Список персонажей мультсериала «Шоу Кливленда»
Поделись знанием:
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
Все перечисленные ниже персонажи являются героями американского мультсериала «Шоу Кливленда» (2009 — 2013)
Содержание
Семья Кливлендов-Таббсов
Кливленд Браун
Второстепенный персонаж предыдущего мультсериала «Гриффины» и главный персонаж мультсериала «Шоу Кливленда». Упитанный афроамериканец, спокойный и уравновешенный, с неспешной речью, носит усы. Долгое время жил в Куахоге, но уехал оттуда после того, как его жена (ныне покойная) Лоретта изменила ему с его другом Гленном Куагмиром[1]. В настоящее время живёт в вымышленном городе Стулбенд, штат Виргиния, женат на Донне Таббс (любовь его молодости), совместно с ней воспитывает родного сына и приёмных сына и дочь.
Озвучен Майком Генри.
Донна Таббс
Один из главных персонажей мультсериала. Стройная афроамериканка с огромным задом. Вторая жена Кливленда Брауна. Донна любила его в юности, но вышла замуж за другого — Роберта, из-за чего Кливленд когда-то и покинул родной Стулбенд. Однако, первый её брак не сложился, и, родив от Роберта сына и дочь, Донна развелась с ним. Волею судьбы через некоторое время Кливленд и Донна снова встретились и поженились.
Озвучила Сэнаа Лэтан.
Роберта Таббс
Дочь Донны, пятнадцатилетний подросток, сексапильна, одевается весьма откровенно, свободно пользуется компьютером и Интернетом. Её биологический отец, Роберт Таббс (именно он назвал дочь в честь себя[2]), ушёл из семьи несколько лет назад, и теперь у неё появился отчим, Кливленд Браун, и сводный брат, на год младше её, Кливленд Браун Младший. Роберта достаточно популярна в школе, имеет бойфренда по имени Федерлайн Джоунс (Federline Jones)[2], любит подолгу разговаривать по телефону, сидеть в Интернете в социальных сетях, в частности, свободно и с удовольствием пользуется Twitter'ом и Facebook'ом. Как и её брат, Роберта вначале приняла Кливлендов в семью без энтузиазма, но позднее смягчилась.[2] С Ралло Роберта общается несколько пренебрежительно, учитывая десятилетнюю разницу в возрасте, но в целом, они ведут беседы почти на равных. Роберта хорошо умеет подражать голосу своего биологического отца (по крайней мере, по телефону). В большинстве эпизодов носит откровенный зелёный топик, классические джинсы и чёрно-белые кроссовки.
Озвучена сначала Нией Лонг, потом Ригэн Гомес-Престон[3]. В настоящее время она встречается с мальчиком по имени Федерлайном Джонс, чье настоящее имя Габриэль Фридман.
Ралло Таббс
Ралло — пятилетний малыш, сын Донны Таббс, брат Роберты Таббс.[4] Его биологический отец, Роберт Таббс, ушёл из семьи несколько лет назад, и теперь у мальчика новый папа — Кливленд, а также появился сводный брат — Кливленд-младший. Ралло посещает детский сад Harper Elementary. Ралло — несколько сексуально озабоченный малыш[2]: проводит время, разглядывая в Интернете фото голых знаменитостей, предпочитает девочек старше себя. Вначале сильно ревновал свою мать к новому папе, но постепенно смирился и смягчился, особенно после того, как Кливленд подсказал ему, как можно незаметно подглядывать к девочкам под юбку[2]. В большинстве эпизодов одет в голубую футболку, синие шорты и красно-белые кроссовки. Всегда считал, что его биологический отец работает в ФБР, пока в одном из эпизодов Кливленд-старший не рассказал ему, что на самом деле его отец спился.
Озвучен Майком Генри.
Кливленд Браун Младший
Кливленд Орентал Браун Младший — сын Кливленда Брауна и Лоретты. В Гриффинах он был худым и гиперактивным, а в Шоу Кливленда сильно растолстел. В Гриффинах его озвучивал Майк Генри, а в Шоу Кливленда озвучивает Кевин Майкл Ричардсон.
Кливленд Браун Младший впервые появился в мультсериале Гриффины в 5 серии 2 сезона «Love Thy Trophy». В Гриффинах он всегда был показан очень подвижным и гиперактивным ребёнком. После серии «The Cleveland–Loretta Quagmire» Лоретта взяла его под свою опеку, где он стал более спокойным, интеллигентным и растолстел. После окончательного развода Кливленда и Лоретты в первой серии Шоу Кливленда Младший был отдан в опеку к Кливленду, с которым он переехал из Куахога в вымышленный город Стулбенд, штат Виргиния. Отец постоянно сомневается в его умственных способностях, говоря про него «я всё ещё не знаю умный он или тупой». Младший неверующий, чего не знал никто в его семье до серии где они собираются на отдых но из-за урагана в тот день им оставалось лишь только молиться чего он не делал (в той же серии говорит, что не является атеистом, так как «атеизм — тоже религия»). В 8 эпизоде третьего сезона «Шоу Кливленда» женился на мексиканской красавице Сесилии, которая позже разорвала отношения под предлогом незрелости Младшего. В настоящий момент пара находится в фиктивном браке (предложенном Младшим), который позволяет Сесилии проживать на территории США.
Прочие родственники со стороны Таббс
- Роберт Таббс — бывший муж Донны, отец Роберты и Ралло. Донна развелась с ним из-за того, что тот совершенно не уделял внимания своим детям, выпивал и принимал наркотики. Соседи и друзья Донны также негативно относятся к её бывшему мужу. Кливленд встречался с ним (достаточно доброжелательно) в эпизоде «A Cleveland Brown Christmas». Ралло долгое время был уверен, что его настоящий папа — агент ФБР, потом, что Санта Клаус.
Озвучен Кори Холкомбом.
- Тётя Мамуша (в некоторых переводах «Мамочка») — тётя Донны, которая на самом деле оказывается дядей Кевином. Он воспитывал её вместо родителей, и до сих пор заботится о ней[5]. Персонаж является пародией на Мабель Симмонс, сыгранную Тайлером Перри во многих художественных произведениях, наиболее известное из которых — пьеса «Плохо я могу и сама сделать».
Озвучено Кым Уитли (женская часть образа) и Кевином Майклом Ричардсоном (мужская часть).
Прочие родственники со стороны Брауна
- Лоретта Браун — второстепенный персонаж мультсериала «Гриффины», первая жена Кливленда Брауна. Изменила своему мужу в эпизоде «Гриффинов» «The Cleveland–Loretta Quagmire» с Гленном Куагмиром, из-за чего, собственно, и состоялся развод. Кратковременно появилась в эпизоде «Cleveland Jr.'s Cherry Bomb» (роль без слов). Погибла в эпизоде «Gone With the Wind» (Брайан откопал скелет динозавра, Питер пытался подъёмным краном затащить его в свой двор, но груз упал на дом, где она в это время принимала ванну. Причина смерти — перелом шеи. Печальное известие и гроб с телом в Стулбенд доставил Куагмир.)
- Эвелин «Куки» Браун — мать Кливленда Брауна. Весьма критично настроена по отношению к Донне, так как не может простить ей, что та бросила её сына много лет назад. Первое появление — в «A Brown Thanksgiving» вместе с мужем.
Озвучена Фрэнсис Коллье.
- ЛеВар «Грузовой поезд» Браун — отец Кливленда Брауна. Мизантроп. Первое появление — в «A Brown Thanksgiving» вместе с женой.
Озвучен Крейгом Робинсоном.
- Бродерик Браун — брат Кливленда-старшего, дядя Кливленда-младшего. Работал врачом, после ушёл служить на флот. Первое появление — в «Our Gang».
Домашние животные Браунов-Таббсов
В первом сезоне у Ралло Таббса была собака, но позже её задавил Кливленд, когда поехал за мороженым, после чего Кливленд сказал, что она пропала, так как Лестэр Кринклесак сделал из неё ужин для жены. В конечном итоге Кливленд признался семье, что это он сбил собаку. Потом у Ралло появилась золотая рыбка которую он выиграл на Стулфесте. Позже её съел Кливленд-младший.
Семья Медведя Тима
- Медведь Тим — антропоморфный прямоходящий[6] бурый медведь, сосед и друг Кливленда. Регулярно вместе с ним, Холтом и Лестером выпивает в баре «Сломанный табурет» (The Broken Stool)[7]. По национальности — албанец. Весьма религиозен, по вероисповеданию является христианином. Курит. Присутствует в эпизодической роли в серии «Spies Reminiscent of Us» мультсериала «Гриффины». В одной из серий говорит, что его отец был чёрным медведем, а мать — кенгуру.
Озвучен Сетом Макфарлейном.
- Арианна — жена Медведя Тима, также, естественно, бурая медведица. Типичная домохозяйка консервативного толка. Вызывала смущение у Донны, регулярно высказывая ей, что неправильно быть матерью-одиночкой. Разговаривает с греческим акцентом, но при этом свободно владеет итальянским языком[8]. В большинстве эпизодов носит зелёное платье, на голове имеет рыжую шерсть (волосы).
Озвучена Арианной Хаффингтон[9].
- Реймонд — сын Тима и Арианны. Более умный и добрый, чем его друзья — Роберта, Федерлайн и Оливер. Участвует вместе с родителями в благотворительности. Несмотря на это, из эпизода «Field of Streams» выясняется, что он часто курит марихуану. В отличие от родителей говорит с чистым американским акцентом.
Озвучен Натом Факсоном.
Семья Кринклесаков
- Лестер — друг и сосед Кливленда, Тима и Холта, их постоянный собутыльник, хотя вначале отнёсся весьма настороженно к тому, что тот появился в жизни Донны.[10]. Лестер является реднеком, или, по крайне мере, очень похож на него своим поведением, внешностью и поступками[11][2][12]. Также в промороликах, выходивших до запуска «Шоу…», Лестер позиционировался как расист со своей фразой «ощущаю дискомфорт среди чёрных» (feeling not comfortable around black people), но позднее его неполиткорректность была смягчена создателями мультсериала, в том числе из-за того, что персонажа озвучивает афроамериканец Кевин Майкл Ричардсон[13][11]. В большинстве эпизодов одет в белую футболку, зелёную безрукавку (короткую не по размеру), классические джинсы и чёрные ботинки.
- Кендра — жена Лестера. Очень тучная, всегда много ест, возможно, она — инвалид. Передвигается на мини-скутере. Похоже, муж её не очень любит, так госномер его автомобиля выглядит как «Virginia / IFKNDRA»[14]. Озвучена Эсим Батра.
- Эрни — сын Лестера и Кендры. В семье ему живётся достаточно тяжело: в эпизоде «The One About Friends» его даже чуть не забрала Служба защиты детей. В качестве домашнего животного у него живёт опоссум Принцесса. В эпизоде «Cleveland Jr.'s Cherry Bomb» имел тесную связь с проституткой «Мерлайн-Две вагины». Озвучен Гленном Хоуэртоном.
Семья Риктеров
- Холт — друг Кливленда, Тима и Лестера. Живёт, несмотря на возраст, с матерью. Холт невысокого роста, поэтому его можно спутать с ребёнком. Увлекается игрой в гольф, Game Boy'ем, регулярно смотрит сериал «Красавцы». Имеет ощутимое «пивное брюшко». Ездит на автомобиле Chrysler Crossfire.
Озвучен Джейсоном Судейкисом.
- Миссис Риктер — мать Холта. Зрителю не показана, слышен только её голос.
Озвучена Стейси Фергюсон.
Персонажи из «Гриффинов»
- В эпизоде «Pilot» присутствуют голоса Алекс Борштейн, Сета Грина, Милы Кунис, Дженнифер Тилли и Патрика Вэрбёртона, озвучивших, соответственно, Лоис, Криса, Мег, Бонни и Джо Суонсонов.
- В эпизоде «Da Doggone Daddy-Daughter Dinner Dance» появляется Крис.
- В эпизоде «Cleveland Jr.'s Cherry Bomb» появляется (роль без слов) Лоретта Браун.
- Эпизод «A Cleveland Brown Christmas»:
- во время вступительных титров Кливленд с семьёй кидаются снежками в Мег
- на полке в комнате Кливленда-младшего можно заметить его отца в роли робота R2-D2 из эпизодов «Blue Harvest» и «Something, Something, Something, Dark Side».
- В эпизоде «Our Gang» появляется Крис.
- В эпизоде «Gone With the Wind» появляется Гленн Куагмир, который привёз в Стулбенд тело Лоретты Браун. Во врезке также показаны Питер и Брайан (сцена со скелетом динозавра).
- В конце эпизода «A Brown Thanksgiving» на свадьбе появляются Питер и Куагмир, ведя следующий диалог:
К:- Ну Питер, теперь мне можно собственный сериал ?
П:- Куагмир, ты насильник.
- В начале 1 серии 3 сезона появляется Питер и Злая Обезьяна чтобы помочь Кливленду.
Прочие персонажи
- Терри Каймпл — школьный друг Кливленда, озабоченный в плане секса. Бисексуал. Работает в кабельной компании. Иногда появляется на правах пятого члена компании Кливленда.
- Тренер МакФолл — бывший школьный тренер Кливленда и Терри по бейсболу, нынешний уборщик в пабе. Любит жевательный табак.
- Мистер Уотерман — владелец собственной кабельной компании. Гей.Неравнодушен к Терри Каймплу.
- Уолли Фаркуар — директор школы, имеет тайну обиду на Кливленда, так как тот издевался над ним в школе. Солист хоровой группы «Рыхлики»
- Доктор Чип Фист -настоящее имя Гринжаврус Бенэлис. Лечащий врач семьи Браунов. С пятого сезона 5 член тусовки
- Чони — тётя жены Кливленда-младшего, по национальности мексиканка
- Гас — владедец бара «Сломанный стул»
- Дуэйн Миган — ведущий новостей, обадающий противным голосом и страдающий косоглазием
- Сессилия -фиктивная жена Кливленда-младшего, по национальности мексиканка
- Мюррей — одинокий старик, друг Ралло. По национальности еврей
См. также
Напишите отзыв о статье "Список персонажей мультсериала «Шоу Кливленда»"
Ссылки
- [www.fox.com/cleveland/ Официальный сайт] «Шоу Кливленда»
Примечания
- ↑ Из эпизода «The Cleveland–Loretta Quagmire» мультсериала «Гриффины»
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.e4.com/cleveland/roberta.html Roberta Tubbs] (англ.). www.e4.com (сайт британского телеканала E4). Проверено 4 июня 2010. [www.webcitation.org/66uE88sUR Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
- ↑ Начиная с эпизода «The Curious Case of Cleveland Jr. Working at The Stool», вышедшего в эфир 21 февраля 2010 года
- ↑ [www.e4.com/cleveland/rallo.html Rallo Tubbs] (англ.). www.e4.com (сайт британского телеканала E4). Проверено 4 июня 2010. [www.webcitation.org/66u8RVlHj Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
- ↑ Из эпизода «A Brown Thanksgiving»
- ↑ Ср. с Брайаном из предыдущего мультсериала «Гриффины»
- ↑ Ср. с регулярными посиделками в баре «Пьяная устрица» (The Drunken Clam) Кливленда, Питера, Джо и Куагмира в «Гриффинах»
- ↑ Из эпизода «Ladies' Night»
- ↑ Арианну озвучивает женщина с тем же именем — Арианна Хаффингтон, американка греческого происхождения, политик, писательница и колумнистка
- ↑ [www.e4.com/cleveland/lester.html Lester Krinklesac] (англ.). e4.com. Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/6787m1XOx Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ 1 2 [www.tvrage.com/shows/id-18740/character_guide/?character=6648 Lester Krinklesac] (англ.). TVrage.com. Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/6787ozwsK Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ Catie Lazarus. [www.huffingtonpost.com/catie-lazarus/clevelands-got-a-new-masc_b_301264.html TV Review: The Cleveland Show] (англ.). The Huffington Post (27 сентября 2009). Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/6787nLQBD Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ [www.imdb.com/name/nm0724656/filmoseries Kevin Michael Richardson] (англ.). imdb.com. Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/6787oFtAm Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ Последнее слово можно расценить как грубое «I fuck Kendra»
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список персонажей мультсериала «Шоу Кливленда»
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
