Чёрный расизм

Чёрный расизм (также блэкизм) — идеология, несущая в себе идею превосходства негров над европеоидами.

Возникновение

См. также: Нация ислама и Партия чёрных пантер

В 1920-е годы в США активный деятель негритянского движения за равноправие и освобождение от угнетения Маркус Гарви основывает Всемирную ассоциацию по улучшению положения негров. В своих речах и убеждениях Гарви придавал большое значение расовой чистоте негров и предлагал всех американских граждан африканского происхождения переселить в Африку, чтобы не смешиваться с «белыми дьяволами». Своих последователей Гарви называл «новыми неграми» и призывал гордиться тем, что они чёрные. На почве расизма Гарви, как это ни удивительно, даже сблизился с организацией Ку-клукс-клан.

В 1960-е годы движение сопротивления расизму в США разделилось на последователей Мартина Лютера Кинга, сторонника ненасильственного сопротивления дискриминации чёрных, и последователей Малкольма Икса, идеолога религиозного движения Нация ислама. Под влиянием его проповедей развились движения «Чёрных пантер» и организации «Республика Новая Африка». Именно к этому времени, с осознанием факта угнетения и возрастанием протестных настроений, умами чернокожего населения Северной Америки овладевает идея обратного расизма, поскольку она, по их мнению, является пропорциональным ответом на проявление белого расизма.

Нация ислама, в своем продвижении борьбы за права чёрных, чаще всего не выходила за рамки проповедей и экстремистских, а также расистских высказываний против белых. Это были только слова, не подтверждаемые никакими делами. Однако слова падали на благодатную почву и, после убийства Малкольма Икса, случившегося во время публичного выступления в Гарлеме, от слов к делу перешли «Чёрные пантеры».

Партия «Чёрных пантер», основанная Хьюи Ньютоном, возникла как ответ на многочисленные случаи полицейского насилия по отношению к жителям чёрных гетто. Однако в первое время существования «Чёрные пантеры» высказывали своё недовольство исключительно на законных основаниях. Они ходили по улицам с вставленными в дробовики патронами, не досылая их в патронник (по американскому закону такое оружие считалось незаряженным), вооружённые до зубов ездили за полицейскими машинами, не нарушая правил дорожного движения. Такое поведение не могло не нервировать белых полицейских.

В 1967 году Хьюи (Хью) Ньютон с соратниками по организации вступает в перестрелку с полицейскими. Один полицейский убит, один ранен. Хьюи Ньютон обвинен в неумышленном убийстве и посажен в тюрьму на 1 год и 10 месяцев, но под давлением общественности (в том числе и белых студентов из Йельского университета) обвинения снимают.

В августе 1968 года в Детройте и Лос-Анджелесе начались перестрелки между полицией и «Чёрными пантерами».

Летом и осенью 1968 года полиция нападает на офисы «пантер» в городах Индианаполис, Детройт, Сиэтл, Окленд, Денвер, Сан-Франциско и Нью-Йорк.

В сентябре 150 полицейских напали на 12 «пантер» прямо в зале суда.

За 1969 год было арестовано 348 «пантер».

В июле 1969 года полиция нападает на Чикагское отделение партии. Перестрелка длилась около часа.

В декабре 1969 года полиция осаждает офис в Лос-Анджелесе, и «пантеры», среди которых были в том числе и женщины, отстреливаются в течение пяти часов.

К концу 1970-го года в общей сложности в 48 перестрелках погибло 10 чёрных и 12 полицейских. Полиция арестовала 469 «пантер». Глава ФБР заявил, что «Чёрные пантеры» представляют собой «самую серьёзную угрозу внутренней безопасности страны».

Не менее важным для становления идей чёрного расизма стало и появление организации, ратующей за отделение от США и создание на территории южных штатов «Республики Новая Африка».

Последствия борьбы за расовое равноправие

Хотя, бесспорно, борьба за равноправие белой и чёрной рас в Америке была острой и, подчас, кровопролитной, негры всё-таки добились своего и режим расовой сегрегации в США был отменён. Теперь прогрессивным интеллектуалам и борцам за равноправие казалось, что цель достигнута, а справедливость восторжествовала. Открыто проявляемый расизм по отношению к чернокожим перетёк в так называемый «скрытый расизм», когда чернокожему могли отказать, например, в предоставлении работы, уволить его по надуманной причине или оказать медицинские услуги в ненадлежащем качестве.

Положительная дискриминация

Для борьбы со скрытым расизмом в законы США постепенно вводится концепция так называемой положительной (также позитивной или реверсивной) дискриминации (англ. positive discrimination или affirmative action). Суть данной концепции заключается в том, что теперь общество начинает дискриминировать уже представителей европеоидной расы, чтобы уравнять стартовые карьерные возможности для представителей негроидной. Президент США Линдон Джонсон, выступая в защиту данной концепции, утверждает:

«Вы не берёте человека, который годами ковылял в цепях, и не освобождаете его, не подводите к стартовой черте гонки и не говорите: „Ты свободен конкурировать со всеми другими“, и всё же полагаете, что полностью справедливы».

Сторонники концепции положительной дискриминации считают, что «господствующие» в обществе группы (в данном случае белые европеоиды) «выплачивают» тем самым свой «исторический долг» и что этот процесс ведет к более интегрированному обществу, так как создает новые возможности для чернокожих американцев.

Несмотря на возражения критиков (среди которых, кстати, и нынешний президент США Барак Обама), указывающих на то, что подобная концепция отрицает всяческие принципы равенства и признание заслуг, и считающих, что она избавляет целые слои общества от необходимости участвовать в конкурентной борьбе", концепция, не в полной мере, но всё же была принята американским и британским обществом наряду с концепцией политкорректности (англ. politically correct).

Чёрный расизм в США

В связи с тем, что многие работодатели США не хотят доводить дела о дискриминации до суда, поскольку это неблагоприятно сказывается на их имидже, официальной информации о чёрном расизме не так много. Однако некоторые пострадавшие от дискриминации белые всё-таки добивались правды в судах:

Марк Пастернак против Томми Бейнса

В 1995 году Марк Пастернак устроился на работу в центр помощи трудным подросткам под названием «Division for Youth» («Отделение для молодёжи»). Непосредственным начальником Марка Пастернака являлся чернокожий мужчина Томми Бейнс, отношения с которым у Пастернака не заладились с самого начала. По словам Марка, Бейнс говорил ему: «Ты — белый, а я не люблю белых. Смирись с этим».

После того как Марк приступил к выполнению своих обязанностей, оскорбления со стороны Бейнса приняли систематический характер. Так, Бейнс, в присутствии коллег, достаточно часто обращался к Пастернаку с использованием жаргонных расистских слов, менял замки на дверях кабинетов, где хранились необходимые для работы Пастернака документы, всячески придирался к качеству его работы.

От подобных придирок у Пастернака начали сдавать нервы, он страдал бессонницей, ему приходилось брать отпуска за свой счёт, чтобы отдохнуть от придирок и оскорблений начальника.

Через три года, в 1998 году, Пастернака уволили.

В том же году, после подачи жалобы Пастернака в правительство штата, было проведено внутреннее расследование инцидента. Томми Бейнса обязали выплатить бывшему подчиненному 2000 долларов, после чего Марку Пастернаку вновь предложили вернуться на старое место работы. Пастернак отказался, поскольку Томми Бейнс по-прежнему оставался его начальником, и никто не мог гарантировать, что он не станет вновь третировать подчинённого. В конце концов, дело дошло до суда.

На заседании суда Бейнс заявил суду, что с Пастернаком не ладил с самого устройства того на работу, поскольку тот был непокладистым работником, сразу же после устройства на работу начавшим жаловаться на Бейнса во все возможные инстанции. Однако Бейнс на суде не отрицал, что допускал пренебрежительные расистские высказывания в адрес Марка.

Судом Томми Бейнсу был назначен штраф в сумме 150000 долларов США^{[неавторитетный источник? 3199 дней]}.

Сара Тейлор против колледжа Bishop State Community

Белая женщина Сара Тейлор в 2002 году была уволена со своего места работы в колледже Bishop State Community, чтобы появилась возможность освободить место для новой чернокожей сотрудницы. В 2005 году федеральный судья постановил, что данный колледж обязан выплатить Саре сумму в размере 300000 долларов, а также оплатить её адвокатов, принять её на прежнюю должность, а также обеспечить отпуском за все годы, что она там не работала.

Симс против работодателя

Житель американского штата Флорида по фамили Симс получил 27000 долларов после того, как подал иск на компанию, занимающуюся строительством и ремонтом дорог и мостов. Симс пытался устроиться работать водителем грейдера, однако вместо него должность получил чернокожий парень, профессиональная квалификация которого была гораздо ниже. После жалобы Симса в компании решили, что уладить дело без суда будет гораздо дешевле.

Абитуриенты против колледжа

Федеральный Апелляционный суд штата Мичиган 16 мая 2002 года принял решение о том, что во время приема в колледжи можно принимать во внимание расу абитуриентов. Данное решение было принято после рассмотрения дел двух белых американцев, обвиняющих юридический колледж Мичигана в Детройте в расовой дискриминации. Несмотря на более высокие результаты экзаменов, белые абитуриенты в колледж не поступили, потому что слишком много мест было зарезервировано для афроамериканцев.

Суд первой инстанции принял решение в их пользу. Однако, поскольку теперь апелляционный суд признал решение первого суда незаконным, абитуриенты намерены обратиться за правдой уже в Верховный суд США.

Чёрный расизм в Зимбабве

Режим диктатора Роберта Мугабе в начале 2000-х годов прибег, возможно, в политических целях, к кампании против белых фермеров, проживающих в Зимбабве. Из-за призывов к изъятию у них земель, последовавших за ними грабежей и погромов белого населения, Мугабе обвиняли в чёрном расизме.

См. также

• Расизм
• Негритюд
• Дискриминация
• Бремя белого человека (фильм)
• Добро пожаловать в Лэйквью — американский фильм 2008 года про соседскую вражду, разгоревшуюся из-за негра, выступавшего против межрасовых браков.

Ссылки

• [swamphermit.wordpress.com/2009/01/11/black-racism-in-america/ Black racism in america (англ.)]
• [www.intellectualconservative.com/2007/03/05/black-racism/ Black racism (англ.)]

Отрывок, характеризующий Чёрный расизм

– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.