Кашетирование

Кашети́рование, Каши́рование, Кашети́рованный форма́т — разновидность широкоэкранных кинематографических систем, использующих стандартную 35-мм кинопленку и сферические (аксиально-симметричные) объективы, при этом располагая изображение на поперечном кадре меньшей, чем у классического формата, высоты. При кинопроекции кашетированного фильма также используется сферический объектив с фокусным расстоянием, меньшим, чем для фильма классического формата, чтобы получить на более широком экране изображение с соотношением сторон от 1,66:1 до 2:1.

Размеры и расположение кашетированного кадра 1,66:1 (слева) и 1,85:1

Разновидности кашетирования

Кашетирование может быть двух видов: явное и скрытое. При явном кашетировании в киносъёмочном аппарате используется маска — «каше» — затеняющая изображение кадра сверху и снизу. Чаще всего это сменная кадровая рамка с уменьшенной высотой. Форматы с явным кашетированием являются версиями классического, кадр которого уменьшен по высоте, давая широкоэкранное изображение.

Однако чаще применяется скрытое кашетирование, когда обрезка изображения происходит только в процессе печати фильмокопий или кинопроекции.

Впервые такая технология была применена в 1953 году киностудией «Парамаунт», выпустившей на экраны фильм «Шейн» с кашетированием до соотношения 1,66:1. При съёмке фильма в классическом формате кинооператор размещал сюжетно важные детали в пространстве, обозначенном в видоискателе дополнительной рамкой, ограничивающей высоту кадра сверху и снизу. Примечательно, что такой фильм мог быть показан как в широкоэкранном, так и в обычном варианте без нарушения композиции кадра. Возможность обычного показа расширяла потенциальную аудиторию, позволяя демонстрировать картину в кинотеатрах, не приспособленных для широкоэкранной проекции. Пик популярности кашетирования пришёлся на 1953—54 годы, пока анаморфированная киносистема «Синемаскоп» ещё не получила распространения. В фильмокопиях кашетированных форматов большая часть площади киноплёнки занята межкадровым промежутком и не используется, а полезная площадь кадра меньше, чем у классического.

При «оптической» технологии фильмопроизводства печать негатива с явным или скрытым кашетированием происходила контактным способом. С узкоплёночного негатива «Супер-16» осуществлялась оптическая печать с увеличением. С анаморфированных и широкоформатных негативов оптическим способом с уменьшением также могли изготавливаться кашетированные копии с потерей части изображения при пансканировании. В современном кинематографе кашетированные фильмы чаще снимаются в одном из производственных форматов с последующей оптической печатью или цифровой трансформацией в кашетированный формат фильмокопии.

Применение

Два самых распространённых стандарта предусматривают соотношение сторон кашетированного кадра 1,66:1 и 1,85:1. Первый получил наибольшее распространение в Европе, второй — в США и Северной Америке. Ширина такого кадра — 20,96 мм на киноплёнке соответствует ширине кадра классического формата, а высота принимается равной 12,62 мм для формата 1,66:1, и 11,33 мм для формата 1,85:1. Независимо от конечного соотношения сторон кадра, положение его верхней границы стандартизировано и находится на 1,6 мм ниже края классического. Изменяется только положение нижней границы. Это позволяет избежать ошибок при зарядке фильмокопий в кинопроекторы и обеспечить правильное положение границ кадра на экране. Развитие цифровых технологий кинопроизводства и кинопоказа привело к исчезновению «европейского» кадра, повсеместно вытесненного соотношением 1,85:1 под названием «Flat».

Кашетированные форматы считаются простейшей технологией широкоэкранного кинематографа, поскольку основываются на стандартном киносъёмочном, кинокопировальном и кинопроекционном оборудовании. Кашетированный фильм может быть показан любой 35-мм киноустановкой в обычном кинозале: требуется только увеличение экрана. Вместе с тем, кашетированные форматы уступают классическому и всем анаморфированным по информационной ёмкости изображения вследствие малой площади кадра. Кашетированные фильмы характеризуются более заметной зернистостью, пониженной устойчивостью кадра и невысокой световой отдачей кинопроектора из-за небольших размеров кадрового окна. Однако, в настоящее время кашетирование используются в кинопроизводстве чаще анаморфирования вследствие повсеместного распространения цифровых технологий, предусматривающих сканирование негатива и последующие монтаж и обработку изображения при помощи компьютера. Значительно возросшее за последние десятилетия фотографическое качество киноплёнок позволило отказаться от форматов с большой площадью кадра в пользу кашетированных, более удобных в кинопроизводстве и прокате.

См. также

• Широкоэкранный кинематограф
• Анаморфированный киноформат

Литература

• Е. М. Голдовский. Основы кинотехники / Л. О. Эйсымонт. — М.,: «Искусство», 1965. — 636 с.

• Голдовский Е. М. От немого кино к панорамному / Н. Б. Прокофьева. — М.,: Издательство Академии наук СССР, 1961. — 149 с.

• Б. Н. Коноплёв. Глава II. Классификация кинофильмов // Основы фильмопроизводства / В. С. Богатова. — 2-е изд.. — М.: Искусство, 1975. — С. 30. — 448 с.

• И. Б. Гордийчук, В. Г. Пелль. Раздел I. Системы кинематографа // Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.: «Искусство», 1979. — С. 14,15.

• [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/05_Film_Types_and_Formats_ru.pdf Типы и форматы киноплёнки] // [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/Kodak/motion/Education/Publications/Essential_Reference_Guide/kodak_essential_reference_guide.pdf The Essential Reference Guide for Filmmakers] = Краткий справочник кинематографиста. — Rochester: Eastman Kodak, 2007. — С. 35—48. — 214 с.

Ссылки

• Скрытое кашетирование // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [kinofototeh.ucoz.ru/index/formaty_kinoplenok/0-310 Форматы кинопленок] (рус.). Сайт кино- и видеотехники XX века. Проверено 10 мая 2012. [www.webcitation.org/69qzDYqNo Архивировано из первоисточника 12 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Кашетирование

– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.