Памятник Минину и Пожарскому

памятник
Памятник Минину и Пожарскому
Памятник Минину (стоит) и Пожарскому (сидит) на фоне Собора Василия Блаженного
Страна	Россия
Город	Москва Москва
Автор проекта	И. П. Мартос
Строитель	И. П. Мартос
Первое упоминание	1818
Дата постройки	1818
Статус	Охраняется Государством
Материал	Медь, латунь
Состояние	Хорошее

Па́мятник Минину и Пожа́рскому — скульптурная группа из латуни и меди, созданная Иваном Мартосом; расположена перед Собором Василия Блаженного на Красной площади.

Сюжет

Посвящён Кузьме Минину и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, руководителям второго народного ополчения во время польской интервенции в Смутное время, и победе над Польшей в 1612 году.

Рельефы на пьедестале памятника:

• Monument to Minin and Pozharsky - pedestal 03 by shakko.jpg

  Передний горельеф изображает граждан-патриотов, жертвующих своё имущество на благо Родины. Слева - сам скульптор Мартос, отдающий отечеству двоих сыновей (один из них погиб в 1813 году).

• Monument to Minin and Pozharsky - pedestal 01 by shakko.jpg

  Задний горельеф изображает князя Пожарского, гонящего поляков из Москвы.

Памятная надпись на постаменте гласит:

История создания

С предложением начать сбор средств на постройку памятника выступили в 1803 году члены Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Первоначально памятник предполагалось установить в Нижнем Новгороде — городе, где было собрано ополчение.

Скульптор Иван Мартос сразу же приступил к работе над проектом памятника. В 1807 году Мартос публикует гравюру первой модели памятника, в которой народных героев Минина и Пожарского представляет российскому обществу как освободителей страны от иноземного ига.

В 1808 году жители Нижнего Новгорода обратились за Высочайшим соизволением пригласить прочих соотечественников к участию в создании памятника. Предложение было одобрено Императором Александром I, который всячески поддерживал идею возведения памятника.

В ноябре 1808 года скульптор Иван Мартос победил в конкурсе на лучший проект памятника, был издан императорский указ о подписке на сбор средств по всей России. Имена подписчиков были напечатаны и обнародованы.

В связи c учётом важности памятника для русской истории было решено установить его в Москве, а в Нижнем Новгороде установить мраморный обелиск в честь Минина и князя Пожарского. Интерес к созданию памятника был и так велик, но после Отечественной войны он ещё более возрос. Граждане России видели в этой скульптуре символ победы.

Создание памятника

Работы по созданию памятника были начаты в конце 1812 года под руководством Ивана Мартоса. Малая модель памятника была закончена в середине 1812 года. В том же году Мартос начинает изготовление большой модели и в начале 1813 года модель была открыта для публики. Работа была высоко оценена Императрицей Марией Федоровной (4 февраля) и членами Академии Художеств.

Отливка памятника была поручена Василию Екимову — литейному мастеру Академии Художеств. По окончании подготовительных работ отливка была выполнена 5 (17) августа 1816 года. Для плавки было подготовлено 1100 пудов меди. Медь плавилась 10 часов. Отлитие столь колоссального монумента одним разом было выполнено впервые в европейской истории.

Для пьедестала памятника первоначально предполагалось использовать сибирский мрамор. Но из-за значительных размеров памятника было решено использовать гранит. Огромные камни были доставлены в Санкт-Петербург с берегов Финляндии, являвшейся частью Российской Империи. Пьедестал, состоящий из трех цельных кусков, был изготовлен каменотесом Самсоном Сухановым.

Доставку памятника из Санкт-Петербурга в Москву было решено осуществлять по воде, учитывая размеры и вес памятника, по маршруту через Мариинский канал до Рыбинска, далее по Волге до Нижнего Новгорода, затем вверх по Оке до Коломны и по реке Москве. 21 мая (2 июня) 1817 года памятник был отправлен из Санкт-Петербурга и 2 сентября того же года доставлен в Москву.

В то же время было окончательно определено место установки памятника в Москве. Было решено, что лучшим местом является Красная площадь по сравнению с площадью у Тверских ворот, где ранее предполагалась установка. Конкретное место на Красной площади было определено Мартосом: в середине Красной площади, напротив входа в Верхние торговые ряды (ныне здание ГУМа).

20 февраля (4 марта) 1818 года состоялось торжественное открытие памятника с участием Императора Александра и его семейства и при стечении огромного количества людей. На Красной площади состоялся парад гвардии.

XX—XXI века

В 1931 году его посчитали помехой для демонстраций и парадов боевой техники и переместили к собору Василия Блаженного.

Копии и реплики скульптуры

• 4 ноября 2005 в Нижнем Новгороде открыт памятник Минину и Пожарскому работы Зураба Церетели — уменьшенная (на 5 см) копия московского памятника. Он установлен под стенами Нижегородского кремля, около церкви Рождества Иоанна Предтечи. По заключению историков и экспертов, в 1611 году Кузьма Минин именно с паперти этой церкви призывал нижегородцев собрать и экипировать народное ополчение на защиту Москвы от поляков. На нижегородском памятнике надпись сохранена, но без указания года.
• Малая модель памятника Минину и Пожарскому (1818) находится в собрании Таганрогского художественного музея.
• В 1820 году французский мастер Пьер-Филипп Томир изготовил каминные часы в корпусе из позолоченной бронзы, воспроизводящем в миниатюре памятник Минину и Пожарскому. Скульптурная модель была изготовлена по гравюре, отражающей один из первых проектных вариантов. Заказ парижской мастерской сделал Н. Н. Демидов. Имеется несколько реплик, различающихся в деталях. Один экземпляр преподнесли императору Александру I, он хранится в петербургском Эрмитаже. Другая реплика находится в музее Петергофа.

Интересные факты

Ивану Петровичу Мартосу при создании скульптур Минина и Пожарского позировали его собственные сыновья.

• Текст надписи критиковал А. С. Пушкин:

Надпись Гражданину Минину, конечно, не удовлетворительна: он для нас или мещанин Косма Минин по прозванию Сухорукой, или думный дворянин Косма Минич Сухорукой, или, наконец, Кузьма Минин, выборный человек от всего Московского государства, как назван он в грамоте о избрании Михаила Фёдоровича Романова. Все это не худо было бы знать, также как имя и отчество князя Пожарского.

Использование в символике

• Впервые изображение памятника на российской почтовой марке появилось в 1904 году в почтово-благотворительном выпуске «В пользу сирот воинов действующей армии». Первая советская почтовая марка с «Мининым и Пожарским» появилась в 1946 году в предъюбилейной серии «Виды Москвы», приурочен к 800-летию города. В 1992 году массовым тиражом изданы стандартные почтовые марки Российской Федерации с изображением скульптуры.

• Minin i Pozharskiy.jpg

  М. И. Скотти «Минин и Пожарский», 1850 год

• Denikinki-Russia-10Rubles-1919 b.jpg

  Памятник Минину и Пожарскому на десяти рублях ВСЮР 1919 год

• Донские 100 рублей 1918. Ростов. Аверс и реверс.jpg

  Памятник Минину и Пожарскому на ста донских рублях 1919 год

• 1989 CPA 6133.jpg

  Почтовая марка СССР, 1989 год

Литература

• Коваленская Н. Мартос (1752—1835) / Художник книги Н. Ю. Гитман. — М. - Л.: Гос. изд-во «Искусство», 1938. — 140, [2] с. — 5 000 экз. (в пер.)

Ссылки

• [viole-m.ru/works/2005/mininuipozharskomu.html Концепция по реконструкции и реставрации ансамбля памятника Минину и Пожарскому]

Отрывок, характеризующий Памятник Минину и Пожарскому

«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.