимал их работу серьёзно: похоже, они были более озабочены моим отношением к ним, чем к предмету исследования* <…>
— * <…> (На самом деле, хотя я и редко вступал с ними в полемику, но в тексте книги у меня немало упоминаний и сносок на их публикации.)»

По поводу оценок некоторых авторов видения русской истории Пайпсом как упрощённого:
«Тот факт, что изданная коммерческим издательством книга [«Русская революция»] разошлась тиражом с пятизначной цифрой, в то время как университетские издательства обычно продавали количество экземпляров, измеряемое четырьмя цифрами, не внушал к ней доверия в академической среде. Враждебно настроенные критики постоянно сообщали своим читателям, что я работал в администрации Рейгана, показывая тем самым, что человек, служивший у такого неинтеллектуального поборника „холодной войны“, очевидно, и сам не был интеллектуалом и являлся „ястребом“, а значит, его не стоит воспринимать всерьёз.»

О фигуре Ленина:
«Одной из целей этой особенной книги [«Неизвестный Ленин» по документам открывшегося для исследователей в 1992 году Центрального партархива], как и двух ранее изданных томов о русской революции, было развенчать расхожее представление о разнице между „хорошим“ Лениным и „плохим“ Сталиным, показав, что главные элементы того, что стало известно как сталинизм, напрямую связаны с ленинизмом <…> Когда Вячеслава Молотова, в течение сорока лет работавшего с обоими советскими деятелями, спросили, когда он уже был на пенсии, кто из них «был более суровым», он ответил: «Конечно, Ленин… Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме. “Какая у нас диктатура? У нас же кисельная власть, а не диктатура”.»

Труды

• The Formation of the Soviet Union, Communism and Nationalism, 1917—1923 (1954)
• The Russian Intelligentsia (1961). «Русская интеллигенция»
• Social Democracy and the St. Petersburg Labor Movement, 1885—1897 (1963)
• Struve, Liberal on the Left (1970). // На русском языке: «Струве. Биография» Т.1. — М.: Московская школа политических исследований. — 2001
• Russia Under the Old Regime (1974). // [krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_01.htm Россия при старом режиме. ] (М.: «Захаров», 2004.) и более раннее издание.
• Soviet Strategy in Europe (1976). // «Советская стратегия в Европе»
• Struve, Liberal on the Right, 1905—1944 (1980). // На русском языке: «Струве. Биография» Т. 2. — М.: Московская школа политических исследований. — 2001
• [gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn.pl?type=ru&links=./ru/struve/critics/struve_c1.txt&img=critics.jpg&name=struve Теория капиталистического развития П. Б. Струве.] / Экономическая школа. 1998. - Выпуск 4.
• U.S.-Soviet Relations in the Era of Détente: a Tragedy of Errors (1981). // «Американо-советские отношения в эпоху разрядки: трагедия ошибок»
• Survival is Not Enough: Soviet Realities and America’s Future (1984).
• Russia Observed: Collected Essays on Russian and Soviet History (1989)
• The Russian Revolution (1990) // Русская революция. — М.: «Захаров», 2005. — [krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_14.htm Кн. 1. Агония старого режима. 1905—1917.]; [krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_24.htm Кн. 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918.]
• Russia Under the Bolshevik Regime: 1918—1924 (1994) // Русская революция. — М.: «Захаров», 2005. — [krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_35.htm Кн. 3. Россия под большевиками. 1918—1924.]
• Communism, the Vanished Specter (1994)
• A Concise History of the Russian Revolution (1995)
• The Three «Whys» of the Russian Revolution (1995) // [krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_04.htm «Три „почему“ русской революции».]
• The Unknown Lenin: From the Secret Archive (1996) // «Неизвестный Ленин: из секретных архивов»
• Property and Freedom (1999) // [nashaucheba.ru/v56380/%D0%BF%D0%B0%D0%B9%D0%BF%D1%81_%D1%80._%D1%81%D0%BE%D0%B1%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8C_%D0%B8_%D1%81%D0%B2%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D0%B4%D0%B0 «Собственность и свобода», М., 2001]
• Communism: A History(2001) // [mreadz.com/read38924 Коммунизм — М.: Московская школа политических исследований, 2002.]
• Vixi: Memoirs of a Non-Belonger (2003) // [msps.su/files/2010/12/Wer-Pipes.pdf «Я жил. Мемуары непримкнувшего».] — М.: Московская школа политических исследований, 2005.
• The Degaev Affair: Terror and Treason in Tsarist Russia (2003) // «Дело Дегаева: террор и предательство в царской России»
• Russian Conservatism and Its Critics. A Study in Political Culture. (2005) // Русский консерватизм и его критики. Исследование политической культуры. — М.: Новое издательство, 2008.
• Московские центры. Политический фронт в гражданской войне в России. / Вопросы истории. 2009. — № 2. — С. 51—67.
• [magazines.russ.ru/nz/2010/4/pa11.htmlЛев Тихомиров: революционер поневоле.] / Неприкосновенный запас. № 4. — М.: Новое литературное обозрение, 2010.
• Истоки гражданских прав в России — год 1785. — М.: Московская школа политических исследований, 2010.
• [magazines.russ.ru/nz/2011/5/p20.html Влияние монголов на Русь: «за» и «против»] / Неприкосновенный запас. № 5. — М.: Новое литературное обозрение, 2011.
• [msps.su/article/7958 Россия в борьбе со своим прошлым.] / Россия на рубеже веков. 1991—2011. — РОССПЭН — 2011.
• [msps.su/files/2013/05/OT4_2012N.pdf Из дневников: весна 1957 года в СССР.] / Общая тетрадь. №4 (60). - М.: Московская школа политических исследований, 2012. - С. 117-123.
• Сергей Семенович Уваров: жизнеописание. — М.: Посев, 2013. ISBN 978-5-9902820-5-6
• Germaine de Stael discovers Russia. / Отечественная война1812 года и российская провинция в событиях, человеческих судьбах и музейных коллекциях. Сборник материалов ХХ Всероссийской научной конференции 26 октября 2013 года. — Малоярославец — 2013.
• [mreadz.com/read358731 Два пути России.] — М.: Алгоритм, 2015.
• Alexander Yakovlev: The Man Whose Ideas Delivered Russia from Communism. — Northern Illinois University Press. - 2015.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Ричард Пайпс. Два пути России. — М.: Алгоритм, 2015. — 224 с. — ISBN 978-5-906789-39-6.

Ссылки

• Федюкин, Игорь. [www.vedomosti.ru/friday/article/2008/08/15/13327 Наши консерваторы]. Ведомости. Пятница. vedomosti.ru (15 августа 2008). — Рецензия на книгу Ричарда Пайпса «Русский консерватизм и его критики. Исследование политической культуры». Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDm0Hpcj Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].
• Тасиц, Константин. [worldhist.ru/library/review/434/7711/ Рецензия на книгу Ричарда Пайпса «Русский консерватизм и его критики. Исследование политической культуры»]. Всемирная история: единое научно-образовательное пространство (worldhist.ru). Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDm37rQA Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].
• [echo.msk.ru/programs/smoke/599353-echo/ Русская история: Хождение по граблям]. Дым отечества. Эхо Москвы (echo.msk.ru) (21 июня 2009). — Интервью с Р. Пайпсом. Проверено 25 декабря 2012. [echo.msk.ru/programs/smoke/599353-echo/ Архивировано из первоисточника 27 июня 2009].
• Пайпс, Ричард. [www.mignews.com/news/politic/cis/240809_132711_21943.html Беда России – чрезмерная имперская гордость]. MIGnews.com (24 августа 2012). — Перевод текста статьи, опубликованной 24 августа в газете Wall Street Journal. Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDm3wE8b Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].
• [www.inosmi.ru/world/20071107/237696.html Русским нужен правитель]. inosmi.ru (7 ноября 2007). — Перевод интервью Пайпса газете «Rzeczpospolita». Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDm9RPZg Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].
• [www.washprofile.org/ru/node/7728 Интервью Пайпса журналу Washington Profile]. Мир, Россия и США(недоступная ссылка — история). Washington Profile (www.washprofile.org) (30 мая 2008). [web.archive.org/web/20100123162425/www.washprofile.org/ru/node/7728 Архивировано из первоисточника 23 января 2010].(недоступная ссылка с 25-12-12 (4140 дней) — история)
• [polit.ru/article/2012/07/25/pipes/ Две перспективы русской истории]. Полит.ру (25 июля 2012). — Встреча с Пайпсом в клубе «ZaVtra». Проверено 20 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDmDeTfm Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Пайпс, Ричард

– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.