Агава, Хироюки

Хироюки Агава
阿川 弘之
Дата рождения:	24 декабря 1920(1920-12-24)
Место рождения:	Хиросима, Япония
Дата смерти:	3 августа 2015(2015-08-03) (94 года)
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	с 1946
Направление:	«третьи новые»
Жанр:	биография, эгобеллетристика
Дебют:	«Год за годом»
Премии:	Премия Ёмиури, премия Номы
Награды:

Хироюки Агава (яп. 阿川 弘之 Агава Хироюки, 24 декабря 1920 — 3 августа 2015) — японский писатель и литературный критик, представитель литературной группы «Третьи новые». Удостоен Ордена культуры (1999). Сочинения: «Весенний замок» (春の城, 1953, премия Ёмиури), биография «Сига Наоя» (志賀直哉, 1994, премия Номы и премия Майнити), посвящённая японским военным деятелям биографическая трилогия «Ямамото Исороку» (山本五十六, 1965, пер. на рус. как «Адмирал Ямамото», премия Синтёся), «Ёнай Мицумаса» (米内光政, 1978), «Иноуэ Сигэёси» (井上成美, 1986). На фоне других «третьих новых» Агава, сохраняя присущую им автобиографичность (сильное влияние на него оказал Сига Наоя), выделяется явной политизированностью сочинений, центральностью для творчества военной темы и смещением акцента с событий повседневных на исторические.

Биография

Родился в Хиросиме в семье предпринимателя. Окончил филологический факультет Токийского университета, отделение японской литературы (дипломная работа — «Сига Наоя»). В 1943 году был призван в армию. Начал службу в звании младшего лейтенанта в морском флоте. Непосредственного участия в боевых действиях не принимал: благодаря знанию китайского языка, был задействован в разведке в качестве переводчика секретной информации. Окончание войны встретил в Китае в провинции Хубэй, куда был переведён после присвоения ему звания старшего лейтенанта в 1944 году. После демобилизации в марте 1946 года отправился домой в Хиросиму, где был шокирован последствиями атомной бомбардировки родного города.

Как писатель дебютировал в 1946 году с сисёцу «Год за годом» (年年歳歳), где описал свою встречу с пережившей бомбардировку семьёй в разрушенной Хиросиме. Впоследствии неоднократно возвращался к теме Хиросимы. Известен созданный в те же годы рассказ «6-е августа» (八月六日, 1947), написанный по мотивам документальных свидетельств хибакуся. После того, как дебютный «Год за годом» был положительно оценён корифеем жанра Сига Наоя, Агава стал его учеником. Первым значительным произведением считается роман «Весенний замок» (1952), который Агава задумывал как безыскусный и правдивый реквием по своим друзьям, служившим вместе с ним на флоте и погибшим во время войны. Произведение было удостоено премии Ёмиури и способствовало признанию автору. За «Весенним замком» последовала документальная повесть «Дьявольское наследство» (魔の遺産, 1954), где от лица молодого токийского журналиста описывается бомбардировка Хиросимы и её последствия: сюжет построен вокруг расследования журналистом обстоятельств смерти его хиросимского племянника и реакции хибакуся на деятельность созданной американцами Комиссии по изучению болезней, вызванных последствиями атомной бомбардировки. Произведение было переведено на английский (в 1957) и китайский языки. В дальнейших работах Агава продолжал зачастую в автобиографическом ключе (см. «Бурное море», 暗い波濤, 1974) развивать военную тему.

Как литературный критик известен трудами о своём учителе, писателе Сига Наоя. Среди других наиболее ценимых Агавой писателей — Масудзи Ибусэ. Широко известны публичные дебаты и взаимное неприятие работ друг друга Агавы и Кэндзабуро Оэ.

Издания на русском языке

• Адмирал Ямамото. — М.: Центрполиграф, 2003. — 432 с. — ISBN 5-9524-0195-3.

Ссылки

• [www.navy.ru/publications/books/shelf/yamamoto/index.htm Русский перевод «Адмирала Ямамото»] (рус.)

Отрывок, характеризующий Агава, Хироюки

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.