Супер-35

Су́пер три́дцать пя́ть, Super-35 — кинематографическая система, предусматривающая использование стандартной 35-мм киноплёнки и сферической (аксиально-симметричной) киносъёмочной оптики. Так же, как и у классического формата, шаг кадра «Супер-35», в большинстве случаев составляет 4 перфорации, но его главное отличие — использование всей ширины плёнки между перфорациями, включая пространство, резервируемое в других системах для совмещённой фонограммы. Поэтому, формат «Супер-35» считается производственным, то есть применяется только для изготовления исходного негатива фильма и непригоден для печати прокатных совмещённых фильмокопий. Соотношение сторон кадра негатива «Супер-35» — 1,33:1. На сегодняшний день это самый популярный формат, применяемый в плёночном кинематографе, на телевидении, и в матрицах цифровых кинокамер.

История

Формат также известен, как «Суперскоп-235» (англ. Superscope 235), так как ведёт своё происхождение от широкоэкранной киносистемы «Суперскоп» (англ. Superscope), разработанной в 1954 году киностудией «РКО Радио Пикчерс». Оригинальный «Суперскоп» представлял собой технологию съёмки сферической оптикой на «немой кадр» 18×24 мм с последующим анаморфированием при оптической печати широкоэкранных фильмокопий формата «Синемаскоп». При этом использовалась только часть исходного изображения с соотношением сторон 2:1, по технологии, аналогичной скрытому кашетированию. На фильмокопии получался анаморфированный квадратный кадр размером 18,67×18,67 мм, а свободное место между кадром и перфорацией со стороны, противоположной оптической фонограмме, занимала чёрная полоса, не несущая никакой информации. Кадровое окно проектора имело размеры 18,6×18,6 мм.

Первым фильмом, снятым по такой технологии, стала картина «Веракрус», премьера которой состоялась в Нью-Йорке в декабре 1954 года. «Суперскоп-235» стал дальнейшим развитием формата, предусматривая соотношение сторон конечного изображения 2,35:1, стандартное для «Синемаскоп» и аналогичных киносистем, что отражено в названии. При этом с негатива при печати выкопировывалась ещё более узкая часть изображения, чем в первой версии, а фильмокопия полностью соответствовала формату «Синемаскоп». Технология печати была аналогична производственному формату «Технископ» (англ. Techniscope), незначительно превосходя его по площади кадра, но не позволяя экономить киноплёнку. Это и предопределило судьбу формата, забытого через несколько лет: качество изображения уступало анаморфированным киносистемам, использующим на негативе кадр большей площади.

Снова об этой технологии вспомнили в 1982 году при постановке картины «Танцевальное сумасшествие» (англ. Dance Craze), а регулярное использование формата Голливудом началось в 1984 съёмками фильма «Грейстоук: Легенда о Тарзане, повелителе обезьян». Возросшее за последние десятилетия фотографическое качество негативных киноплёнок сделало сферический формат, получивший современное название «Супер-35», более популярным, чем форматы с анаморфированием. Применение сферической оптики, обладающей большей светосилой, и лишённой анаморфотных артефактов, предпочтительно при съемке фильмов с небольшим бюджетом. Кроме того, форма кадра предполагает большую универсальность формата, так как позволяет с одного негатива печатать фильмы с любым соотношением сторон: широкоэкранные, широкоформатные, кашетированные и IMAX.

Варианты с разным шагом кадра

Кроме основного варианта формата с шагом кадра в 4 перфорации, существует современная разновидность с шагом в 3 перфорации. Высота экспонируемого кадра при этом составляет 14 мм. Такой формат предполагает использование специальной киносъёмочной аппаратуры с измененным грейферным механизмом и лентопротяжным трактом. Однако, экономия киноплёнки при этом составляет 25% и многие типы современных киносъёмочных аппаратов часто выпускаются в двух вариантах — на 4 или 3 перфорации. Получаемый в варианте с тремя перфорациями кадр обладает соотношением сторон 1,78:1 и вписывается в стандарт телевидения высокой четкости — 16:9, делая формат особенно удобным для съёмки телефильмов.

Полученный после съёмки негатив сканируется и дальнейшая работа с изображением производится в цифровом виде. При необходимости получения широкоэкранных фильмокопий, анаморфирование производится цифровым способом с последующим выводом на киноплёнку со стандартным шагом кадра. Вариант с шагом в 2 перфорации также используется, но пригоден только для получения широкоэкранного изображения с кадром 2,35:1 и иногда называется «Технископ». Такой формат позволяет еще больше экономить киноплёнку: по сравнению со стандартным «Супер-35» её расход вдвое меньше. Все три разновидности «Супер-35» наиболее удобны для распространенной в настоящее время технологии Digital Intermediate, не предусматривающей контактной печати с оригинального негатива. Это позволяет использовать всю ширину плёнки между перфорациями, повышая информационную ёмкость исходного негатива.

Варианты с разной шириной кадра

С появлением формата «Суперскоп», стандартный размер его кадра соответствовал немому: 18×24 миллиметра. В 1990-х годах был стандартизирован новый размер с шириной кадра 24,9 мм для наиболее полного использования площади киноплёнки. В настоящее время в кинопроизводстве используются оба размера — старый DIN S35 и современный ANSI S35. Размеры кадра выбираются, исходя из дальнейшего использования отснятого материала и способа его сканирования или печати. Кроме того, современный стандарт не позволяет во время съёмки впечатывать на киноплёнку штриховой временной код, как это возможно в классическом «Супер-35», использующем для этого пространство между изображением и перфорацией.

Технические параметры

Размер кадра стандарта ANSI S35 с полным шагом составляет 24,9×18,7 мм. Его площадь больше, чем у классического кадра 21,95×16 мм, но в большинстве случаев используется скрытое кашетирование: при съёмке экспонируется вся высота кадра, а при оптической печати фильмокопий или цифровой обработке, часть изображения оригинального негатива сверху и снизу срезается. Соотношение сторон будущего кадра заранее определяется оператором-постановщиком, в соответствии с чем размечаются визиры киносъёмочных аппаратов, изначально отображающие весь кадр. Формат кадра обычно выбирается из ряда: 1,34:1 для фильмов IMAX, 1,85:1 или 1,66:1 для кашетированных копий (Flat), 2,20:1 для широкоформатной копии, 2,35:1 для анаморфированной широкоэкранной копии (Scope}, 16:9 для широкоэкранного видео или 4:3 для классического видео. Киносъёмочные аппараты, рассчитанные на формат «Супер-35», имеют объективодержатель, расположенный по центру киноплёнки и модульную конструкцию, позволяя использовать сменные грейферные блоки с различным шагом кадра или оперативно перенастраивать шаг грейфера. Некоторые производители киносъёмочной аппаратуры используют эксцентриковый объективодержатель, позволяющий смещать оптическую ось, и в сочетании со сменными кадровыми рамками и грейферами снимать в любых 35-мм форматах.

При скрытом кашетировании широкоэкранное и «полнокадровое» изображения часто имеют общую верхнюю границу, а не центрируются. Таким образом, при использовании полученного кадра для печати широкоэкранного фильма обрезается нижняя часть изображения, в то время, как при печати в других форматах или телекинопроекции используется почти вся высота. Такой способ позволяет полноценно использовать снятую сцену во всех вариантах, при сохранении приемлемой композиции. Верхняя граница в большинстве сцен с актёрами ограничивает пространство над головами, обрезка которого недопустима, и в случае симметричного расположения обеих зон кашетирования оператору пришлось бы оставлять над головами слишком много «воздуха», чтобы они не обрезались при широкоэкранной печати.

Цифровое кино

Большинство современных цифровых кинокамер оснащается светочувствительным сенсором формата «Супер-35», идентичным по своим физическим размерам кадру плёночного аналога с шагом в 4 или 3 перфорации. Такой размер сенсора позволяет использовать широчайший ассортимент киносъёмочных объективов, существующих на сегодняшний день для формата «Супер-35». Кроме того, высота сенсора позволяет снимать в любом из стандартных кинематографических анаморфированных форматов при помощи анаморфотных объективов с последующим цифровым дезанаморфированием полученного изображения. Цифровые камеры формата «Супер-35» обладают разрешающей способностью 2К, 4К и выше.

«УФК»

В 1967 году в СССР был предложен производственный Универсальный Формат Кадра («УФК»), пригодный для использования при печати фильмов с любым соотношением сторон кадра, а также на телевидении. По большинству параметров «УФК» совпадает с «Супер-35», поэтому часто эти две системы путают или считают одним форматом. Это неверно в силу ряда принципиальных отличий, одно из которых — размер кадра, который в советском формате составлял 16×25 мм, то есть по высоте соответствовал обычному, а по ширине превосходил современный ему «Суперскоп». Однако, главным отличием была особенность компоновки кадра «УФК», не допускающая расположения сюжетно важных предметов и лиц в левой части кадра. Поле негатива шириной 3 мм заполнялось нейтральным изображением, видимым только в широкоэкранных фильмокопиях, и обрезаемым при контактной печати в классическом формате. «Супер-35» непригоден для контактной печати из-за неизбежных потерь частей изображения сверху, снизу и слева. Поэтому кадр этого формата всегда компонуется симметрично во всю ширину. Кроме того, «УФК» существовал только в варианте с шагом кадра в 4 перфорации. Оба формата — «УФК» и «Супер-35» — появились в результате попыток оптимизации кинопроизводства в эпоху бурного развития телевидения и широкоэкранного кино, но разрабатывались независимо друг от друга. После перестройки производство своей киноаппаратуры в России было свернуто, и формат «УФК» больше не использовался.

См. также

• Супер-16

Литература

• Б. Н. Коноплёв. Глава II. Классификация кинофильмов // Основы фильмопроизводства. — 2-е изд. — М.: Искусство, 1975. — С. 31. — 448 с.

• И. Б. Гордийчук, В. Г. Пелль. Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.,: «Искусство», 1979. — С. 20-22. — 440 с.

• Голдовский Е. М. От немого кино к панорамному / Н. Б. Прокофьева. — М.,: Издательство Академии наук СССР, 1961. — 149 с.

• Е. А. Иофис. § 42. Разноформатные фильмокопии // [www.leonidkonovalov.ru/cinema/bibl/kf_procces.pdf «Кинофотопроцессы и материалы»]. — 2-е изд. — М.: «Искусство», 1980. — С. 195. — 239 с.

• Саломатин С. А., Артишевская, И. Б., Гребенников О. Ф. 4. Зарубежная киносъёмочная аппаратура // Профессиональная киносъёмочная аппаратура / Т. Г. Филатова. — 1-е изд. — Л.,: Машиностроение, 1990. — С. 240—257. — 288 с. — ISBN 5-217-00900-4.

• [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/05_Film_Types_and_Formats_ru.pdf Типы и форматы киноплёнки] // [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/Kodak/motion/Education/Publications/Essential_Reference_Guide/kodak_essential_reference_guide.pdf The Essential Reference Guide for Filmmakers] = Краткий справочник кинематографиста. — Rochester: Eastman Kodak, 2007. — С. 35—48. — 214 с.

Ссылки

• Леонид Коновалов. [www.leonidkonovalov.ru/cinema/moviephotoprocesses/?ELEMENT_ID=320 Форматы кадра] (рус.). leonidkonovalov.ru (18 ноября 2011). Проверено 9 мая 2012. [www.webcitation.org/67YAAVajY Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].

• [www.widescreenmuseum.com/widescreen/wingss1.htm Superscope] (англ.). The American WideScreen Museum. Проверено 3 августа 2012. [www.webcitation.org/6AVPQtZq8 Архивировано из первоисточника 7 сентября 2012].

Отрывок, характеризующий Супер-35

– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.