Туссен-Лувертюр, Франсуа Доминик

Франсуа Доминик Туссен-Лувертюр

Франсуа́-Домини́к Туссе́н-Лувертю́р (фр. François-Dominique Toussaint-Louverture; 20 мая 1743 года, поместье Бреда недалеко от Кап-Аитьена, Гаити — 8 апреля 1803 года, замок Фор-де-Жу, Франция) — лидер Гаитянской революции, в результате которой Гаити стало первым независимым государством Латинской Америки.

Биография

Туссен (который поначалу носил фамилию Туссен Бреда) родился в поместье в северной части Санто-Доминго. Фамилия Туссен в переводе с французского означает «все святые». Его отец был рабом-африканцем (вероятно, из племени аррада), но, несмотря на это, был обучен грамоте. Туссен тоже получил образование и был хорошо знаком с французской литературой эпохи Просвещения. Он ухаживал за животными своего хозяина, затем работал лекарем, кучером, затем управляющим имением, а в возрасте около 33 лет получил свободу и женился на мулатке Сюзанне Симоне Батисте Лувертюр (фр. Suzanne Simone Baptiste Louverture), которая родила ему двух сыновей, получивших имена Исаак и Сен-Жан. Кроме того, он усыновил Серафина Лувертюр (впоследствии известного как Пласид Лувертюр), старшего сына Сюзанны Лувертюр от мулата по имени Серафим Леклерк. В 1797 году Пласид и Исаак были посланы во Францию для получения образования (в феврале 1802 года они вернулись на Санто-Доминго вместе с армией генерала Шарля Леклерка).

Туссен был небольшого роста, одевался просто и был вегетарианцем. Известно, что Туссен был католиком; есть сведения, что он состоял в масонской ложе Санто-Доминго.

Участие в революции

Когда в августе 1791 года на острове началось восстание рабов, Туссен после нескольких недель нерешительности помог своему хозяину бежать, отослал свою семью в безопасное место в испанском Санто-Доминго, а затем присоединился к силам восставших. Недовольный остальными лидерами восстания, в том числе их готовностью сотрудничать с белыми радикалами, Туссен приступил к подготовке своей собственной армии, состоящих из 4000 негров, которых он обучил партизанской войне.

Когда в 1793 году началась война между Испанией и Францией, лидеры чернокожих перешли на сторону Испании, которая стала снабжать их оружием, боеприпасами и пообещала в случае победы отменить рабство. В это время Туссен добавил к своей фамилии прозвище Лувертюр — «открывающий» (от фр. L'Ouverture — «открытие»). Он продемонстрировал выдающиеся полководческие способности и привлёк под своё командование таких известных личностей, как его племянник Моис и будущие императоры Гаити Жан-Жак Дессалин и Анри Кристоф. Победы Туссена-Лувертюра в северной части острова, мулатов на юге и оккупация британскими войсками побережья (в том числе Порт-о-Пренса) привели к тому, что Франция полностью потеряла контроль над своей колонией.

Но когда 4 февраля 1794 года якобинский Национальный конвент провозгласил отмену рабства, ситуация полностью изменилась и в мае 1794 года Туссен со своими сторонниками перешёл на сторону французского губернатора Санто-Доминго Этьена Лаво, который сделал его своим помощником в звании бригадного генерала (некоторые другие руководители восстания, такие, как Жан Франсуа, сохранили верность Испании). Это событие полностью переломило ход военных действий — в 1795 году испанские, а в 1798 году и английские войска вынуждены были покинуть Гаити; по Базельскому миру 1795 года весь остров перешел под юрисдикцию Франции. Туссен был чрезвычайно популярен среди чернокожих, но в то же время устраивал белых и мулатов, так как приложил усилия для восстановления экономики. Он разрешил многим эмигрировавшим бывшим плантаторам вернуться на остров и использовал армейскую дисциплину, чтобы заставить бывших рабов работать на восстановленных плантациях (теперь, как свободные люди, они получали часть прибыли, приносимой плантациями). Конфликт на расовой почве был приглушён; Туссен-Лувертюр верил, что чернокожие Санто-Доминго, большинство из которых имели африканское происхождение, должны учиться у белых и мулатов.

Лаво покинул остров в 1796 году. Ему на смену пришёл якобинский комиссар Леже-Фелисите Сонтонакс (фр. Léger-Félicité Sonthonax), который повысил Лувертюра в звании до дивизионного генерала. Но вскоре Туссена стали оскорблять грубость, безнравственность и атеизм нового губернатора, и в 1797 году он вынудил Сонтонакса покинуть Гаити. После этого Туссен-Лувертюр был назначен главнокомандующим всеми вооружёнными силами острова.

Туссен вёл тайные переговоры с британцами и в 1798 и 1799 годах заключил с ними договоры, в которых британцы признали своё поражение. Гаити начало торговлю с Великобританией и США. Туссен продавал сахар в обмен на оружие и дал обещание не нападать на Ямайку и южные районы США. Британцы предложили провозгласить Туссена королём независимого Гаити, но он отказался, так как презирал пышные титулы и не доверял британцам, которые продолжали поддерживать рабство в своих колониях.

В 1798 году на Гаити прибыл уполномоченный французской Директории Габриэль Мари Теодор Жозеф д’Эдувиль (фр. Gabriel-Marie-Théodore-Joseph, comte d'Hédouville). Понимая, что, до тех пор, пока Франция ведёт войну с Англией, восстановить французскую власть на острове не удастся, Эдувиль попытался столкнуть Туссена-Лувертюра с лидером мулатов Андре Риго, который правил южной частью Гаити как полунезависимым государством. Однако Туссену удалось раскусить замыслы Эдувиля и заставить его покинуть остров. Эдувиля сменил Филипп Рум, который не стал препятствовать Лувертюру.

22 мая 1799 года был подписан торговый договор между Гаити и США, который активно поддержал Александр Гамильтон, но с приходом к власти в США Томаса Джефферсона отношения между США и Гаити ухудшились.

В октябре 1799 года Лувертюр начал войну с Риго, победил его и вынудил бежать во Францию. Жан-Жак Дессалин устроил в районах, ранее контролировавшихся Риго, настолько жестокую резню, что примирение с мулатами стало невозможным.

Получив контроль над всем Сан-Доминго, Туссен вопреки приказам Рума и Наполеона Бонапарта, ставшего первым консулом Франции, совершил поход в Санто-Доминго (испанскую часть острова), полностью захватил её к январю 1801 года и освободил находившихся в ней рабов.

Туссен провёл выборы в Учредительное собрание, в котором каждый из пяти департаментов острова был представлен десятью депутатами (шесть белых, три мулата и один негр). 7 июля 1801 года была принята конституция Сан-Доминго. Остров был провозглашён автономным владением Франции, Туссен-Лувертюр получил должность пожизненного генерал-губернатора с неограниченной властью и правом назначения наследника. Государственной религией острова стал католицизм. Формально в своих письмах к Бонапарту, «от первого среди чёрных первому среди белых», Туссен клялся в верности Франции, но в действительности понимал, что тот при первой же возможности попытается восстановить на острове свою власть и рабство.

В 1800—1802 годах Туссен-Лувертюр пытался восстановить экономику острова, сильно пострадавшую в ходе войны, и возобновить торговые контакты с США и Великобританией. Среди предпринятых им мер были возвращение плантаций (без рабов) их прежним владельцам и разделение чернокожего населения на тех, кто должен служить в армии, и тех, кому предназначалось пять лет отработать на плантациях. Всё это позволило улучшить экономическую ситуацию, но вызвало недовольство среди населения.

Поражение

Поначалу Бонапарт подтвердил новый статус Гаити, но уже в 1801 году послал туда своего шурина, бригадного генерала Шарля Виктора Эммануэля Леклерка с целью восстановления рабства. 14 декабря 1801 года Леклерк отбыл из Франции во главе флотилии из 86 кораблей с 21900 французских солдат на борту. От Наполеона он получил указание: «…Когда вы нейтрализуете Туссена, Дессалина и других бандитов и все негры будут разоружены, высылайте на континент негров и мулатов, участвовавших в общественных конфликтах… Освободите нас от этих просвещенных африканцев. Мы не желаем ничего другого».

Леклерк с армией высадился на Гаити 29 января 1802 года; Лувертюр к тому времени имел в распоряжении 15 тысяч пехотинцев и 2 тысячи кавалеристов. Большинство белых и мулатов предали Туссена и перешли на сторону Леклерка. Поначалу Туссен смог нанести французской армии ряд чувствительных поражений, но через несколько недель его предали ближайшие сподвижники — генералы Кристоф и Маурепас и наконец Жан-Жак Дессалин. 5 мая 1802 года Туссен принял предложенное Леклерком перемирие (в обмен на это Леклерк обещал не восстанавливать рабство) и фактически был помещён под домашний арест в своём поместье, а 6 июня арестован по приказу Леклерка в связи с подозрениями в подготовке восстания, после чего отправлен во Францию вместе со всей семьёй. 20 мая указом Наполеона на Гаити было восстановлено рабство.

2 июля Туссен с семьёй прибыл во Францию. 25 августа его поместили в замок Фор-де-Жу в департаменте Ду, где подвергли допросам. Умер Лувертюр от пневмонии в апреле 1803 года.

Память

• на Гаити и в других странах Латинской Америки установлены памятники Туссен-Лувертюру
• название «Туссен-Лувертюр» («Touissaint L’Ouverture») получил корабль береговой охраны Гаити — охотник за подводными лодками, полученный в 1947 году из США.

В культуре

• Туссен-Лувертюр — главный герой романа А. К. Виноградова «Чёрный консул» и повести Анны Зегерс «Свадьба на Гаити».
• Фильм «Туссен-Лувертюр» (Франция, 2012)

Ссылки и источники

• [www.thelouvertureproject.org The Louverture Project — википроект, посвящённый истории Гаити] (англ.)
• [docsouth.unc.edu/neh/beard63/beard63.html Биография и автобиография Туссена-Лувертюра] (англ.)
• [www.free-time.ru/razdels/!anzikl/t_10.html Биография Туссена-Лувертюра]

Отрывок, характеризующий Туссен-Лувертюр, Франсуа Доминик

Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.