Панченко, Пимен Емельянович

Пимен Панченко
белор. Пімен Панчанка
Место рождения:	Ревель, Эстляндская губерния, Россия
Род деятельности:	поэт, переводчик, публицист, редактор
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	гражданская лирика
Язык произведений:	белорусский
Дебют:	1934: «Ураджайнае», «Моладзі»
Премии:
Награды:

Пи́мен Емелья́нович Па́нченко (белор. Пімен Емяльянавіч Панчанка; 1917 — 1995) — белорусский советский поэт. Народный поэт БССР (1973). Член СП СССР (1938). Член ВКП(б) с 1943 года.

Биография

Родился 10 (23 августа) 1917 года в Ревеле (ныне Таллин, Эстония) в крестьянской семье, куда его родители переехали из Бегомля в поисках заработка. Семья была в очень тяжёлом положении: отец Пимена был на фронте и мать, Дарья Фокеевна, осталась одна с двумя детьми в неродном городе. В 1920 году она вместе с детьми вернулась на свою родину в Бегомль, в котором Пимен и провёл детство.

В 1933 году семья переехала в Бобруйск. Пимен начал работать на деревообрабатывающем комбинате, а после поступил на учительские курсы. Через год, окончив курсы, начал работать учителем в школах Бобруйского и Кировского районов. Одновременно учился на заочном отделении филологического факультета Минского учительского института, который закончил в 1939 году. Член СП СССР с 1939 года.

С сентября 1939 по январь 1946 года служил специальным корреспондентом и писателем в армейских газетах. Призван Сталинским РВК г.Минска.

Принимал участие в Польском походе РККА 1939 года, во время Великой Отечественной войны был на фронтах — Брянском, Калининском и Северо-Западном. Работал во фронтовых газетах «За свабодную Беларусь», сатирической «Партызанскай дубінцы», а также в газете «Героический штурм».

Приказом ВС Калинского фронта №: 7 от: 06.01.1943 года интендант 3-го ранга Панченко Пимен Емельянович,писатель газеты "За свободную Беларусь",награждён медалью "За боевые заслуги".

В 1944 году был в Иране.

После демобилизации в 1946 году вернулся в Минск и начал работать в журнале «Вожык». Позже перешёл в газету «Літаратура і мастацтва» (бел. Литература и искусство). С 1953 по 1958 годы работал редактором альманаха «Советская Отчизна». Возглавлял журнал «Маладосць» (бел. Молодость). В 1966 году был назначен секретарём правления СП Белоруссии. Был депутатом ВС БССР 5, 6, 8 созывов..

Умер 2 апреля 1995 года. Похоронен в Минске на Восточном кладбище.

Творчество

Мала сказаць: ненавiджу,
Мала сказаць: прызнаю,
Бiцца за праўду – i выжыць,
Нiбы салдат у баю.

Пімен Панчанка, 1976

Стихи начал писать в юности. Дебютировал в 1934 году в кировской районной газете «Кировец» и альманахе «Ударники» (стихотворении «Ураджайнае» и «Моладзі»). Начинал как лирик. Первые сборники «Упэўненасць» (бел. Уверенность) и «Вераснёвыя сцягі» (бел. Сентябрьские флаги) вышли в 1938 и 1940 годах соответственно.

Известность как поэт приобрёл в годы Великой Отечественной войны. Находясь в Иране, написал сборник стихов «Іранскі дзённік» (бел. Иранский дневник). Широко известно было стихотворение Панченко «Сінія касачы». Стихи военных лет вошли в сборники «Дарога вайны» (1943), «Далёкія станцыі» (1945) и «Гарачыя вятры» (1947). Тема войны и трагедии народа широко представлена на протяжении всего творчества поэта.

В послевоенные годы на первый план выходят темы борьбы за мир и интернационализм, прославление социалистического строя, полётов в космос. Регулярно выходят сборники: «За шчасце, за мір» (1950), «Шырокі свет» (1955), «Кніга вандраванняў і любові» (1959), «Нью-Йоркскія малюнкі» (1960), «Тысяча небасхілаў» (1962).

Важной вехой в творчестве стал выход поэтического сборника «Пры святле маланак» (1966), в котором доминируют философские мотивы. Сборники «Снежань» (1972), «Крык сойкі» (1976) и «Вячэрні цягнік» (1977) проникнуты размышлениями об актуальных проблемах человечества, любовью к родной земле. Активно занимался переводами на белорусский язык произведений А. Мицкевича, Н. Л. Нагнибеды, Я. Райниса, Ф. Шиллера. Гражданскими мотивами проникнута поэзия Панченко времён перестройки и первых лет независимости Беларуси. В эти годы вышли сборники «І вера, і вернасць, і вечнасць» (1986), «Прылучэнне» (1987), «Горкі жолуд» (1988), «Неспакой» (1988) и «Высокі бераг» (1993). Широкий общественный резонанс вызвало произведение «Паэма сораму і гневу». Уже после смерти Панченко вышли сборники его поэзии разных лет: «Зямля ў мяне адна» (1996) и «Жытнёвы звон» (2002). Пимен Панченко являлся также автором эссе и воспоминаний.

Библиография

Сборники поэзии

• белор. «Упэўненасць» («Уверенность») (1938)
• белор. «Вераснёвыя сцягі» («Сентябрьские флаги») (1940)
• рус. «Тебе, Беларусь!» (Москва, 1942)
• белор. «Дарога вайны» («Дорога войны») (Москва, 1943)
• белор. «Далёкія станцыі» («Далёкие станции») (1945)
• белор. «Гарачыя вятры: Вершы і паэмы» («Горячие ветры: Стихотворения и поэмы») (1947)
• белор. «Вершы» («Стихотворения») (1948)
• белор. «Прысяга» («Присяга») (1949)
• белор. «За шчасце, за мір!» («За счастье, за мир!») (1950)
• белор. «Вершы і паэмы» («Стихотворении и поэмы») (1952)
• белор. «Шырокі свет» («Широкий мир») (1955)
• белор. «Кніга вандраванняў і любові» («Книга путешествий и любви») (1959)
• белор. «Нью-Йоркскія маланкі» («Нью-Йоркские молнии») (1960)
• белор. «Тысяча небасхілаў» («Тысяча горизонтов») (1962)
• белор. «Чатыры кантыненты: Вершы і паэмы» («Четыре континента: Стихотворения и поэмы») (1964)
• белор. «Пры святле маланак» («При свете молний») (1966)
• белор. «Размова з наследнікамі: Вершы і паэма» («Беседа с наследниками: Стихотворении и поэма») (1967)
• белор. «Снежань» («Декабрь») (1972)
• белор. «Вершы» («Стихотворения») (1973)
• белор. «Крык сойкі» («Крик сойки») (1976)
• белор. «Вячэрні цягнік» («Вечерний поезд») (1977)
• белор. «Лірыка» («Лирика») (1980)
• белор. «Млечны Шлях» («Млечный Путь») (1980)
• белор. «Маўклівая малітва» («Молчаливая молитва») (1981)
• белор. «Дзе начуе жаўранак» («Где ночует жаворонок») (1983)
• белор. «Сіні ранак» («Синие утро») (1984)
• белор. «Лясныя воблакі» («Лесные облака») (1985)
• белор. «І вера, і вернасць, і вечнасць» («И вера, и верность, и вечность») (1986)
• белор. «Прылучэнне» («Приобщение») (1987)
• белор. «Горкі жолуд» («Горький жёлудь») (1988)
• белор. «Неспакой» («Тревога») (1988)
• белор. «Высокі бераг» («Высокий берег») (1993)
• белор. «Зямля ў мяне адна» («Земля у меня одна») (1996)
• белор. «Жытнёвы звон» («Звон хлебов») (2002)

Юмор и сатира

• белор. «Гарачы лівень» («Горячий ливень») (1957)

Литературно-критические эссе

• белор. «На паэтычным небасхіле» («На поэтическом горизонте») (1977)

Избранное

• белор. «Выбраныя творы» («Избранные произведения») (1956)
• белор. «Выбранае» («Избранное») (1975)

Собрание сочинений

• белор. «Збор твораў : У 2 т.» («Собрание сочинений : В 2 т.») (1959)
• белор. «Збор твораў : У 3 т.» («Собрание сочинений : В 3 т.») (1967—1971)
• белор. «Збор твораў : У 4 т.» («Собрание сочинений : В 4 т.») (1981—1983)

Награды и премии

• народный поэт БССР (1973)
• орден Ленина (21.08.1987)
• орден Октябрьской Революции (16.11.1984)
• орден Отечественной войны II степени (11.03.1985)
• три ордена Трудового Красного Знамени (25.02.1955; 26.08.1971; 23.03.1976)
• два ордена «Знак Почёта» (1.01.1944; 4.05.1962)
• медаль «За боевые заслуги» (6.01.1943)
• медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени (5.11.1944)
• другие медали
• Государственная премия БССР имени Янки Купалы (1959) — за поэму «Патриотическая песня»
• Государственная премия БССР имени Янки Купалы (1968) — за сборник «При свете молний» (1966)
• Государственная премия СССР (1981) — за стихотворный сборник «Где ночует жаворонок» (1979)

Память

Именем Пимена Панченко названа улица во Фрунзенском районе Минска.

Литература

• Бярозкін, Р. С. Пімен Панчанка : Крытычна-біяграфічны нарыс / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Беларусь, 1968. — 231 с.
• Пімен Панчанка = Пимен Панченко : Фотаальбом / Фота А. С. Дзітлава [і інш.] ; Аўт. тэксту М. Стральцоў. — Мінск : Беларусь, 1987. — 69 с.

Ссылки

• [knihi.com/Pimien_Pancanka/ Пимен Панченко] в библиотеке «Беларуская Палічка»  (белор.)
• pamyat-naroda.ru/heroes/podvig-chelovek_yubileinaya_kartoteka1514249769/
• pamyat-naroda.ru/heroes/podvig-chelovek_nagrazhdenie11868836/

Отрывок, характеризующий Панченко, Пимен Емельянович

– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.