Пантелеев, Юрий Александрович

Пантелеев Юрий Александрович
Дата рождения	18 октября (31 октября) 1901(1901-10-31)
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	5 мая 1983(1983-05-05) (81 год)
Место смерти	Ленинград, СССР
Принадлежность	Служба в ВМФ СССР
Годы службы	1918 — 1968
Звание
Командовал	начальник штаба Северной военной флотилии командующий 1-й бригадой подводных лодок ЧФ начальник штаба КБФ командующий 2-й бригадой подводных лодок ЧФ командующий Ленинградской ВМБ командующий Волжской военной флотилией командующий Беломорской военной флотилией командующий Беломорским МОР СФ начальник Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова командующий ТОФ начальник Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова
Награды и премии	Других государств:

Юрий Александрович Пантелеев (18 (31) октября 1901, Санкт-Петербург — 5 мая 1983, Ленинград) — советский военно-морской деятель, адмирал (1953), профессор Военно-морской академии (1962), депутат Верховного Совета СССР, член КПСС с 1940 года. На флоте с 1918 года, участник Гражданской и Великой Отечественной войны.

Биография

Родился в семье казачьего атамана станицы Елизаветинской Александра Петровича Пантелеева (1874—1948). В 1917 году окончил 2-ю Санкт-Петербургскую гимназию (последний выпуск).

Отец Юрия — бывший граф, а затем «Герой Труда», после революции стал киноактёром и режиссёром-постановщиком работал на киностудии «Ленфильм» (тогда ещё «кинофабрики Совкино»). Актрисой на той же кинофабрике была и мать Юрия — Анна Алексеевна.

Юрий, одиннадцатилетним юнгой, вместе с отцом участвовал в походе яхты «Руслан» к берегам Швеции и был свидетелем первого выступления российcких яхтсменов на олимпийской регате 1912 года в Стокгольме .

Революционный период

Сын однако актёром не стал, и в 17 лет, в марте 1918 года он был зачислен добровольцем в команду военных моряков, которая охраняла учреждения Рабоче-Крестьянского Красного Флота в Петрограде. Через некоторое время он стал слушателем курсов морских штурманов, а в ноябре 1918 года был назначен командиром 1-го морского отряда Всеобуча, который с августа 1919 года нес сторожевую службу в устье Невы на линии Лахта — дамба Морского канала на Балтийском море.

В марте 1921 года Юрий Пантелеев участвовал в ликвидации Кронштадтского контрреволюционного мятежа.

Через год, в мае 1922 года, Ю. А. Пантелеев был назначен младшим штурманом линейного корабля «Марат». Вскоре его командировали в Москву для совершенствования своего образования, и с декабря 1923 года по февраль 1925 года он являлся слушателем Высших специальных курсов командного состава РККФ.

Первый период службы на Черном море

После окончания курсов, Ю. А. Пантелеев находится на командных должностях Черноморского флота — с февраля по июль 1925 года — штурман подводной лодки «Политрук» Морских сил Черного моря, а с июля 1925 года по апрель 1926 года — старший помощник командира эсминца «Шаумян».

С апреля 1926 года по декабрь 1928 года Пантелеев был старшим штурманом крейсера «Червона Украина», а затем по октябрь 1930 года являлся помощником начальника отдела боевой подготовки штаба Морских сил Черного моря.

Академия и Северная военная флотилия

После пятилетней службы на Черном море, Пантелеев в октябре 1930 года поступил в Военно-морскую академию имени К. Е. Ворошилова. Окончив Академию в апреле 1933 года, он получил назначение в качестве помощника начальника сектора Управления боевой подготовки Морских сил РККА.

В июне 1933 года Ю. А. Пантелеев был назначен начальником 1-го сектора (оперативной и боевой подготовки) штаба Северной военной флотилии, где с 25 сентября по 21 марта 1934 года исполнял обязанности начальника штаба Северной военной флотилии.

Второй период службы на Черном море

С апреля 1935 года по ноябрь 1936 года Пантелеев вновь на Черном море, командует 1-й бригадой подводных лодок Черноморского флота. С ноября 1936 года по август 1938 года там же — командир 2-й бригады подводных лодок.

Летом 1938 года Пантелеев переведен в Наркомат ВМФ и с августа 1938 по октябрь 1939 года был членом, а затем заместителем председателя Государственной комиссии по приёмке кораблей.

В октябре 1939 года капитан 1 ранга Ю. А. Пантелеев назначается исполняющим должность начальника штаба Краснознаменного Балтийского флота (с июня 1940 года - начальник штаба), и остается на этой должности до 29 августа 1941 года.

Великая Отечественная война

Служба на Балтике

К началу войны Пантелеев уже имел звание контр-адмирала. В конце августа он участвует в Таллинском переходе, командуя отрядом прикрытия.

В сентябре - октябре 1940 года в распоряжении НКВМФ.

4 октября контр-адмирал Ю. А. Пантелеев вступил в командование Ленинградской военно-морской базой, сформированной 29 сентября 1941 года по приказу № К/006 командующего Краснознаменным Балтийским флотом из сил Морской обороны Ленинграда и Озерного района. До апреля 1942 года он одновременно совмещал должности командующего морской обороной Ленинграда и Озёрного района, и командира Ленинградской военно-морской базы.

С апреля и до конца 1942 года Пантелеев являлся помощником начальника Главного морского штаба ВМФ.

Командующий Волжской флотилии

В мае 1943 года, после Сталинградской битвы, контр-адмирал Ю. А. Пантелеев был назначен командующим Волжской военной флотилией. До декабря 1943 года он командовал Волжской военной флотилией, организовывая борьбу с немецкими минами на всем протяжении реки от Астрахани до Куйбышева и с честью справился с поставленной задачей.

В декабре 1943 года Ю. А. Пантелеев был переведен в Москву и назначен помощником начальника Главного штаба ВМФ (по июль 1944 года). Через два дня после снятия блокады Ленинграда, 29 января 1944 года, Ю. А. Пантелееву было присвоено звание вице-адмирал.

Командующий Беломорской флотилией

В июле 1944 года Юрий Александрович Пантелеев был переведен в Архангельск и назначен командующим Беломорской военной флотилией. В 1944 году Беломорская флотилия, организационно входившая в состав Северного флота, продолжала обеспечивать безопасность морских коммуникаций в Белом море, восточной части Баренцева моря и особенно в Арктике. Операционная зона флотилии растянулась на тысячи километров.

И здесь Пантелеев, часто выходил в море. Так, он лично возглавил очень важную конвойную операцию. Два крупных ледокола — «Сталин» и «Северный ветер» — закончили работу в восточной части Арктики, и их следовало привести в Архангельск, где они были крайне необходимы в связи с приближающимся ледоставом. 8 эсминцев, 5 больших охотников, 5 тральщиков должны были нести охрану ледоколов. Командующий флотилией поднял свой флаг на лидере «Баку», и отряд вышел в море. Несмотря на жестокий шторм, доходивший до 10 баллов, соединение боевых кораблей, встретив ледоколы у Карских ворот, взяло их под охрану. Было это глубокой осенью, когда в Карском море почти круглые сутки темно. Акустики то и дело докладывали о шумах вражеских лодок. Боевым кораблям приходилось менять курс, бомбить места предполагаемого нахождения лодок. Так как подлодки подстерегают свою жертву обычно в узкостях и около мысов, Ю. А. Пантелеев решил следовать не обычными курсами, а обойти наиболее опасные районы. Лодки стали появляться все реже, а затем и совсем отстали. Операция закончилась успешно.

В 1944 году командующий Беломорской флотилией Ю. А. Пантелеев и командующий ВВС Северного флота совместно отвечали за обеспечение английской авиации в ходе её «челночных операций» по бомбардировке укрывшегося в районе Альтен-фьорда линейного корабля «Тирпиц». Английским бомбардировщикам никак не удавалось добраться до него — не хватало радиуса действия. Самолеты вылетали из Англии, бомбили линкор, а посадку делали в районе Архангельска, затем вылетали из Архангельска, снова бомбили и садились уже на своих аэродромах. С отечественных аэродромов на цель их водили наши штурманы. Также советские летчики проводили разведку перед предстоящими налетами. В ходе этих налетов линейный корабль был потоплен. Король Великобритании наградил английскими орденами многих участников этого подвига, в том числе и советских летчиков. Среди награждённых был и командующий Беломорской флотилией Ю. А. Пантелеев, ответственный за «челночную» операцию.

Послевоенная служба

В марте 1945 года Ю. А. Пантелеев был назначен командующим Беломорским морским оборонительным районом Северного флота. В этой должности он оставался и после Победы, до июля 1946 года, когда вновь был переведен в Главный штаб ВМС, сначала на должность начальника управления боевой подготовки (по апрель 1947 года), потом — заместителя начальника Главного штаба ВМС (с апреля по июль 1947 года) и начальника оперативного управления Главного штаба ВМС (с июля 1947 года по апрель 1948 года).

Позже Ю. А. Пантелеев успешно сочетал командные должности с педагогической деятельностью — начальник Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова (с апреля 1948 года по август 1951 года), командующий Тихоокеанским флотом (с августа 1951 года по январь 1956 года). 3 августа 1953 года Ю. А. Пантелееву присвоено звание адмирал. В 1954—1958 годах он избирался депутатом Верховного Совета СССР.

С января 1956 года по ноябрь 1960 года Пантелеев занимал должность начальника Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова. В 1962 году Ю. А. Пантелеев стал профессором данной академии, а после объединения двух учебных заведений в единую Военно-морскую академию возглавлял её до января 1967 года.

С января по апрель 1967 года адмирал Пантелеев находился в распоряжении Главнокомандующего ВМФ, а затем до марта 1968 года был профессором-консультантом Ученого совета Военно-морской академии. В марте 1968 года вышел в отставку.

Похоронен близ Центральной дороги Серафимовского кладбища.

24 мая 1987 года имя адмирала было присвоено большому противолодочному кораблю проекта 1155, который с 1992 года числится в составе Тихоокеанского флота.

Награды

Ю. А. Пантелеев был награждён орденом Ленина (21.02.1945), 4 орденами Красного Знамени (1922, 1944, 03.11.1944 , 1948 ), Нахимова 1-й степени № 33 (28.06.1945), Отечественной войны 1-й степени (1944), орденами Трудового Красного Знамени (1981), 3 орденами Красной Звезды (1940, 1944, 28.10.1967 ), британским орденом Бани III степени (1945), именным оружием (1933, 1952), а также медалями.

Библиография

Автор мемуаров «Морской фронт» (1965), «Полвека на флоте» (1974) и «Парус-моя жизнь» (1982), а также ряда научно-исследовательских работ.

Ссылки

• Пантелеев Юрий Александрович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [funeral-spb.narod.ru/necropols/serafimofskoe/tombs/panteleyev/panteleyev.html ПАНТЕЛЕЕВ Юрий Александрович (1901—1983)]
• [www.nvmu.ru/archiv/2/n_14/8593.htm Архивные дела военнослужащих]
• Список адмиралов, вице-адмиралов, контр-адмиралов, ВМФ СССР (1940—1945)
• Справка о прохождении службы из наградного листа

Отрывок, характеризующий Пантелеев, Юрий Александрович

– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.