Птицы Америки
- О фильме см. Птицы Америки (фильм)
| «Птицы Америки» | |
| The Birds of America | |
|
| |
| Автор: | |
|---|---|
| Жанр: |
альбом с иллюстрациями |
| Язык оригинала: | |
| Оформление: | |
| Выпуск: | |
«Пти́цы Аме́рики» (англ. The Birds of America) — альбом с иллюстрациями птиц Северной Америки в натуральную величину, выполненными американским натуралистом Дж. Дж. Одюбоном. Печатался частями в Эдинбурге и Лондоне с 1827 по 1838 годы. Первое издание (порядка 180—200 экземпляров) признано шедевром книжного дела и величайшей библиографической редкостью. «Птицы Америки» — это самая дорогая печатная книга, когда-либо проданная на аукционе[1].
Содержание
Первое издание
Ещё в 1807 году Одюбон усовершенствовал технику зоологической иллюстрации, при помощи проволоки и бечевы научившись придавать непринуждённые позы чучелам птиц, которые служили ему моделями. К 1820 году он задался целью проиллюстрировать все виды птиц, обитающие в Северной Америке. Не найдя финансирования в США, 40-летний натуралист собрал имевшиеся в его распоряжении иллюстрации и в 1826 году отплыл в Великобританию, где ему удалось заинтересовать проектом нескольких известных гравёров того времени. Чтобы расширить круг подписчиков издания, Одюбон ездил с лекциями в Париж. В итоге на «Птицы Америки» подписались многие особы из высшего света, включая Карла X и королеву Аделаиду.
На протяжении 9 лет каждые один-два месяца, подписчикам в жестяных коробках поступало 5 новых иллюстрированных листов формата 99 на 66 см («фолио двойного слона»). Всего было напечатано 435 листов общей ценой в 175 гиней. Чтобы обойти закон о предоставлении бесплатного экземпляра в общественные библиотеки, листы не были снабжены текстом. Текстовая часть книги позднее вышла в Эдинбурге в 5 томах под названием «Орнитологическая биография» (Ornithological Biography, 1831-39). Цена 4-томного комплекта «Птиц Америки» (с текстом и иллюстрациями) приближалась к $1000.
Уникальность издания состояла в предельно высоком качестве иллюстраций, над раскраской которых работали полсотни человек. Гравюры размером в половину человеческого роста от руки раскрашивались акварельными красками; сам Одюбон также использовал пастель и гуашь. В условиях, когда фотография только делала первые шаги, детальные гравированные иллюстрации были востребованы зоологами, поэтому велико было не только эстетическое, но и научное значение издания. Изображения отличаются абсолютной точностью[2], к тому же шесть видов запечатлённых Одюбоном птиц к настоящему времени вымерли.
Последующие издания
Первое издание заслужило восторженные отзывы таких авторитетов, как Кювье, и пользовалось ажиотажным спросом. В начале 1840-х годов в США вышло второе издание «Птиц Америки» в 7 томах формата ин-октаво. За последующую треть века «Птицы Америки» выдержали пять переизданий в том же формате с некоторыми дополнениями. Число листов с иллюстрациями возросло до полутысячи.
Рекорды
По данным на конец 2010 года, в списке десяти самых дорогих печатных книг в истории половину составляют экземпляры первого издания «Птиц Америки». Всего сохранилось 119 экземпляров, из них только 11 находятся в частных руках. Один из них был в 2000 году продан на аукционе «Кристис» за 8,8 миллиона долларов[3]. В декабре 2010 года на аукционе «Сотбис» был установлен новый рекорд: экземпляр «Птиц Америки» из собрания лорда Хескета ушёл с молотка за 11,5 миллионов долларов, что делает его самой дорогой книгой в мире, когда-либо продававшейся на аукционах[4]. По мнению экспертов, «Птицы Америки» превзошли по стоимости первое фолио Шекспира; дороже в теории может стоить только Библия Гутенберга[2].
Сотрудники Академии естественных наук в Филадельфии каждую пятницу в 3 часа дня переворачивают страницу выставленного на всеобщее обозрение экземпляра «Птиц Америки». На перевёртывание всех страниц 4 томов уходит семь с половиной лет.
В России
Одна из книг данного издания была похищена в 1995 году из Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге. Впоследствии она была обнаружена на предпродажном аукционе Christie’s, где оценена в 2 миллиона долларов; книга была возвращена в библиотеку.
Помимо РНБ, издания книги «Птицы Америки» присутствуют в России в Российской государственной библиотеке, в библиотеке Государственного Дарвиновского музея, Библиотеке Российской академии наук.
По данным Российской национальной библиотеки, в фондах которой присутствуют как издание 1827—1838 года, так и микрофильм с первым изданием книги, на декабрь 2010 года книга ни разу не запрашивалась читателями[4].
Примеры иллюстраций
- Zenaida macrouraAWP17AA.jpg
- Audubon, John James ~ Golden Eagle, 1833-4.jpg
- Campephilus principalisAWP066AA2.jpg
- White Gerfalcons.jpg
- 271 Frigate Pelican.jpg
- John James Audubons Plate 76 - Birds of America (Virginian Partridge).jpg
- 256 Purple Heron.jpg
- 277 Hutchins's Barnacle Goose (cropped).jpg
- John-James-Audubon-001.jpg
- Conuropsis carolinensisAWP026AA2.jpg
Напишите отзыв о статье "Птицы Америки"
Примечания
- ↑ Рукописный Лестерский кодекс Леонардо да Винчи был в 1994 году приобретён Биллом Гейтсом за 30 млн $.
- ↑ 1 2 [www.kommersant.ru/doc/1553985 Ъ-Online — «Птицы Америки» улетели за $11,5 млн]
- ↑ [lenta.ru/news/2010/09/09/book/ Самую дорогую в мире книгу пустят с молотка, 09.09.2010 // Lenta.ru]
- ↑ 1 2 [www.moskva.fm/share/2020/20101208/fromtime:20:15:35 Новость о сделке в эфире радио «Коммерсант ФМ» от 8 декабря 2010 года]
Ссылки
- [web4.audubon.org/bird/boa/BOA_index.html Электронная версия] на сайте Национального Одюбоновского общества
- [digital.library.pitt.edu/a/audubon/ Скан-версия первого издания] на сайте Университета Питтсбурга
Отрывок, характеризующий Птицы Америки
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
