Рунка

Рунка — разновидность древкового колющего оружия, представляющая собой фактически копье с двумя дополнительными боковыми наконечниками, меньшими, чем центральный; также иногда именуется боевыми вилами.

Была наиболее популярна в Италии и Испании. Широко представлена на изображениях XV века в качестве оружия пехоты, однако, по мнению Бехайма — она значительно древнее. В начале XVI века обрела популярность в лейб-гвардии, а со второй половины XVI века стала использоваться в качестве парадного оружия. В оружейных собраниях Вены и Мадрида хранятся складные парадные рунки с позолоченными клинками и обтянутыми шёлком древками, а их конструкция позволяет складывать не только древко, но и боковые отростки клинка.

Боковые отростки в некоторых вариантах могут представлять собой заточенные лезвия. Варианты же в которых боковые отростки не являются лезвиями, в зависимости от их формы могут считаются разновидностью боевых (или штурмовых) вил, либо спетума, также известного как фриульское копьё. Разница между такими разновидностями рунки, как спетум и боевые вилы (или трезубец), состоит в том что в боевых вилах острия боковых отростков смотрят вперёд, в то время как у спетума они смотрят чуть в стороны, либо вовсе выгнуты назад, фактически представляя собой крючья.

Источники

• W. Boeheim «Handbuch der Waffenkunde. Das Waffenwesen in seiner historischen Entwicklung vom Beginn des Mittelalters bis zum Ende des 18 Jahrhunders» Leipzig 1890

Отрывок, характеризующий Рунка

Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.