Актанышский район

Актанышский район

Герб Флаг
Страна	Россия Россия
Статус	муниципальный район
Входит в	Республику Татарстан
Административный центр	село Актаныш
Дата образования	1930
Глава муниципального района	Камаев Фаиль Мисбахович
Руководитель исполнительного комитета	Фаттахов Ильнар Энгелевич
Население (2016)	↘30 831 (0,8 %)
Плотность	15,13 чел./км²
Национальный состав	татары (96,9%), марийцы (1,6%)
Конфессиональный состав	мусульмане сунниты
Площадь	2037,8 км²
Часовой пояс	MSK (UTC+3)
Код автом. номеров	16, 116

Актаны́шский райо́н (тат. Актаныш районы) — административно-территориальная единица и муниципальное образование (муниципальный район) в составе Республики Татарстан Российской Федерации. Находится на северо-востоке региона.

Административный центр — село Актаныш.

География

Актанышский район Республики Татарстан расположен на северо-востоке республики, граничит с Башкортостаном и Удмуртией. Отсутствие полезных ископаемых, отдаленность на 140—160 км от ближайших железнодорожных станций, малолесность и плодородные земли определяют преимущественное развитие сельскохозяйственного производства. Площадь территории — 2037,8 км².

Природные условия

По территории Актанышского района протекают множество рек, речек, среди них одни из самых крупных в Европе — Кама и Белая. Поверхность района представляет собой волнистую пологосклонную равнину с амплитудой абсолютных высот 60-235 м. Низшие точки территории приурочены к долинам рек Камы и Белой. Наиболее высокие участки расположены в южной части района. Высшая точка рельефа, имеющая отметку 235 м, находится к югу от с. Поисево.

Для Актанышского района характерен умеренно-континентальный климат. С теплым летом и умеренно-холодной зимой. Он формируется в основном под влиянием западного переноса воздушных масс. Воздушные массы, перемещающиеся с Атлантического океана, теплые и влажные, смягчают местных климат. Внедрение холодного воздуха происходит из Арктического бассейна. Зимой часто вторгается холодный континентальный воздух умеренных широт. Теплый тропической воздух поступает с юга-запада, юга, а летом -с юга востока.

По центральной части района протекают реки Восточный Шабиз и Западный Шабиз. Протяженность Восточного Шабиза около 45 км, Западного — 30 км. Обе речки текут в широких долинах. Основные водоснабжение Актанышского района осуществляется на базе подземных вод, забираемых водозаборными скважинами.

В районе много озёр и болот. В северно-восточной части находится крупнейший на территории Татарстана болотный массив Кулягаш, который представляет сложный болото озерный комплекс. Общая площадь массива около 500 га, протяженность с запада на восток равна 17,5 км, а с севера на юг — 10 км. В переделах болотного массива Кулягаш располагается множество озёр. Наиболее крупным из них является озеро Кулягаш, давшее название всему массиву, Атырь, Киндер-Куль, Азыбеевское и Сюляле-Куль. Кроме этих озёр в районе имеется большое количество озёр-стариц, расположенных в поймах рек Камы и Белой. Все они имеют вытянутую форму и небольшие глубины. Таковы озеро Кустовое (Иске Идел) у с. Актаныш, Сезаккуль у с. Семиострово, Сутке-Куль, Ушарова, Азякуль и др.

История

После того, как войска Ивана Грозного завоевали Казанское ханство, земли были переподчинены Мензелинскому воеводе Казанского приказа (так в XVI—XVII веках называли местный управленческий орган), с 1708 года введены в состав Казанской губернии, с 1719 года — Уфимской провинции, с 1728 года — Казанского воеводы, с 1735 года — Башкирской комиссии, с 1744 года — Оренбургской губернии, с 1781 года подчинены Уфимскому наместничеству, с 1796 года вновь в составе Оренбургской губернии, с 1865 года — Уфимской губернии и с 1920 года вошли в состав Татарской АССР. Вот почему большинство официальных сведений о истоках нужно искать в Оренбурге и Уфе.

Некогда на землях проживали финно-угорские народы. Об этом свидетельствуют археологические материалы бронзового века, найденные у Пьянбора, а также в могильниках сёл Такталачук, Чиялек, Татарский Азибей, Семиостров, Ямалы, Масады, Гарай, Ильчебай, Ирмяшево, Актаныш, Карач, Шабызово.

До 1920 года территория Актанышского района входила в состав Мензелинского уезда Уфимской губернии. В 1920 году Мензелинский уезд вошёл в состав новообразованной Татарской АССР.

Район был организован 10 августа 1930 года. 1 февраля 1963 года переведен в состав Мензелинского колхозно-совхозного территориально-производственного управления, а 12 января 1965 года вновь преобразован в Актанышский район.

Население

Численность населения
2002	2003	2004	2005	2006	2007	2008
31 712	↗31 800	↘31 600	↗31 697	↘31 516	↘31 368	↘31 169
2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015
→31 169	↗31 971	↘31 933	↘31 743	↘31 596	↘31 322	↘31 095
2016
↘30 831

10 000

20 000

30 000

40 000

2006

2011

2016

Муниципально-территориальное устройство

В Актанышском районе 86 населённых пунктов в составе 26 сельских поселений:

№	Сельские поселения	Административный центр	Количество населённых пунктов	Население	Площадь, км2
1	Аишевское сельское поселение	село Аишево	1	↗425
2	Аккузовское сельское поселение	село Аккузово	6	↘919
3	Актанышбашское сельское поселение	деревня Актанышбаш	4	↘1057
4	Актанышское сельское поселение	село Актаныш	1	↗9563
5	Атясевское сельское поселение	село Атясево	6	↘689
6	Верхнеяхшеевское сельское поселение	село Верхнее Яхшеево	4	↘527
7	Казкеевское сельское поселение	село Казкеево	2	↘538
8	Кировское сельское поселение	посёлок Совхоз имени Кирова	2	↘1223
9	Кузякинское сельское поселение	село Кузякино	4	↘757
10	Масадинское сельское поселение	деревня Масады	2	↘418
11	Новоалимовское сельское поселение	село Новое Алимово	2	↘1422
12	Поисевское сельское поселение	село Поисево	2	↗1642
13	Староаймановское сельское поселение	село Старое Айманово	3	↘459
14	Старобайсаровское сельское поселение	село Старое Байсарово	4	↗959
15	Старобугадинское сельское поселение	село Старые Бугады	5	↘956
16	Старокурмашевское сельское поселение	село Старое Курмашево	5	↘781
17	Старосафаровское сельское поселение	село Старое Сафарово	3	↘1013
18	Такталачукское сельское поселение	село Такталачук	2	↘949
19	Татарско-Суксинское сельское поселение	село Татарские Суксы	6	↘1747
20	Татарско-Ямалинское сельское поселение	село Татарские Ямалы	3	↘784
21	Тлякеевское сельское поселение	село Старое Тлякеево	2	↘513
22	Тюковское сельское поселение	село Тюково	3	↘773
23	Уразаевское сельское поселение	деревня Уразаево	5	↘949
24	Усинское сельское поселение	деревня Качкиново	2	↘504
25	Чалманаратское сельское поселение	село Чалманарат	5	↘587
26	Чуракаевское сельское поселение	село Чуракаево	2	↘677

Известные люди

• Авзалова, Альфия Авзаловна — известная певица, заслуженная артистка России, народная артистка Татарстана.
• Алиев, Такиулла Абдулханнанович (1894—1957) — инженер-энергетик, деятель Башкирского национального движения.
• Ахатов, Габдулхай Хурамович — ученый-тюрколог, лингвист, диалектолог татарского языка.
• Гумеров, Флун Фагимович — предприниматель.
• Давлетов, Баян Еркеевич — Герой Советского Союза.
• Иманов, Зуфар Минтимирович — Герой Социалистического труда.
• Маннанов, Ильдар Маннанович — Герой Советского Союза.
• Мутин, Ильдархан Ибрагимович — деятель башкирского национального движения.
• Мутин, Мухтар Исхакович — артист Татарского академического театра.
• Султанов, Мансур Исламович (1875—1919) — флейтист, фольклорист. Первый профессиональный музыкант из башкир.
• Султанов, Искандар Мухамедьярович (1872—1920) — деятель Башкирского национального движения, член Кесе Курултая — предпарламента Башкурдистана.
• Шаймиев, Минтимер Шарипович — бывший Президент Республики Татарстан.
• Фаттахов, Энгель Навапович — Заместитель премьер-министра РТ — министр образования и науки РТ

Ссылки

• [aktanysh.tatar.ru/rus/index.htm Актанышский муниципальный район]

Отрывок, характеризующий Актанышский район

Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.