Александравичюс, Пятрас

Пятрас Александравичюс
Petras Aleksandravičius
Место рождения:	дер. Вартай, Мариампольский уезд, Сувалкская губерния, Российская империя (ныне Пренайский район, Литва)
Жанр:	скульптор, профессор
Учёба:	Каунасская художественная школа
Награды:
Звания:	народный художник Литовской ССР (1956)
Премии:

Пя́трас По́вило Александра́вичюс (лит. Petras Aleksandravičius, 1906—1997) — советский литовский скульптор. Народный художник Литовской ССР (1956). Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951).

Биография

Родился 8 (21 октября) 1906 года в деревне Вартай (ныне Пренайский район Литвы). Учился в Каунасской художественной школе (1928—1933); учителями были Юозас Зикарас, Каетонас Склерис, Юозас Микенас. Одновременно изучал литературу в Университете Витовта Великого.

В 1941—1944 годах преподавал в Вильнюсской художественной академии, в 1945—1951 — в Вильнюсском художественном институте (в 1951 году преобразованном в Государственный художественный институт Литовской ССР), с 1951 года в Государственном художественном институте Литовской ССР; профессор (1946), заведующий кафедрой рисования (1955—1977).

С 1935 года участвовал в выставках. Первая персональная выставка состоялась в Вильнюсе в 1976 году.

Умер 25 декабря 1997 года в Вильнюсе.

Награды

• орден Великого князя Литовского Гядиминаса III степени (1996 год)
• народный художник Литовской ССР (1956)
• заслужененый деятель искусств Литовской ССР (1954)
• Сталинская премия третьей степени (1951) — за скульптурный портрет Ю. Жемайте (1950)

Творчество

Большую часть работ из бронзы, меди, мрамора, гранита составляют лирические и психологические скульптурные портреты, выполненные в различных формах (бюст, голова, рельеф). Писал также акварели с видами Вильнюса и окрестностей, приморских пейзажей.

Автор скульптурных портретов графика Йонаса Кузминскиса (1941), писательницы Юлии Жемайте (1946), оперного певца Кипраса Петраускаса (1950), языковеда Йонаса Яблонскиса (1957), скульптора Юозаса Кедайниса (1958), поэта Эдуардаса Межелайтиса (1963), Балиса Сруоги (1967), театрального режиссёра Юозаса Мильтиниса (1969), поэта и дипломата Юргиса Балтрушайтиса (1983). Создал памятники Лауринасу Ивинскису в Куршенай (1958), Юлии Жемайте в Вильнюсе (1950; установлен в 1970 году; Сталинская премия, 1950), писателю Антанасу Венуолису в Аникщяй (1982), Йонасу Яблонскису в Мариямполе (1992). Автор надгробных памятников на могилах Балиса Сруоги (1957; кладбище Росса) и других в Вильнюсе, Йонаса Яблонскиса (1966) и других в Каунасе.

Другие известные произведения — статуя «Рабочая» (1960), декоративные рельефы «На стройке» (1964), «Море шумит» (1971), камерные скульптурные группы.

Литература

• Umbrasas J. Petras Aleksandravičius. — Vilnius, 1985.
• Александравичюс Пятрас // Литва. Краткая энциклопедия. — Вильнюс: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 114. — 672 с. — 50 000 экз.
• Indriulaitis Aleksandras. Aleksandravičius Petras // Visuotinė lietuvių enciklopedija. — Vilnius: Mokslo ir enciklopediijų istitutas, 2001. — Т. I: A—Ar. — С. 312. — 799 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-420-01485-8.

Отрывок, характеризующий Александравичюс, Пятрас

– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.