Пилум

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пилум (лат. pilum, мн.ч. pila) — метательное копьё, состоявшее на вооружении легионов Древнего Рима. Марий сделал пилум необходимой частью вооружения каждого римского легионера. Пилум состоял из древка и железного наконечника, который по первоначальной конструкции равнялся по длине древку. Наконечник наполовину всаживался в древко, так что общая длина копья составляла приблизительно сажень (~2 метра). Во времена Цезаря существовали различные видоизменения первоначального типа; наконечник делался то длиннее, то короче. Длина с наконечником порядка 2 метров, наконечник 60-100 см, диаметр наконечника порядка 7 мм. Масса — 2-4 кг.



Применение

При атаке солдаты метали копья в противника, и, даже если пилум не наносил непосредственных повреждений противнику, он застревал в щите, что создавало большие неудобства для противника. Помимо затруднений при движении с застрявшим в щите копьем, при переходе к ближнему бою легионер мог наступить ногой на древко и оттянуть щит противника вниз, открыв брешь для нанесения колющего удара мечом или копьем. Обрубить мечом застрявший в щите пилум было проблематично - металлический стержень не давал такой возможности. Данная конструктивная особенность выгодно отличает пилум от простого копья, имеющего полностью деревянное древко. В рукопашном бою (в качестве обычного копья) пилум не использовался. Хотя в битве при Фарсале по приказу Цезаря пехота против конницы Помпея применила оригинальную тактику боя: пехотинцы использовали пилум как обычное копьё, закалывали им лошадей и всадников.

См. также

Напишите отзыв о статье "Пилум"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Пилум

Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.