Рахимов, Сабир Умарович

Рахимов Сабир Умарович
узб. Rahimov Sobir Umar o`gli каз. Рахимов Сабыр Омарұлы
Прозвище	«Железный генерал»
Дата рождения	12 (25) января 1902(1902-01-25)
Место рождения	Ташкент, Сырдарьинская область, Туркестанское генерал-губернаторство, Российская империя
Дата смерти	26 марта 1945(1945-03-26) (43 года)
Место смерти	Данциг, Третий рейх
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1922—1938, 1940—1945
Звание
Командовал	1) 1149-м стрелковым полком в 56-й армии. 2) 395-й стрелковой дивизией в 56-й армии. 3) 37-й гвардейской стрелковой дивизией в 65-й армии.
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Рах́имов Саби́р Ума́рович (в историографии также именуется как Рахимов Сабир Умар-оглы; узб. Rahimov Sobir Umar o`gli; каз. Рахимов Сабыр Омарұлы; 12 (25) января 1902 — 26 марта 1945) — командир 37-й гвардейской Речицкой дважды Краснознамённой орденов Суворова 2-й степени Кутузова 1-й степени Богдана Хмельницкого 2-й степени стрелковой дивизии 65-й армии 2-го Белорусского фронта, гвардии генерал-майор, Герой Советского Союза.

Биография

Родился 25 января (по другим данным — 1 января) 1902 года. Согласно официальным документам, местом рождения Сабира является город Ташкент; по другой версии он родился в совхозе «Коммунизм» Ленинского района, который в настоящее время относится к Казыгуртскому району Южно-Казахстанской области.

Полное имя отца Омаркул, был из рода Багыс Старшего жуза казахов. Когда Сабиру было восемь лет, скончался отец Омаркул, его мать переехала к брату Рахиму, который жил в местности Тахтапул близ Ташкента. Жители Тахтапула называли Сабира — «Сабир-казах». Тогда и записали Сабира по имени дяди — Рахимовым.

Сабир Рахимов, рано потеряв отца, познал нужду; несколько лет провёл в приюте, затем батрачил.

В 1922 году вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Окончил Бакинскую объединённую военную школу в 1925 году. Служил в Туркестанском военном округе, несколько лет командовал кавалерийскими подразделениями в боях с басмачами. Несколько раз был ранен, за храбрость в боях награждён орденом Красного Знамени. В 1930 году окончил курсы усовершенствования командного состава. Затем продолжал службу в различных военных округах. В 1938 году был уволен из РККА, в 1940 году восстановлен в армии и направлен в Западный особый военный округ.

В Великую Отечественную войну вступил в июне 1941 года в звании майора и в должности заместителя командира мотострелкового полка. Участвовал в составе Западного фронта в оборонительных сражениях в Белоруссии и на Смоленщине. В июле 1941 года был ранен, после госпиталя в ноябре 1941 года вернулся на фронт, командовал 1149-м стрелковым полком 353-ей стрелковой дивизии в 56-й армии. Участвовал в оборонительных и наступательных боях под Ростовом и Таганрогом на Южном фронте зимой 1941—1942 годов. В январе 1942 года вторично ранен и контужен.

После излечения в госпитале в мае 1942 года назначен заместителем командира 395-й стрелковой дивизии в той же 56-й армии, а 4 сентября 1942 года назначен её командиром. С дивизией прошёл тяжёлые оборонительные бои лета и осени 1942 года на Дону и на Кубани, участвовал в обороне Северного Кавказа. Отличился в Туапсинской оборонительной операции сентября — октября 1942 года, где войскам 18-й армии, в том числе и 395-й стрелковой дивизии, удалось остановить ударную группировку врага на дальних подступах к городу, а затем отбросить её на значительное расстояние. В начале 1943 года дивизия хорошо показала себя в Северо-Кавказской наступательной операции.

Полковнику Сабиру Рахимову 19 марта 1943 года было присвоено воинское звание «генерал-майор».

8 апреля 1943 года генерал майор Рахимов освобождён от командования дивизией и направлен в Москву, для учёбы в Военной академии Генерального Штаба имени К. Е. Ворошилова.

После окончания академии генерал-майор Рахимов вернулся на фронт и 16 ноября 1944 года назначен командиром 37-й гвардейской стрелковой дивизии. В составе 65-й армии дивизия сражалась в Восточно-Прусской наступательной операции. Генерал Рахимов отличился при штурме города-крепости Грауденц (ныне Грудзёндз, Польша), которую оборонял 9-тысячный гарнизон. Бойцы 37-й гвардейской дивизии, которая была временно придана 2-й ударной армии под командованием генерала И. Федюнинского, мощным ударом 16 февраля 1945 года прорвали вражеские укрепления на подступах к городу, освободили несколько населённых пунктов и первыми ворвались в город. В жестоком бою на городских улицах, где каждый дом был приспособлен к обороне, враг несколько раз вытеснял атакующие части из города, и каждый раз гвардейцы восстанавливали занятые рубежи. Упорные действия дивизии Рахимова стянули на неё основные силы гарнизона, что позволило другим частям в ночь на 22 февраля с разных сторон одновременным ударом освободить город. Остатки гарнизона укрылись в средневековой цитадели и через несколько дней капитулировали.

Дивизия вернулась в состав 65-й армии и хорошо показала себя в наступательных боях в Восточно-Померанской операции, пройдя за несколько дней с боями около 150 километров. Гвардейцы первыми в армии вышли к побережью Балтийского моря, отрезав гарнизон Данцига от основной группировки врага в низовьях Вислы. Не сбавляя темпов наступления, дивизия изменила направление удара и первой ворвалась в Данциг, завязав уличные бои за город. Генерал Рахимов умело руководил действиями частей дивизии, лично возглавлял бой на самых напряжённых участках, проявлял личную отвагу в боях.

В одном из боёв 26 марта 1945 года при артиллерийском обстреле атакующих частей вражескими кораблями прямым попаданием тяжёлого снаряда был разрушен наблюдательный пункт дивизии. Находившийся на наблюдательном пункте генерал-майор Сабир Рахимов был смертельно ранен осколком снаряда в голову и через восемь часов, не приходя в сознание, скончался в госпитале.

Похоронен в столице Узбекистана — Ташкенте, в парке имени Кафанова.

Этническая принадлежность

Национальная принадлежность Сабира является предметом споров. Согласно официальным документам, Сабир Рахимов является этническим узбеком, родившимся в Ташкенте. По мнению супруги генерала Куралай Натуллаевой (см. примечание в разделе «Семья») и сына Романа Рахимова, родных дяди генерала по матери Тулегена и Азизмата Каримовых, живших в Ташкенте, у двоюродной сестры генерала Лутфи Оспанкуловой, Сабир Рахимов был этническим казахом, тогда как узбеком его записали по ошибке.

Филолог Асильхан Оспанулы сообщает, что летом 1971 года он посетил отделение имени Жамбыла, где проживают родственники Сабира Рахимова по отцовской линии и встретился с девяностодвухлетним аксакалом Байдаром. Аксакал ему сообщил, что:

Отца Сабира на самом деле звали не Омар, а Омаркул. Моего отца зовут Кулымбет — сказал он, — отец Омаркула Мамбеткул и мой дед Калшора были родными братьями. Омаркул скончался в 1918 году. Я сам проводил его в последний путь.

Когда ученый спросил о происхождении фамилии генерала Сабира Рахимова, Байдар-аксакал сказал, что:

«Когда Сабиру было восемь лет, его мать переехала к брату Рахиму, который жил в местности Тахтапул близ Ташкента. Жители Тахтапула называли Сабира „Сабир-казах“. Тогда и записали Сабира по имени дяди — Рахимовым».

Семья

• Жена Куралай Натуллаева (Сабирова) — дочь комиссара Алиби Джангильдина (однако в списке умерших от ран медсанчасти, в которой скончался Сабир Рахимов, в графе «Ближайшие родственники» его женой указана Рахимова Маура из Ташкента).
• Сын — Роман Рахимов.
• Приёмный сын — Идрис Рахимов.

Награды

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1965 года за мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны, гвардии генерал-майору Рахимову Сабиру Умаровичу присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Награждён:

• орденом Ленина;
• четырьмя орденами Красного Знамени;
• орденом Суворова 2-й степени;
• орденом Кутузова 2-й степени;
• орденом Красной Звезды;
• медалями.

Иосиф Сталин называл Сабира Рахимова «Железный генерал».

Память

В советские годы генерал Рахимов почитался в Узбекистане как национальный герой. На могиле генерала в Ташкенте был воздвигнут памятник. Ему были установлены ещё три памятника в Ташкенте и в Самарканде. На киностудии «Узбекфильм» в 1967 году был снят художественный фильм «Генерал Рахимов».

В 1949 году народный писатель, академик, Герой Социалистического Труда Камиль Яшен поставил пьесу драму «Генерал Рахимов». В Казахстане в городе Шымкенте в 2002 году в честь Сабира Рахимова названа Республиканская школа-интернат (суворовское училище). Ежегодно, 25 января, в день рождения героя, в школе проводятся классные часы и методические занятия, посвящённые памяти прославленного генерала. В 2004 году, в честь 20-летнего юбилея школы был установлен памятник Сабиру Рахимову — первый и единственный в Казахстане. Высота изваяния — 7 метров. Памятник построен не на бюджетные деньги, а за счёт пожертвований местных компаний.

Присвоить имя героя Советского Союза Сабира Рахимова нашему учебному заведению было решено в 2002 году. А когда мы праздновали юбилей, то выпускники самого первого курса, собравшись на празднования, подарили школе этот памятник. руководитель ВШИ, полковник Улыкпан Башен.

Именем генерала также названы улицы в г. Алма-Ате, Шымкенте и Таразе и Учкургане. Польские судостроители города Гданьска осенью 1966 года спустили на воду траулер «Генерал Рахимов».

Переименования и перенос памятника в Ташкенте

До недавнего времени имя генерала Рахимова носила станция Ташкентского метрополитена и административный район в Ташкенте. Однако в настоящее время властями Узбекистана ведется планомерная политика по искоренению имени генерала Рахимова, так, в ноябре 2010 года станция метро имени Сабира Рахимова без анонсов была переименована в станцию «Олмазор». В начале декабря 2010 года решением верхней палаты парламента Узбекистана Собир Рахимовский район города Ташкента был также переименован в район «Олмазор» («Яблоневый сад»). Официальная причина — «район переименовали по желанию граждан города, просивших вернуть историческое название».

Были также переименованы улицы Сабира Рахимова в городах Ташкент, Ургенч, Фергана и Навои. По всей стране переименованы школы имени С. Рахимова, так, в частности, переименованы школы № 20 и № 18 имени С. Рахимова города Ташкента. Академический лицей имени С. Рахимова при Национальном Университете Узбекистана переименован в Алмазарский академический лицей. Центральный автовокзал города Ташкента имени С. Рахимова был также переименован.

Памятник генералу Сабиру Рахимову, находившийся перед зданием администрации бывшего Сабир Рахимовского, ныне Алмазарского, района города Ташкента, в начале января 2011 года был демонтирован, а через некоторое время — установлен в парке имени Гафура Гуляма. На месте прежнего расположения монумента была разбита зелёная зона.

Литература

• Герои Советского Союза — узбекистанцы. — Ташкент, 1984.
• Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 2. — М.: Воениздат, 1988.
• Книга о героях. — М., 1968, вып. 3.
• Подвиг. Ташкент, 1980.

Источники

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7790 Рахимов, Сабир Умарович]. Сайт «Герои Страны».

• [newskaz.ru/society/20110126/1082641.html Депутат Парламента Казахстана возмущён, что власти Узбекистана снесли памятник казахскому генералу Рахимову]. newskaz.ru (26 января 2011 года). Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cd8BHZJN Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
• Бердалы Оспан. [www.kazakh.ru/talk/mmess.phtml?idt=142508 Генерал Сабир Рахимов. Почти детективная история в 2-х частях.] (6 июня 2011 года). Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cd8MXD4B Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
• [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1340266200 А. Маннапов: Тиран желает растоптать и деградировать народ. Зачем пытались поменять национальность генералу С.Рахимову?]. centrasia.ru (21 июня 2012 года). Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cd8NlIof Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
• Галя Галкина. [www.np.kz/engine/print.php?newsid=10914&news_page=1 Генерал-герой Сабир Рахимов — сын двух братских народов]. «Новое поколение» (3 мая 2012 года). Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cd8PffVq Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
• [www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1161931620 Казах или узбек? Сталин называл Сабира Рахимова «железный генерал»…]. Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cd83WANT Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
• [youtube.com/watch?v=0NPlQkq0uCI Документальный видео-очерк, посвящённый генерал-майору Сабиру Рахимову] на YouTube.

Отрывок, характеризующий Рахимов, Сабир Умарович

– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.