Алахадзы (село)

Запрос «Алахадзы» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Село Алахадзы абх. Алаҳаӡы Страна Абхазия/ГрузияАбхазия/Грузия Регион Автономная Республика Абхазия Район Гагрский район Координаты 43°13′20″ с. ш. 40°17′52″ в. д.43.22222° с. ш. 40.29778° в. д. / 43.22222; 40.29778    Часовой пояс UTC+3 Алахадзы Алахадзы

К:Статьи о населённых пунктах без категории на Викискладе

Алахадзы или Алахадзыхь (абх. Алаҳаӡы, от алаха — инжир, адзыхь —родник: «родник у инжира») — село, курортный посёлок в Абхазии, на берегу Чёрного моря. Находится между Гагрой и Пицундой.

Население

По данным переписи 1959 года в селе Алахадзы жило 2874 человека, большинство которых составляли армяне.

К 1989 году в селе Алахадзы проживало 4277 человек, большинство из которых составили армяне и грузины.

По данным переписи 2011 года численность населения сельского поселения (сельской администрации) Алахадзы составила 2876 жителей, из них 1308 человек — армяне (45,5 %), 894 человека — абхазы (31,1 %), 376 человек — русские (13,1 %), 185 человек — грузины (6,4 %), 33 человека — украинцы (1,1 %), 14 человек — греки (0,5 %), 66 человек — другие (2,3 %).

История

В античные времена Алахадзыхь был религиозным центром Западной Абхазии. Абхазские племена, жившие в долине реки Бзыбь, протекающей рядом с Алахадзыхь, совершали жертвоприношения у инжирового дерева, считавшегося священным, отсюда и название посёлка. Сюда приходили с молитвами об урожае, дожде, исцелении от недугов и т. д. В византийскую эпоху, когда в крае утвердилось христианство, в Алахадзыхь была построена большая базилика, которая датируется VI в. К этому же времени относится и сохранившаяся до настоящего времени церковь в поселке. В средневековом периоде в Алахадзыхь возникла фактория итальянских республик Генуи и Венеции, просуществовавшая вплоть до османского нашествия. В XIX веке земли в бассейне реки Бзыбь принадлежали абхазскому княжескому роду Инал-Ипа.

В 1901 году в Алахадзыхь был сослан опальный ярославский купец Николай Васильевич Игумнов. Игумнов был очень богатым человеком. Вместе с купцами Карзинкиными он был совладельцем торгово-промышленного товарищества «Ярославская Большая мануфактура» и золотых приисков в Сибири.

Накопив огромный капитал, он построил в Москве большой дом, ныне известный как Особняк купца Игумнова. В 1901 году Н. Игумнов пригласил знатных москвичей к себе на бал. Желая в очередной раз потрясти воображение гостей, купец велел усыпать весь пол настоящими золотыми монетами новой чеканки с профилем императора Николая II. Так и танцевали вельможные пары, не задумываясь над тем, что в буквальном смысле попирают ногами самого императора. Едва ли не на следующий день сведущие люди «с прискорбием» доложили об этом государю. В ответ из Санкт-Петербурга пришло Высочайшее распоряжение выслать Игумнова из Москвы (без права возвращения в оную) в его кавказское имение рядом с абхазским селом Алахадзыхь. Больше уже владелец в свой столичный дворец не вернулся.

Ссыльный приехал, осмотрелся, приобрел за бесценок 600 десятин земли, изучил климатический вопрос и осушил болота, сажая эвкалипты и болотные кипарисы (растения, хорошо впитывающие влагу), а на осушенных болотах развел фруктовый сад и животноводческое хозяйство. На морском берегу построил рыбоконсервный завод и построил себе маленький дворец.

Рабочие условия для тех лет были очень приличные. Для рабочих построили общежития с комнатами на двоих, с отдельными курительными залами — невиданные по тем временам коммунальные условия. Для семейных он возвел домики, которые через какое-то время переходили в собственность семьи рабочего вместе с участком земли. Потом Игумнов принялся за осушение болот: завез 800 эвкалиптов, сотни болотных кипарисов, которые постепенно освободили побережье от зловонных болот. Баржами по морю стали завозить плодородную кубанскую землю… На осушенных землях Игумнов завел племенные животноводческие хозяйства. Будучи ярославским купцом, он завез в эти южные края родных ярославских буренок, которые прекрасно прижились на этой черноморской земле. Но главным, любимым детищем Николая Васильевича стал диковинный сад… Его заботами был выращен мандариновый сад, посажены плантации лечебных деревьев — камфарного и хинного. Высажены необычные для этих мест плантации киви, манго, тунга и табака. Было запущено предприятие «Абхазский бамбук»… Сейчас даже трудно представить, сколько сделал для этого края сосланный сюда когда-то опальный купец…

Огромную букву «И» легко увидеть на карте Абхазии, снятой из космоса. Рядом с ней можно различить ещё две, правда, менее четкие, «Н» и «В». Это кипарисовые аллеи, посаженные в форме инициалов. Высажены они были в поселке Алахадзыхь более ста лет тому назад русским купцом Николаем Васильевичем Игумновым…

После революции 1917 года Николай Васильевич добровольно передал свои огромные хозяйства новой власти и, отказавшись эмигрировать с семьёй во Францию, остался агрономом при Совхозе III Интернационала.

В 1924 году Николая Васильевича не стало. Похоронили его скромно, обсадив могилу так любимыми им кипарисами.

Имя и деяния русского купца Игумнова затерялись и практически исчезли из официальных исторических документов. Но народная память не просто сохранила историю Игумнова, но даже сложила о русском купце красивые легенды…

Поэтому в Пицунде каждый житель, показывая приезжим этот удивительный край, похожий на рай, обязательно скажет: «Это Игумнов посадил… это Игумнов построил…»

Один таксист, абхаз, горячо говорил мне: «Да такому человеку надо памятник из чистого золота ставить. Он для нас, абхазов, — брат, русский брат. Он столько хорошего сделал для этой земли… Жалко, что многие это забыли… Ничто не назвали здесь его именем, а ведь он заслужил…»

В настоящее время совладелица гостиницы «Сосновая роща» Людмила Иродионовна Лолуа восстановила могилу Игумнова и поставила над ней большой православный крест.

В 1915 году в Османской Турции начался геноцид армян. Часть беженцев, чудом спасшиеся от верной гибели, были поселены в Абхазии, в том числе и в селе Алахазы. Армянским беженцам выделяли большие наделы плодородной земли и помогали материально. Сегодня в Алахадзыхь живут в основном потомки тех беженцев. В годы первой русской революции на здешних предприятиях и в помещичьих имениях происходили забастовки, наблюдались волнения среди крестьян. После национализации имения в 1921 году было организовано крупнейшее хозяйство племенного скота в регионе — совхоз им. III Интернационала и цитрусовый совхоз. Здесь проводились работы по освоению таких новых культур, как хинное дерево, лимонный сорго, тунг, эвкалипт лимонный, табак и т. д. Цитрусовый совхоз был высокорентабельным многоотраслевым хозяйством, неоднократным участнтком ВДНХ, одним из передовых сельскохозяйственных предприятий Грузинской ССР. До войны с Грузией Алахадзыхь было одним из самых богатых сел в регионе. Сегодня на бывших землях Игумнова и Инал-ипа выращивают цитрусовые, киви, лавровые и эвкалиптовые деревья, алычу, мушмулу, хурму и многие другие сельскохозяйственные культуры.

Климат

Климат в Алахадзыхь влажный средиземноморский субтропический, схожий с климатом Гагры. Лето тёплое (температура августа +29°C), зима мягкая, температура января около +11 °C, среднегодовая +16,5 °C.

Осадки (около 1400 мм/год) выпадают в течение всего года, преимущественно в виде дождей.

Отдых

За счёт своего удачного местоположения (между Пицундой и Гагрой), посёлок стал популярным местом для любителей семейного деревенского отдыха. В нём нет городской суеты и городских благ, но зато есть чистое и свободное побережье, чистейший воздух и вода, незабываемый вид на гору Мамдзышха и невообразимое разнообразие флоры и фауны. В летний сезон в близлежащих к морю домах сдаются комнаты и квартиры, есть много минигостиниц. Есть несколько кафе и магазинов. Можно заказать экскурсии, такси и морскую рыбалку. В зоне доступа несколько сотовых операторов.

Литература

• [books.google.ru/books?hl=ru&id=n9tBAAAAYAAJ В.П. Пачулиа. Абхазия: историко-культурный очерк. - Алашара, 1976.]

Отрывок, характеризующий Алахадзы (село)

Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.