Акуратерс, Волдемар
Поделись знанием:
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
| Волдемар Акуратерс | |
| Voldemārs Akurāters | |
 В роли Иоганна Клемма в фильме «Пятёрка отважных» | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Театр: |
Национальный театр |
Волдемар Акуратерс (латыш. Voldemārs Akurāters; 15 мая 1921 — 17 января 1976) — советский и латвийский актёр.
Содержание
Биография
Волдемар Акуратерс родился 15 мая 1921 года в бразильском городе Куритиба, в семье школьных учителей. Его отец, Петерис Акуратерс — родной брат поэта Яниса Акуратерса, со своей семьёй эмигрировал в Бразилию, так как был заочно приговорён к смерти за активное участие в революционных событиях 1905 года. В Бразилии же, где он жил под именем Адамс Вербицкас, он встретил Марию Кухарску, вдову польского происхождения, мать троих детей. В их браке родились два сына, Янис и Волдемар, и дочь Ванда[1]. В Латвию они вернулись только в 1928 году.
Учился во 2-й Даугавпилсской гимназии (1937—1940), в актёрской студии Народного театра (1942—1944). Был призван в немецкую армию (1944), был в плену, после возвращения из Москвы (1945—1946) окончил актёрскую студию Драматического театра им. А. Упита (1948).
Актёр Драматического театра им. А. Упита (1947—1948) и Лиепайского музыкально- драматического театра (1949—1951). Был подвергнут аресту и ссылке в Сибирь (1951). После ссылки — актёр Валмиерского драматического театра (1955—1957) и Драматического театра им. А. Упита (1957—1966).
Много снимался в кино в разноплановых ролях на разных студиях Советского Союза.
В первом браке был женат на искусствоведе Ливии Акуратере — в девичестве Печака (Līvija Pečaka), в их браке родились двое детей - Иева (певица Иева Акуратере) и Мартыньш[1]. Вторично женат на писательнице Дагнии Зигмонте[2].
Скончался 17 января 1976 года в Риге. Похоронен на кладбище Райниса.
Творчество
Роли в театре
Народный театр
- 1943 — «Гаспароне» Карла Миллёкера — Губернатор
- 1943 — «Золото» Софьи Кимантайте — Казимир Бучкис
Лиепайский музыкально-драматический театр
- 1949 — «Мирандолина» Карло Гольдони — Рипафрат
- 1949 — «Сын рыбака» по роману Вилиса Лациса — Фредис
- 1950 — «Много шума из ничего» Уильяма Шекспира — Бенедикт
Валмиерский драматический театр
- 1955 — «Привидения» Генрика Ибсена — Освальд
- 1956 — «Гедда Габлер» Генрика Ибсена — Левборг
- 1957 — «Безымянная звезда» Михаила Себастьяна — Учитель
Драматический театр им. А. Упита
- 1957 — «Недалеко от Гауи» Яниса Анерауда — Карлис Стабулниекс
- 1958 — «Рига» Аугуста Деглава — Бернхард
- 1958 — «Третья патетическая» Николая Погодина — Лавруха
- 1959 — «Третье слово» Алехандро Касона — Хулио
- 1960 — «Уриель Акоста» Карла Гуцкова — Бен Иохай
- 1960 — «Чайка» А. П. Чехова — Тригорин
- 1962 — «Мне тридцать лет» Петериса Петерсона — Тор
- 1963 — «Маленькие трагедии» — А. С. Пушкина — Дон Карлос
- 1964 — «Двенадцатая ночь» Уильяма Шекспира — Фесте
- 1966 — «Золотой мальчик» Клиффорда Одетса — Рокси Готлиб
Фильмография
- 1960 — Повесть пламенных лет — Шредер
- 1960 — На пороге бури — Прамниек
- 1965 — Двое — режиссёр
- 1966 — Игра без ничьей — «археолог»
- 1966 — Восточный коридор — Баум
- 1967 — Подвиг Фархада — инженер
- 1967 — Запомним этот день — английский офицер
- 1968 — Один шанс из тысячи — фон Бюлов
- 1968 — Мёртвый сезон — разведчик
- 1970 — Слуги дьявола — Розенкранц
- 1970 — Пятёрка отважных — Иоганн Клемм
- 1971 — Последнее дело комиссара Берлаха — Венцель, преемник Берлаха
- 1971 — Дерзость
- 1972 — Слуги дьявола на чёртовой мельнице — Розенкранц
- 1972 — Хроника ночи — господин с юга
- 1972 — Освобождение — Уильям Стюарт
Напишите отзыв о статье "Акуратерс, Волдемар"
Примечания
- ↑ 1 2 Dace Judina, Rīgas Balss. [apollo.tvnet.lv/zinas/ieva-pagatnes-atminas/273437 Ieva. Pagātnes atmiņas]. tvnet.lv (11.01.2004). Проверено 8 сентября 2016. [apollo.tvnet.lv/zinas/ieva-pagatnes-atminas/273437 Архивировано из первоисточника 11 января 2004].
- ↑ Teātris un kino biogrāfijās : enciklopēdija / sast. un galv. red. Māra Niedra; māksl. Aleksandrs Busse. — Rīga : Preses nams, 1999-. — (Latvija un latvieši). 1.sēj. A-J. — 1999. — 462 lpp. : il. ISBN 9984-00-331-0 (латыш.)
Отрывок, характеризующий Акуратерс, Волдемар
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
